Не знаю, удалось ли мне скрыть разочарование, но точно помню, чувствовал себя обманутым и несчастным. Мелькнула мысль: а не попрощаться ли? Но не решился. Сняв куртку, принялся разглядывать книги, сначала тупо, потом заинтересованно. Меня поразило разнообразие: словари, мемуары, история искусств, философия, астрономия – чего там только не было. Я повернулся к Аглае и, указав на военно-исторический словарь, спросил:

– Ты интересуешься военным делом?

– Сейчас я интересуюсь поскорее накрыть на стол. Есть очень хочется.

Минут через пятнадцать мы присели за стол, уставленный дефицитнейшими и очень дорогими деликатесами вокруг бутылки «Мукузани» с красивой, белой этикеткой.

– Откуда?.. – спросил я, показывая на красную рыбу, ветчину, паштет, свежие огурцы и прочие диковинные продукты.

– От верблюда, – нервно хохотнула Аглая. – Выпьем и все расскажу, как на исповеди.

Мы выпили, закусили и, удивительное дело, настроенье мгновенно значительно улучшилось.

– Видишь ли, мой юный друг, – заговорила раскрасневшаяся Аглая: – Я не глупая и не ленивая. Помогаю бедным студентам писать контрольные, курсовые и дипломные работы. Притом не только в институте культуры и не только бедным. Очень хорошая точка – институт советской торговли. Иногда обращаются и аспиранты. Беру не дорого, но на вкусную жизнь хватает. – Она озорно улыбнулась и постучала пальцем по своему пустому бокалу.

На этот раз я наполнил бокалы почти до краев. Осторожно чокнулись, выпили и я, вдруг отчего-то раздухарившись, подцепил вилкой сразу два куска ветчины:

– Признавайтесь, Аглая Борисовна, зачем позвали? – спросил я, размахивая вилкой, точно дирижерской палочкой.

Тотчас ее лицо помрачнело, вытянулось и приняло выражение беспокойства и растерянности. Мне даже показалось, что она меня испугалась. Пришлось вилку положить на тарелку.

– Видишь ли, мой юный друг, – скороговоркой повторила она. – Скоро Новый год, к нему я тщательно готовилась. Только что для одного лысого тугодума накрапала диссертацию, сшила новое платье, купила югославские туфли, в частной, можно сказать, подпольной кондитерской заказала тридцать оригинальных, шоколадных Дедов Морозов. Уверяю, таких еще никто не видел…

– Так в чем проблема? – воскликнул я, расправив плечи. – Если нужна моя помощь, пожалуйста!..

– Представь себе, нужна, – тихо сказала и, придвинувшись ко мне вместе со стулом, положила ладонь на мою руку. – Вы ведь играете этюды?

– Конечно, играем – одиночные, парные, массовые…

– Мне нужны два парных. Один сегодня, второй в новогоднюю ночь. Я приглашена встречать в очень интересную компания. Хотелось бы там прикинуться, что ты мой любовник. Сможешь?

– Запросто! А сегодня какой этюд?

– А сегодня мне бы хотелось немного вжиться в наши роли. – Она погладила меня по щеке и неловко губами прикоснулась к моему носу. – Обещаю, первого января от тебя отстану…

Таким неожиданным образом я оказался в постели Аглаи, и пробыл там до утра. Вечером вновь пришел к ней. Выходной устроили лишь 30-ого числа. Аглая сказала, что ей перед праздником надо привести себя в порядок.

Отправляясь в гости, Аглая дала мне красный, бархатный колпак с белым помпоном, пакет с подарками, и коротко проинструктировала:

– Кроме нас с тобой будет еще человек двадцать. Ядро компании – трое мужчин и одна женщина – это мои бывшие коллеги по академическому институту, все остальные их родственники и знакомые. Ядро будем одаривать первыми. Я скажу, что сотрудники этого уникального НИИ привыкли быть в первых рядах. В этот момент ты должен стоять рядом и влюбленными глазами смотреть на меня. Когда вручу последний подарок, можешь меня слегка обнять.

– А поцеловать?

– Пожалуй, можно и поцеловать… Но только щеку!

– Вот так? – я чмокнул Аглаю в губы, и мы вышли из квартиры.

На лестнице я спросил:

– Ты кого-то хочешь подразнить?

– Можно сказать и так…

Новый год встретили замечательно, праздновали в огромной квартире на Марата. Компания сразу приняла меня за своего. Один из гостей, студент театрального института, назвавшийся Мариком, предложил мне обменяться телефонами. А наше вручение подарков произвело подлинный фурор. Оно сопровождалось дружными аплодисментами, а поцелуй – бурной овацией. Один дедок даже крикнул: «Горько!», но Аглая его остановила:

– Еще не время…

Начали расходиться только в пятом часу утра. Мы с Аглаей ушли значительно позже. И не ошибусь, если скажу, что оба пребывали в очень нетрезвом состоянии.

На тротуаре, припорошенном свежим снегом, я протоптал большое сердце. Аглая, иронично усмехнувшись, пробормотала:

– Врать самому себе – это шизофрения.

– Напугала! – заорал я и, поскользнувшись, завалился на спину. Получилось совсем не больно. Лежа на снегу, слепил снежок, запустил им в Аглаю.

– Ну хватит уже, я устала! – рявкнула она, зло сверкнув безумными глазами.

И для меня праздник закончился. Правда, осознал это не сразу. Встреченных нами редких прохожих (тогда в городе ночные гуляния не проводились) я почтительно поздравлял с новым годом. Прохожие благодарили и некоторые предлагали выпить. Но я, поглядывая на Аглаю, вежливо отказывался в надежде, что она хоть немного подобреет и похвалит меня. Но она только вздыхала, морщилась и упрямо молчала.

Заговорила только, когда мы подошли к подворотне на Литейном, притом неожиданно дружелюбно:

– Спасибо, Демьян, ты молодчина. И в парных этюдах, и в массовом сработал на пять с плюсом. Ядро поверило, что мы с тобой взаправду любовники.

– А разве нет?..

– Не перебивай, и запомни – это не повод расслабляться, тебе надо учиться.

– Учиться? Я готов, бежим!.. – захохотал я и, схватив Аглаю за талию, потащил во двор.

– Прекрати!.. – крикнула она, оттолкнув меня. – С постельными этюдами покончено, перейдем к просветительским акциям. Это мой долг. Постараюсь помочь тебе вырваться из тьмы рабочей окраины к светочам высокой культуры. Вот скажи, ты читал Бабеля? – Ее резко качнуло, она сгорбилась и, перебирая руками, опирающимися о стену подворотни, стала удаляться от меня.

Больше я никогда у нее не был, между мной и Аглаей образовалась дистанция, не предполагающая близких контактов. Но свое слово она сдержала. Ее просветительский порыв продолжался около двух лет. Она-таки заставила меня читать Бабеля и другие хорошие книги, изданные официально и в самиздате. Благодаря ей я начал открывать для себя город, в котором ранее жил, точно с закрытыми глазами. А еще она вытащила меня на экскурсию в Старую Ладогу. После этого я уже самостоятельно объехал половину Ленинградской области и от увиденного в буквальном смысле обалдел – оказывается, в двух-трех часах езды от Питера находятся уникальные культурно-исторические объекты, о существовании которых я даже не подозревал.

А тем временем наши встречи с Аглаей – она уже больше не работала в нашем институте – постепенно сошли на нет, но при этом я часто вспоминал ее, особенно наши новогодние этюды. Зачем она их устроила, кого хотела уколоть – долгое время для меня оставалось загадкой. То, что этот кто-то из ядра, у меня не вызывало сомнений. Но вспоминая всех троих мужчин, ее бывших коллег, я не находил ни одного, кто бы мог заставить Аглаю совершать такие безумства.

Все прояснилось с помощью Марика:

– Лесбийская любовь двух законспирированных диссиденток, – невесело усмехнулся он. – У Аглаи затяжной роман в нескольких частях с моей старшей, троюродной сестрой. Они то сходятся, то расходятся, но сейчас опять вместе.

У меня глаза полезли на лоб:

– Это та женщина, с которой они работали?

– Представь себе. И что в высшей степени парадоксально, у кузины в два раза больше еврейской крови, чем у меня. Она выросла в семье, неукоснительно соблюдающей иудейские традиции. – Марик вскинул руки и почесал затылок с какой-то необъяснимой страстью, потом нахмурился и вдруг виновато улыбнулся: – Природа загадочна и многообразна.

– Ни за чтобы не подумал…

– А сблизились они, благодаря твердому и последовательному неприятию совковой дури…

Выйдя на крыльцо, я увидел Раису Тимофеевну. Она в сером комбинезоне, ползая на коленях, пропалывала клубнику, основательно заросшую травой. А из летней кухни доносился приятный запах. Подумал, наверно, Тамара варит борщ.

Наполнив бак водой, вернулся в дом, выпить кофе. Пил недолго. Вошла Раиса Тимофеевна с триммером (тогда это было чудо техники), и поинтересовалась, умею ли я пользоваться. Я сказал – да, почитал инструкцию, нацепил на нос светозащитные очки и направился бороться с травой. Бороться было не просто, но к обеду кое-как управился и, ощущая себя победителем, пошел в душ, смывать пот и травяную крошку, которой усыпан был с ног до головы. А после обеда – Тамара действительно сварила борщ – намеревался начать оперативно-розыскные мероприятия. Думал, старушка уляжется, и я спокойно поработаю сыщиком. Но не тут-то было! Раиса Тимофеевна выдала мне лопату и грабли – попросила перекопать и освободить от сорняков пару грядок, на которых она решила посадить лук и щавель: по такой погоде к августу вырастет. А сама вместе с Тамарой продолжила возиться с клубникой.

Изредка поворачивая голову в их сторону, я с большим удивлением отмечал, насколько умело и с какой страстью работает старуха. Тамара старалась от нее не отстать, но вскоре выбилась из сил и попросила пощады. Раиса Тимофеевна согласилась, что надо передохнуть, но недолго. Попив чайку, мы опять вернулись к работе. Одним словом, к вечеру я чувствовал себя до крайности измочаленным, руки и ноги гудели, а спина уже не хотела сгибаться. Но при этом, что касается внутреннего ощущения, испытывал заметный подъем и желание поозорничать. Еще раз сходив в душ и переодевшись, за ужином трепался без умолку, рассказывая скабрезные байки:

– Престарелый, но любвеобильный, директор Замухранского театра для поддержания тонуса использовал народные средства и в частности – репчатый лук. Вся труппа знала, что если в театре запахло луком, значит директор ступил на тропу любви…

– Спасибо, что напомнили про лук, – перебила Раиса Тимофеевна. – Пойду замочу севок, завтра хочу воткнуть его в землю. Лук, он неприхотливый, но замочить надо… – Она встала из-за стола и, шаркая ногами, пошла, кажется, на веранду.

Тамара придвинулась ко мне и зашептала:

– Ты помнишь, что я сказала тебе утром?

– Раиса Тимофеевна ночью несколько раз принималась ругать какую-то Людку.

– Еще раз спрашиваю: ты что-нибудь слышал про нее?

– Нет, не припомню.

– Надо бы как-то ненароком спросить.

– Хорошо, – кивнул я. – Будет сделано. Но начнешь ты, издалека, полюбопытствуй, кто построил эту дачу.

Раиса Тимофеевна вернулась не скоро. Она принесла полиэтиленовый пакет, наполненный бурыми луковицами величиной с грецкий орех:

– Продавщица сказала – голландский, – тихо произнесла она и стала выкладывать луковицы на стол. – Я думаю, не обманула, раньше таких не было. – Она внимательно рассматривала каждую луковицу и блаженно улыбалась, точно ребенок, получивший в подарок невиданные игрушки.

– Красивый лучок, – вставила Тамара. – И дача у вас красивая. Кто же ее построил?

Раиса Тимофеевна ойкнула: