Мы крепко пожали друг другу руки, Филипп, лихо перемахнув через ограждение детской площадки и направился к улице, а я помчался домой. Взлетев на свой третий этаж, два раза с силой нажал кнопку звонка.

– Кто? – за дверью раздался настороженный голос Илоны.

– Почтальон Печкин, принес вам перевод.

Открыв дверь, Илона сочла нужным меня отчитать:

– Что за глупости?.. У тебя разве нет ключей?.. И, вообще, к чему эти дурацкие шутки?..

– Держи, – я протянул ей мешок и вошел в прихожую. – Займись арифметикой. Надо пересчитать рубли и прикинуть, сколько это баксов.

Илона недоверчиво посмотрела на меня, заглянула в мешок, ойкнула и стремительно прошла на кухню. Из своей комнаты я слышал монотонное бормотанье, похоже, она считала вслух. А минут через пять раскрасневшаяся и сияющая от счастья вбежала ко мне:

– Думаю, это триста баксов. Откуда?..

– Филипп принес.

– Тот, который спрашивал тебя?

– Он самый. В конце июля еще принесет. Это за опус про новый институт культуры.

Неожиданно Илона чмокнула меня в щеку:

– Сбегаю в обменник. Если не возражаешь, куплю двести баксов, а на остальное наберу продуктов.

– И бутылку хорошего вина! Все-таки надо отметить!.. – произнес я, вдохновленный поцелуем, и безмерно довольный: надо же, какой удачный день.

Проводив Илону, вдруг почувствовал жуткую усталость. Ноги гудели и подкашивались. Кое-как добрался до ванной, несколько минут постоял под душем, немного полегчало. Но при этом вскоре начало клонить в сон. И я не сопротивлялся. Пройдя в комнату, плюхнулся на диван и, кажется, мгновенно уснул.

Проснулся часа через три от умопомрачительного запаха: вероятно, Илона жарит мясо, подумал я, и начал сползать с дивана, предвкушая вкуснейшую трапезу: у Илоны несомненный кулинарный талант.

Совсем некстати зазвонил телефон. Решил, что, наверно – Ленька, и поплелся в прихожую.

Но Илона меня опередила:

– Здравствуйте!.. Здравствуй… Дома, сейчас позову!..

Когда я подошел к ней, она, прикрыв трубку ладонью, восторженно прошептала:

– Это сам Павлик Фишман!

Я взял трубку:

– Привет, Паша.

– Здорово, Демьян. До тебя не дозвониться, где пропадаешь, чем занимаешься? О тебе ни слуху, ни духу. Я уж подумал, не свалил ли ты за кордон.

– Не свалил. Какие проблемы?

– Надо бы повидаться, что у тебя завтра?

– Уезжаю. Дней десять буду отсутствовать.

– Подожди… – В трубке послышался приглушенный голос Фишмана, обращенный к кому-то, кто находился с ним рядом: «он говорит, что его не будет в городе… постараюсь объяснить… ну, конечно…» – Демьян, прямо сейчас благодарить не надо!.. – весело рявкнула трубка. – Случай экстраординарный, предложение, от которого не отказываются. Появилась вакансия в региональной администрации для хорошо воспитанного и сообразительного человека. Правда, не по твоему профилю. Но какое это имеет значение. Будешь работать в экономическом блоке. Ты понимаешь, какие это девиденты? Если не понимаешь, объясню при встрече. Но завтра или, в крайнем случае, послезавтра, я должен буду тебя показать своему шефу. Говори, когда?

– Повторяю, я уезжаю.

– Демьян, ты меня услышал? На эту должность очередь, как в свое время в БДТ, на «Холстомера»…

– Извини, Паша, я – вне игры. Спасибо за предложение, будь здоров. – Положив трубку, я вдруг заметил, что Илона стоит рядом.

– Куда уезжаешь? – придирчиво спросила она.

– К Леньке на дачу, предстоит выгуливать его мать.

– Смотрю, тебе нравится эта работа, – вздохнула она с очевидной досадой: – Я все слышала. Ты понимаешь, кем стал Павлик Фишман?

– Обнаглевший помощник хамоватого депутата с длинным и пестрым криминальным шлейфом, – сказал я и попытался обнять Илону: – Пойдем ужинать.

Но она, вывернувшись, с презрением посмотрела на меня:

– И тебе не совестно? Вы же с Павликом были друзьями!

– Вот, именно, были…Тебя удивляет, что я не хочу иметь дело с проходимцем?

– Уважаемым проходимцем, – уточнила она, – который запросто может вытащить тебя из дерьма.

– Спасибо, не надо. Я уж как-нибудь сам…

– Тебе не надоело?..

– А тебе?..

– Мне?.. – Илона пожала плечами и, разведя руки, направилась в свою комнату. В дверях она остановилась: – Ешь один, я – к девочкам…

Я прошел на кухню и уселся за стол. Принялся за еду и выпивку только после того, как хлопнула входная дверь. Чего греха таить, было очень обидно: зачем она так?.. Но ел слегка переперченное жареное мясо и пил настоящий португальский портвейн с большим удовольствием.

Насытившись, опять завалился на диван и вскоре начал задремывать. Притом не один!.. Со мной была юная, смешливая Илона, одетая в моднющее, очень короткое, цветастое платье с белым остроконечным воротничком и белыми манжетами. Мы познакомились пару дней назад, и сейчас теплым, июльским вечером 1976 года шли по многолюдной улице Восстания на день рождения к ее подруге.

Но вдруг вместо Илоны рядом оказалась Варвара. Надменно поглядывая на прохожих, она неторопливо вышагивала в расклешенных, красных брюках, эффектно покачивая бедрами. Все мужчины, естественно, оборачивались. А я был вне себя:

– Без нужды больше встречаться не будем. У тебя есть муж и, по-моему, Ленька от ревности сходит с ума. Не стоит испытывать на прочность его нервную систему.

– Как скажешь, – кивнула она и внезапно исчезла.

А мы с Илоной стали подниматься по широкой, старинной лестнице с причудливыми, чугунными перилами на самый верхний этаж бывшего доходного дома, откуда доносилась джазовая вариация песенки крокодила Гены.

На лестничной площадке, возле открытой двери курили два парня. Увидев Илону, один из них, круглолицый толстячок в очках, замахал руками:

– Давай, быстрей, все изголодались!

– А поздороваться? – усмехнулась Илона. – А познакомиться с моим спутником?

– Извини, старик, – обращаясь ко мне, сказал толстячок. – Не будем комкать знакомство.

– Согласен! – Я поздоровался за руку с обоими парнями, и мы вошли в квартиру.

Пройдя по длинному коридору типичной, ленинградской коммуналки, оказались в большой, квадратной комнате с лепными потолками. Виновница торжества, окруженная гостями, дурачилась, лихо импровизирую на пианино. Но, увидев нас, она бросилась к Илоне. А ко мне подошел стройный брюнет и протянул руку:

– Павел Фишман. В этой компании чудаковатых романтиков я белая ворона по кличке Павлик.

– Стас Демьянов по кличке Демьян, – усмехнулся я и, переложив цветы в другую руку, крепко стиснул его ладонь.

– Ого!.. – освободив руку, он пошевелил пальцами перед моим носом: – Буду рад, если мы сплотимся и попытаемся направить их на путь истинный.

– Истинный – это куда?..

– К праздничному столу…

И вдруг откуда-то выскочила перепуганная Раиса Тимофеевна в своем фирменном спортивном костюме:

– Станислав Викторович, вы зачем меня сюда притащили? Могли хотя бы предупредить, что идем в гости. Я бы надела платье.

– Сейчас перепрыгнем на десять лет вперед, там ваш прикид будет встречен аплодисментами.

Раиса Тимофеевна недовольно фыркнула:

– Хватит меня интриговать! Объясните толком, куда нас пригласили?

– Пойдем к Мураду. Он успешный художник, только что побывал на своей малой родине, где оформлял интерьеры нового Дворца культуры, который по замыслу руководителей республики будет их местным Дворцом Съездов. Разгуляево состоится в его мастерской…

Народу собралось тьма, спиртного – море, шум стоял невообразимый. И вдруг раздался громкий, хорошо поставленный, женский голос:

– А что здесь делает это антисемитское мурло?!.

Все разом притихли и уставились на рыжую, пьянющую артистку областного театра, которая широким, энергичным жестом указывала на обалдевшего и съежившегося от страха Павлика Фишмана.

– Гаденыша удавить мало! – крикнула она и, растопырив пальцы обеих рук, направилась его душить.

К счастью, подоспела русская жена Мурада. Она с помощью двух балетных парней, потащила артистку в коридор. Но артистка не унималась. За ту минуту, что потребовалась для ее усмирения, она успела выкрикнуть:

– Стукач!.. Подлец!.. Иуда!.. – И понесла что-то бессвязное, но ужасно гневное и оскорбительное.

Лично я не понял, что она сказала. Но мой сосед, звукорежиссер с «Ленфильма» мне растолковал:

– Она сказала, что твой кореш, – он выразительно посмотрел на Фишмана, – настрочил телегу на ее старшего брата: мол, тот окружил себя единоверцами… Не бери в голову, сейчас с благословления Горбачева все кого-нибудь обличают.

Фишман тотчас поднялся. Я, поискав глазами Раису Тимофеевну и не найдя ее, последовал за ним.

Уже на улице я спросил:

– Паша, про телегу – правда?

– Вилять не стану, – с мокрыми от слез глазами прохрипел Фишман, – но ее брат был обречен. Кадровик доложил, что он состоит в переписке с ортодоксальными евреями, посещает курсы изучения иврита, активно участвовал в ремонте синагоги. С таким досье, сам понимаешь, в нашем НПО делать нечего. Его бы по любому вышвырнули…

Вдруг из окна мастерской выглянула хихикающая Раиса Тимофеефна:

– Врет, как сивый мерин. Перед Московской олимпиадой синагогу приводили в порядок по решению государства, – крикнула она и, прыгнув вниз, стала трясти меня, дергая за плечо. – Вставайте! Телефон надрывается…

Проснувшись, я слез с дивана, глянул на часы и направился в прихожую, понимая, что это звонит Ленька. И не ошибся.

– Варвара сказала – ты в курсе наших планов, – загробным голосом произнес Ленька. – Я и сам хотел тебе рассказать, да все откладывал. Извини. Как думаешь, у нас получится?

– Буду стараться, – буркнул я и неожиданно спросил, вопрос, точно сам по себе слетел у меня с языка: – Почему земляк твоего папаши не интересуется своими деньгами?

– Ты хочешь говорить об этом по телефону?

– Мне все равно, как и что говорить, – взвился я. – Хочу всего лишь понимать…

– Извини, Демьян, не сейчас, – перебил Ленька, – завтра утром за тобой заедем.

Положив трубку, пошел на кухню – вспомнил, что в бутылке осталось немного вина.

Четвёртая часть

На дачу добрались только вечером, поскольку выехали из города на три с лишним часа позже, чем планировали.

Всегда уравновешенный Виталик, войдя в мою прихожую и извиняясь за опоздание, схватился за голову и сделал такую гримасу, как будто выпил стакан уксуса. Спускаясь по лестнице и рассказывая, как Раиса Тимофеевна искала коробку с семенами, которую самолично уже отвезла на дачу, он даже начал заикаться.

Я и без того, пребывая в препротивном настроении, подумывал: а не послать ли все это куда-нибудь очень далеко-далеко, пусть барышни едут вдвоем, я болен! Но тем не менее, мысленно произнеся огненную, матерную тираду, запихнул свою дорожную сумку в багажник бледно-желтого, сверкающего на солнце «Вольво», и уселся на заднее сиденье, рядом с Тамарой Олеговной.

Восседающая впереди Раиса Тимофеевна, поправила ворот своего фирменного спортивного костюма, расстегнула на куртке молнию и, нахмурившись, пробурчала:

– Слава богу, экипаж в сборе. – Она повернулась к Виталику: – Про Московский даже не думай, там обязательно застрянем.

И мы плавно поехали по Гагарина, аккуратно свернули на Типанова, а когда оказались на Славе возникла перипетия (в драматургии – прием, обозначающий неожиданный поворот в развитии сюжета и осложняющий фабулу). Виталик, точно его кто-то больно ущипнул, вдруг резко пошел на обгон; машину качнуло, Раиса Тимофеевна испуганно пискнула:

– Тише!..

А моя рука невольно уткнулась в бедро Тамары Олеговны:

– Простите, – вполголоса сказал я, но руку убрал не сразу, а только через несколько секунд – с помощью Тамары Олеговны. Она осторожно отвела мою руку в сторону и при этом, кажется, ее слегка пожала.