И мы отправились на летнюю кухню чистить грибы. Чистили долго, можно сказать, до темна. Марта говорила тихо и сдержанно, но в ее словах – сейчас бы я сказал по второму плану – угадывалась прямо-таки нестерпимая боль. И я очень сильно разволновался. В ее изложении великая, самая лучшая в мире страна приобретала черты, разрушающие мои тогдашние представления об идеальном государстве. Мой первый урок отечественной истории, не вписывавшийся в привычные рамки школьной программы, едва не закончился нервным срывом. Но после этого вечера наша дружба с Мартой укрепилась настолько, что на какое-то время она мне стала самым близким человеком.

Все резко переменилось, когда умер дед. Марта Ивановна, став хозяйкой усадьбы, приютила своих дальних родственников, приехавших откуда-то издалека. Муж с женой и их сын – мой ровесник, серьезно отстающий в развитии – смотрели на меня по-волчьи, а чаще делали вид, что попросту не замечают. В моем присутствии они не сказали ни одного слова по-русски. И однажды, когда мы с Мартой были в доме вдвоем, она вдруг крепко обняла меня: ты прости их, – прошептала она, – они столько хлебнули горя, что скорее всего никогда не оправятся. Уезжай, Стасик, уезжай. Они тебя боятся, думают, что ты их прогонишь…

Раиса Тимофеевна поднялась со стула:

– И вы там никогда больше не были?

– Один раз был. Новые хозяева сказали, что Марта продала усадьбу и вместе с родственниками уехала предположительно в Финляндию.

Раиса Тимофеевна вытянула губы и причмокнула:

– Тома, достань рюмки. После таких историй без двадцати капель коньяка не усну, – вздохнула она и направилась в свою комнату.

Тамара Олеговна принялась накрывать на стол. При этом на ее лице появилось какое-то странное, совершенно неестественное выражение. Казалось, что у нее полный рот воды.

– Тамара Олеговна, что с вами?

– Сейчас поймете, – пискнула она и, открыв дверцу холодильника, быстро отвернулась.

– Слушай, тебе не надоело говорить загадками?

Тамара Олеговна медленно повернулась и, хитро улыбнувшись, спросила:

– Мы перешли на «ты»?

– Извини, получилось непроизвольно.

– А мне понравилась. – Она подошла ко мне и прошептала: – Ты неплохой парень, Демьян.

– Откуда тебе известно про Демьяна?

– Мне много чего известно, – сказала она и протянула ко мне руку. Но услышав шаркающие шаги, быстро вернулась к холодильнику.

Раиса Тимофеевна вошла в столовую с лицом человека, только что утратившим несметные богатства:

– Люди!.. – с чувством произнесла она. – Кто-нибудь помнит, зачем я пошла в комнату?

– За коньяком, – бойко ответила Тамара Олеговна. – Но он оказался в буфете. – Она нагнулась и, открыв нижнюю часть буфета, достала бутылку неизвестной мне марки. Поставив ее на стол, посмотрела на меня: – Очень хороший коньяк из специальных запасов Леонида Ивановича. Его разливают наши поставщики малыми партиями только для друзей и особых случаев.

– Подтверждаю, – кивнула Раиса Тимофеевна, присаживаясь к столу: – Станислав Викторович, за вами тост.

Судорожно соображая, что бы такое сказать, я открыл бутылку и наполнил рюмки.

– Слушаем вас!.. – Раиса Тимофеевна взяла свою рюмку.

И я начал тост, неясно представляя, как его закончить:

– Вельможа пришел к мудрецу: о, мудрейший, помоги несчастному человеку. В чем твое несчастье, спросил мудрец. Провалы в памяти, ответил, вельможа. И мудрец благостно улыбнулся: ты счастливчик, провалы в памяти освобождают голову для новых знаний, включая важнейшие открытия. Так выпьем за несчастья, которые заканчиваются по-голливудски – хеппи эндом! – произнес я и коротко глянул на Раису Тимофеевну.

– А что, неплохо сочинили, – задумчиво сказала она. – За открытия.

– За открытия! – энергично поддержала Тамара.

Все чокнулись и выпили. Раиса Тимофеевна положила в рот маленький кусочек шоколада и встала:

– Пойду спать. Тома, я тебя жду.

Оставшись вдвоем, я взял Тамару за руку:

– Ты будешь спать у нее в комнате?

– На раскладушке, – кивнула она и застенчиво улыбнулась: – Надо послушать, что она бормочет во сне. А вдруг что-нибудь скажет?..

– Зачем?

– Как, зачем? Мы же с тобой на работе.

– На фиг эту работу!..

Тамара Олеговна отдернула руку:

– Не на фиг… Мне за нее деньги платят и тебе, вроде бы, тоже. – Она взяла большой электрический фонарь, стоявший на буфете, и направилась в коридор. Но вдруг остановилась: – Я мыться, а ты, когда закончишь трапезничать, убери съестное в холодильник. И не забудь закрыть входную дверь.

– Коньяк, между прочим, говно! – неожиданно сорвалось с языка в тот момент, когда я наполнял свою рюмку.

– Мой бывший муж, когда брался за рюмку, любил сказануть что-нибудь заковыристо-оригинальное. Например: пей в меру, но не зацикливайся на достигнутых впечатлениях.

– Он спился? – бесцеремонно спросил я.

– Какой ты, однако, проницательный…

Оставшись в одиночестве, налил еще и пафосно произнес вслух, обращаясь к потолку, сбитого из вагонки цвета слоновой кости:

– Похоже, Демьян, тебе предложили вернуться на землю! На седьмом небе твои места давным-давно заняты.

И вдруг отчего-то стало весело и как-то уж очень беззаботно. А после четвертой рюмки страшно захотелось есть…

На следующий день меня разбудила, а точнее – растолкала Тамара:

– Ну ты и спать!.. Доброе утро!.. Вставай!..

Я открыл глаза и первым делом увидел ее короткие, бежевые шорты, потом полоску голого, розоватого живота и яркий, желтый топик, смеющуюся физиономию и наконец белую, полотняную пилотку, кокетливо сдвинутую набок.

– Доброе утро, – прохрипел я, приподнимаясь на руках.

Она сделала шаг назад:

– Приходил сосед, который присматривает за дачей. Он починил насос, надо поскорее наполнить бак, чтобы вода успела нагреться, без душа сегодня не обойтись. Жарко.

– Без душа всегда не обойтись.

Она наклонилась к моему уху:

– Ночью Раиса Тимофеевна несколько раз принималась ругать какую-то Людку. Ты знаешь что-нибудь про нее?

– В детстве читал «Руслана и Людмилу».

– Очень смешно, – фыркнула она, ладонью слегка толкнула мою голову и вышла из комнаты.

Оставшись один, кое-как выполз из кровати. Вставать совершенно не хотелось, но что поделаешь – я же на работе. Открыл сумку, принялся выбирать, чтобы такое надеть по случаю жаркой погоды. Выбор был небольшой: то ли тренировочные штаны, то ли футбольные трусы, которые вполне могли сойти за шорты. Посмотрев на свои бледные ноги, надел штаны, а к ним – ковбойку, привезенную лет семь назад тетей Симой из Америки. Одно время я считал ее своим талисманом. Именно в ней я избежал сокрушительного фиаско, когда по распоряжению своего начальника должен был в экстренном порядке, вместо признанного искусствоведа, проводить экскурсию для французских художников, по теме: «Конструктивизм в архитектуре Ленинграда».

– В твоем распоряжении мой лимузин (так директор методцентра называл нашу дряхлую «Волгу») и два часа времени. Съезди домой, переоденься во что-нибудь посвободнее, ну, чтобы не сильно отличаться от этих импрессионистов. А потом на интуристовском микроавтобусе покатаешь парижан по городу: Московский райсовет, Дома культуры Ильича и Капранова, а то начни с Кировского района… Ты же ленинградец, трах-тарарах, что я тебя буду учить.

Я попытался отказаться:

– Облажаюсь…

Раздосадованный директор проникновенно посмотрел мне в глаза:

– Это моя личная просьба. Проигнорируешь, про халтуры забудь. Будешь безвылазно, от звонка до звонка сидеть в конторе.

Для меня, в ту пору работавшего на трех работах, это был приговор сродни высшей мере.

– А куда подевался этот университетский доцент? – обреченно спросил я.

– Сообщил, что внезапно перенесли плановую операцию. – Он подвинул к себе перекидной календарь и с трудом прочитал написанное на листке шариковой ручкой: – По удалению геморроидальных узлов в связи с открывшимся местным кровотечением. – Директор оттолкнул от себя календарь: – В управе планируют меня упразднить, а крыть-то особо нечем. Вот и подстроили геморрой, – сказал он и посмотрел на меня умоляюще: – Но мы ведь за просто так свою задницу им не подставим?

– За просто так ни в коем случае, – кивнул я. – Может, все-таки кому-нибудь позвоним?

– Нет, – крякнул директор. – Надо управиться своими силами. Пусть, сволочи, знают: нам что конструктивизм, что абстракционизм – все нипочем. Любой футуризм одолеем!..

Илона посоветовала мне надеть светлые, летние брюки и эту ковбойку:

– А пиджак ни к чему. На градуснике уже двадцать, днем будет пекло. – Она поправила ворот ковбойки, застегнула пуговицу на нагрудном кармане и с усмешкой добавила: – Кончай мандражировать, ты прекрасно справишься. Я и то кое-что помню. Конструктивизм – пролетарское искусство!

– Спасибо, ты мне очень помогла. – Я поцеловал Илону и, втихаря прихватив с собой пиджак – все-таки иностранная делегация – направился к выходу.

По дороге к Площади Искусств – мы должны были встретиться напротив гимназии – я судорожно вспоминал про лаконизм, геометрические формы, функциональность и другие признаки конструктивизма, оставшиеся в памяти еще со студенческих времен.

С французами мы приехали практически одновременно. Из микроавтобуса вышла полновата женщина в дымчатых очках, ее голые шея и плечи были искусно задрапированы газовым шарфом. И я чуть не закричал от радости:

– Аглая, я тебя люблю!..

– Станислав Викторович, – она церемонно протянула мне руку. – Позвольте представиться, переводчик «Интуриста»… – но договорить ей не удалось.

Я страстно обнял ее:

– Господи, как я рад тебя видеть! – несколько раз повторил я. И это было искреннее признание. С Аглаей я готов был проводить любую экскурсию, поскольку был уверен, что ее феноменальная эрудиция и находчивость способны творить чудеса.

Собственно, так и вышло. Аглая представила меня французам как известного культуртрегера, и посоветовала им воспользоваться счастливым случаем – расспросить меня о массовых мероприятиях, проводимых в городе. Художники дружно закивали. И я, вдохновленный их поддержкой, три часа заливался как соловей о фестивалях, праздниках, ритуалах. При этом мы, конечно, ездили по городу, останавливались у архитектурных памятников конструктивизма, и тут ненадолго включалась Аглая.

Последняя остановка была у Дворца культуры имени Первой пятилетки. Здесь мы с Аглаей сработали дуэтом – рассказывали о театре на Таганке, который, бывало, гастролировал на этой площадке.

Прощаясь с Аглаей спросил:

– Как же тебя допустили до «Интуриста»?

– Времена меняются, мы меняемся, – хитро подмигнула она. – Одним словом, перестройка…

Мы познакомились с Аглаей в начале семидесятых при обстоятельствах весьма странных, если не назвать их анекдотическими.

После отвратительной сцены расставания с несовершеннолетней Варварой месяца полтора пребывал в болезненном замешательстве. От девушек держался на почтительном расстоянии, к своим же однокурсницам относился еще более настороженно. Казалось, что любая из них может повторить монолог, в котором, напоминаю, Варвара грозилась «упрятать меня за колючку». Но в конце концов природа взяла свое. И вот как-то раз, случайно встретившись с одноклассниками, это были наши молодожены, дружившие с первого класса – Света и Армен Манукяны, я в шутку сказал: познакомили бы меня с достойной девушкой, глядишь, и я бы бракосочетался. Света и Армен переглянулись, Армен предложил: может быть, Богинская? Не думаю, замотала головой Света, после школы Богинская сильно изменилась, а вот Ленка Гончар, по-моему, самое то. Армен согласился: хорошая девчонка. А Света добавила: вам будет о чем поговорить, у Ленки аналогичная ситуация, ее жених сбежал в неизвестном направлении.