Я коротко взглянул на нее, мазнул взглядом по голым плечам – на ней была розовая, открытая майка – скользнул по загорелой, ровной шее и добрался до слегка подкрашенных губ. Тамара Олеговна едва заметно улыбалась.

В моей голове заискрило, точно у школьника, оставшегося один на один с хорошенькой, кокетливой одноклассницей. Минорные настроения мигом улетучились, а тут еще как бы ненароком мы прикоснулись к друг другу руками. Потом еще и еще. И вдруг меня, словно одурманило, я уже ни о чем не думал, а лишь готовился к новому прикосновению. И плевать я хотел на всякую дребедень, четверть часа назад выводившую меня из себя. Жизнь обретала ту самую беспечность, которая в моем случае всегда была в дефиците. Даже пробки – сначала застряли на Мурманке, затем на подъезде к Всеволожску – уже воспринимал как забавное приключение.

Немного поостыл только на узкой, грунтовой дороге, когда до нашего поселка оставалось менее трех километров. Там, съехав в канаву, завалился на бок старенький самосвал ЗИЛ с колотыми дровами и намертво перекрыл движение как в одну, так и в другую сторону.

Пожилой, раздосадованный водитель, угрюмо объяснял случившееся:

– Сохатый, мать его ити, внезапно скаканул на дорогу.

Раиса Тимофеевна авторитетно заявила:

– Врет, в дневное время наши лоси прячутся на торфах, – и, указав рукой в сторону Ладоги, пояснила: – Торфоразработки давным-давно превратились в болото. Туда мы ходим за клюквой, а иногда и за брусникой. И у каждого второго куста – мина, то есть лосиный помет.

Тамара Олеговна с ней согласилась:

– От водилы за три версты несет перегаром.

А тем временем Виталик, выйдя из машины и достав радиотелефон, кричал в трубку:

– Леонид Иванович, у нас небольшое ЧП!.. Стоим напротив карьера, где сосны!.. Но скоро приедет трактор!..

Вернувшись в машину, Виталик доложил:

– Леонид Иванович распорядился ехать в объезд. Раиса Тимофеевна, вы помните дорогу?

– А то!.. Я тут каждую тропинку знаю.

С большим трудом и немалым риском мы развернулись и помчались назад, через какое-то время свернули на раздолбанную бетонку, а потом в лес – петляли по дороге, заросшей травой и мелким кустарником. И я, вцепившись в кисть руки Тамары Олеговны, подумал, что хорошо было бы здесь заблудиться… Но нет, вскоре дорога выровнялась, обнаружились следы гари и щебенки, которыми, вероятно, были засыпаны лужи, вдали показались первые дома.

– Станислав Викторович, оцените работу штурмана, – хмыкнула Раиса Тимофеевна.

Я, отпустив руку Тамары Олеговны, показал большой палец:

– Класс!..

Разгрузившись и частично распаковавшись, второпях попили чайку, проводили Виталика, и Раиса Тимофеевна заявила:

– Сейчас поведу вас на экскурсию по участку. Но прежде переоденусь. Здесь неукоснительно придерживаюсь сельских моделей! – пошутила она и довольная собой вошла в дом.

Мы с Тамарой Олеговной отошли от калитки и остановились у раскидистого куста белой сирени. Молчаливая пауза затягивалась, и я, отчего-то, забеспокоившись, ляпнул первое, что пришло в голову:

– Снаружи такой небольшой дом, а изнутри – хоромы, кроме столовой насчитал четыре комнаты плюс кухня, а ведь еще есть чердак…

И тут случилось совершенно непредвиденное. Нарочито сдержанная, если не сказать чопорная Тамара Олеговна вдруг мотнула головой, ее каштановые волосы, собранные на затылке, разлетелись и рассыпались по лицу. Спустя мгновение она их убрала, заправив за уши, и – надо же! – я увидел череду озорных, дурашливых гримас. Она, точно не в меру расшалившаяся девчонка-проказница, как будто кривляясь перед зеркалом, подбирала нужное ей выражение.

Как реагировать на эту странную выходку я не знал и, попросту говоря, чувствовал себя идиотом. Наконец она состроила гримасу безумного недоумения:

– Станислав Викторович, вы думаете, что я позволяю хватать себя за руки всем женатым мужчинам?

– Думаю, не всем, – ответил я, настороженно.

– Верно! Только женатым не вполне.

– Не волне, это – как?

– Формально. Я еще в офисе подметила, когда вы меня хватали за колени, что вы женаты как-то весьма условно.

– Помилуйте, разве я хватал? По-моему, только осмотрел рану.

– Но, как осмотрел!.. – продолжала веселиться она.

– Нормально осмотрел.

– И я говорю – нормально, – сказала она и, пригладив волосы, вдруг вернулась к своему привычному образу: – Вчера была удостоена чести познакомиться с экс-женой Леонида Ивановича. Про вас Варвара сказала всего лишь полтора десятка слов, но их было достаточно, чтобы я кое-что поняла.

– Что именно?

– Я знаю, как вам помочь. Имеете право воспользоваться. Денег за науку не возьму, и вообще – никаких заверений и обязательств – мне ничего не надо. Испугались?

– Немного неожиданно, – пролепетал я.

– Извините. – Она взяла в руки крупную гроздь сирени и пристально стала рассматривать цветки. – Попробую для вас найти счастье. По-моему, вам надо пересмотреть приоритеты. Желание во что бы то ни стало понравиться и выслушать очередную порцию комплиментов, следует задвинуть в самый дальний ящик. Похвалу на хлеб не намажешь. Живите смелее, и плевать – кто, что скажет. Наметили цель, и с громким «Ура!» бегом в наступление.

– Вы так считаете?

– Я в этом уверена.

И тут я, немало озадаченный бесцеремонными нравоучениями, внезапно – в том числе и для самого себя – сгреб Тамару Олеговну в охапку и потащил к дровяному сараю. Обалдевшая от неожиданности, она на протяжении нескольких секунд даже не рыпнулась. Но зато потом с размаху влепила мне кулаком по плечу:

– Ты сошел с ума? Отпусти сейчас же!..

Я поставил ее на землю:

– Разве мы перешли на «ты»? Я что-то не припомню…

И вдруг на крыльцо выскочила разгневанная Раиса Тимофеевна:

– Тома!.. – истерично крикнула она. – Где мой комбинезон?

– Кажется, я видела его на стуле, рядом с вашей кушеткой, – отступив от меня, с невозмутимым видом сказала Тамара Олеговна.

– Пойдем, поможешь…

Они обе прошли в дом, а я, не на шутку огорошенный, поплелся по тропинке, ведущей в сад-огород. Там, вдалеке, почти у забора, граничившего с лесом, виднелась до боли знакомая конструкция самодельного душа – деревянная вышка, а наверху авиационный, подвесной бак для горючего. Очень похожий душ был на участке моего деда, только бак у нас, кажется, был побольше.

Осмотревшись по сторонам, решил подойти к маленькой, бревенчатой избушке. Скорее всего – баня, подумал я, соображая, каким образом до нее добраться.

Внимательно посмотрев на траву, вымахавшую едва ли не по пояс и уже покрывшуюся вечерней росой, посчитал эту затею лишней. Тем более в голову опять полезли бредовые мысли: странная вырисовывается картина. Уж не влюбился ли я на старости лет? Впрочем, почему на старости? Мне же нет и пятидесяти, то есть еще можно вовсю побарахтаться. Только бы найти себя, избавиться от всего необязательного и, без оглядки ринуться в неизведанное, то есть начать все заново. Скажем, с Тамарой, или с такой, как она… А что делать с Илоной? Как прокомментирует мой пируэт Вика? Каким уничижающим взглядом пришпилит меня моя неразговорчивая теща? А тетя Сима?.. И вдруг: а что, если взаправду удастся найти этот таинственный чемодан и получить обещанные десять тысяч? Завтра надо будет изловчиться – прошерстить дом, летнюю кухню, дровяной сарай, баню и непременно поискать за забором, там, где говорила Варвара…

За этими путанными мыслями и застала меня Тамара. Застала врасплох, поскольку подошла неслышно:

– Раиса Тимофеевна уснула, спит как младенец. Но перед тем, как угомониться, пообещала подарить мне комбинезон. Точно такой же, как у нее, унесенный чертями неизвестно куда, – прыснула она, прикрыв ладонью рот. – Подарит сразу, как только мы с Леонидом поженимся, – затряслась она от хохота.

– Вы действительно решили пожениться? – спросил я с наигранной усмешкой.

– Какое там!.. Он не в моем вкусе, да и я по сравнению с Варварой – серая мышь. Прекрасно понимаю мужчин, которые неровно дышат в ее сторону, – улыбнулась она и вопросительно посмотрела мне в глаза.

В доме с шумом открылось окно, послышался истошный голос Раисы Тимофеевны:

– Тома, я проснулась от голода! Свари хотя бы пельмени!

Тамара шумно вздохнула:

– Похоже, она нас пасет…

Сварили пельмени, поужинали. Затем носил из колодца воду в летнюю кухню, так как забарахлил насос. Из-за него – что-то, где-то коротнуло – вырубились пробки. Слава богу, вернуть их в рабочее состояние, было не трудно, понадобилось лишь нажать кнопки. Тамара грела воду в больших, эмалированных кастрюлях на газовой плите и наводила марафет на кухне. За это время Раиса Тимофеевна несколько раз укладывалась на свою кушетку, но быстро вставала и принималась искать исчезнувший комбинезон. Его, завалившегося за этажерку, нашла Тамара.

Наконец окончательно стемнело, на улице повеяло прохладой, а в доме сыростью. Я сходил в дровяной сарай, принес охапку березовых дров и затопил печку. Мгновенно стало тепло и уютно.

– Самое время испить чайку, – сладко зевая сказала Раиса Тимофеевна и принялась меня нахваливать: – Как вы ловко управились с печкой, чирк – и сразу загорелось.

– Ничего удивительного, в детстве и отрочестве каждое лето жил в Сосново у моего покойного деда. Бездельничать дед не позволял, так что навыки сельской жизни у меня прочные и разнообразные. Кстати, ваша усадьба очень напоминает сосновскую…

– Вы там бываете? – спросила Тамара, вернувшись к столу с электрическим чайником.

– К сожаленью, нет. Теперь там живут чужие люди.

– Как это – чужие? – с неподдельной обеспокоенностью, спросила Раиса Тимофеевна. – Почему?

– Так получилось.

– Что, значит, получилось? – Раиса Тимофеевна нервно пожала плечами: – Говорите, уж коли начали!

И я, что называется, припертый к стенке, заговорил, хотя вспоминать эту историю совсем не хотелось:

– Сначала там жили дед и бабушка, потом, когда бабушка умерла, дед и тетя Марта. Мои родители приняли Марту в штыки.

Румяная, статная, на семнадцать лет моложе деда, она раздражала в первую очередь мою мать, которая называла ее гулящей чухонкой. В итоге вспыхнул скандал, и дед показал матери на дверь: но мальчонку оставь. Он из-за твоей дури страдать не должен. Пусть на каникулах живет у меня. Вскоре дед женился на Марте.

– Ишь ты какой проворный! – вставила Тамара Олеговна, и хотела еще что-то сказать, но Раиса Тимофеевна ее опередила:

– Не проворный, а легкомысленный! – произнесла она тоном, не терпящим возражений. – А что было дальше?

– А дальше я продолжал ездить в Сосново. С Мартой мы очень быстро подружились. Нередко, сагитировав деда, играли в лото, домино, в города, а вечерами с ней по очереди читали вслух, но больше всего времени проводили на огороде или в лесу.

Однажды – я к тому времени уже перешел в восьмой класс – собирая грибы, нашел штук двадцать крепких, ярко-желтых лисичек. Они росли ровными рядками на бугорке, усыпанном бурой, подгнившей хвоей. Складывалось впечатление, что кто-то их так расставил нарочно, а по бокам высадил кустики брусники.

Позвал Марту. Она долго, не проронив ни слова, смотрела на бугорок, а потом сказала: возможно, так выглядит могила моих отца с матерью в Красноярском крае. Нас перед войной в числе других финнов-ингерманландцев депортировали из Колтушей в Сибирь. Мне повезло, после смерти Сталина чудом перебралась в Ленинград и даже сумела поступить в техникум.

А что такое депортировать? – спросил я. Да то же самое, что согнать людей с насиженного места и увезти к черту на куличики, чтобы подыхали.

Вечером я опять спросил Марту про депортацию. Хорошо, я тебе скажу, но ты об этом будешь помалкивать. Болтать об этом все еще небезопасно.