– Да кто это красовался? Я, что ли? – тут же возмутился дед и жалобно посмотрел на меня. – Жень, хоть ты заступись за старого. Совсем из ума бабка выжила.

Я с трудом сдержала смешок, когда баб Валя уперла руки в боки и как рыкнет:

– А кто сегодня штаны с лампасами парадные достал? Я, что ли? Говорю же, как есть петух!

Они бы, наверное, еще долго препирались, но тут дед Сеня решил присесть на диван, а тот оказался уже занят неизвестным им мужчиной. Почему неизвестным? Да потому, что Петерман укутался пледом с головой. Торчали только светлые вихры на макушке и ноги в носках.

– Кто это? – поднял на меня ошарашенный взгляд дед.

В следующее мгновение из кухни с довольной моськой появился Гена. Баб Валя вздрогнула от неожиданности и схватилась за сердце.

– А это кто?!

– Спокойно! Это господин Петерман, – я указала рукой на спящего мужчину.

Деды неверяще уставились на диван, потом на меня.

– А это его водитель – Гена.

– Здрасьте, – радостно оскалился парень. – У вас чудное малиновое варенье. В жизни такого не ел.

Дед Сеня коротко вздохнул, и всё так же держась за спину, поковылял к выходу.

– Э-э-э, дед Сень, а вы куда? – спросила я, с недоумением наблюдая за его марш-броском.

– Как куда? За пулеметом, – самым обыденным тоном ответил он и добавил: – Эх, зря я его на самый чердак прибрал. Но кто ж знал, что оккупируют, ироды.

Гена мигом перестал улыбаться. Баб Валя ухватила деда за рукав в останавливающем жесте. А я мрачно усмехнулась, прикидывая, что вечер обещает быть очень нескучным.

Время близилось к вечеру. Мы всей честной компанией собрались на веранде лепить вареники. Поначалу разговор за столом никак не клеился, и бедный Гена ощущал себя явно не в своей тарелке. Но голод не тетка. Это дедам хорошо. Их в гостях покормили. Лично мне казалось, что мой несчастный желудок уже съел себя сам. Посему, не откладывая в долгий ящик, я первую партию вареников бросила в кипящую воду. На сытый желудок и работа пойдет быстрее.

Пока варились вареники, я быстро порылась в аптечке и, выудив оттуда Финалгон, решила натереть деду Сене поясницу.

– Так, дед Сень, пойдем лечиться. А то без слез не взглянешь, – сказала я. – Только смотрите, жжется он сильно. Вытерпите?

– Я против фашистов воевал! – возмутился дед. – А ты спрашиваешь… Чего мне сделается от обычной мази-то.

Через пятнадцать минут пожилой мужчина сильно пожалел, что согласился на мое лечение. Выхожу на веранду с кастрюлей, полной ароматных вареников, и смотрю, как он сидит и отчаянно старается держаться. Весь красный, хмурый, завернутый в бабкину пуховую шаль, только пар уз ушей не идет.

– Пытки у немцев были более гуманны, чем мазь твоя, – процедил дед с обиженным видом.

– Да ладно вам, дед Сень. Это я вас еще пожалела. Сильно мазать не стала. Зато хорошенько прогреет, как новенький станете.

Он бросил на меня недоверчивый взгляд, но говорить ничего не стал, только носом поводил, вкушая аромат из кастрюли.

– Так, Гена! – скомандовала я.

Парень вытянулся по стойке смирно, а я чуть не фыркнула. До чего же потешно он смотрелся в баб Валином парадном фартуке.

– Убирайте со стола муку. Сейчас поужинаем, а потом продолжим.

Молодец парень, сразу видно, что в армии служил. Мигом всё убрал, протер и уже через пару минут, пожелав всем приятного аппетита, уминал за обе щеки вкуснейшие вареники с картошкой и чесноком. За столом началась оживленная беседа. Даже дед Сеня, прекратив дуться, присоединился к нам.

И вот в самый разгар нашего ужина с тихим скрипом открылась дверь на веранду, явив господина немца с заспанным и помятым фейсом. Окинув растерянным взглядом всю нашу компанию, он тряхнул головой и выдал своим фирменным хозяйским тоном:

– Гена, что ты делаешь?!

Бедный водитель поперхнулся вареником. Я заботливо похлопала его по спине и обернулась к немцу.

– Ян, вы так человека до сердечного приступа доведете.

Господин немец явно проснулся не в лучшем расположении духа. Странно, обычно после такого крепкого сна просыпаешься полным сил. Может он просто тоже голодный?

– Лучше присоединяйтесь к нам, – улыбнулась я, – пока не остыло.

Господин немец завис на несколько секунд, а затем подарил мне ледяной взгляд и чопорно заявил:

– У меня нет времени. Я опаздываю на встречу.

И добавил, но уже Гене, который двумя руками пытался набить в рот побольше, используя последние свободные секунды:

– Быстрее поехали.

– Угу, – промычал в ответ несчастный водитель, с тоской поглядывая на вареники.

Я от такой черной неблагодарности аж воздухом подавилась. Невольно покосилась на часы. Куда он спешит? Наш Виталий Иванович уже давным-давно в самолете, мечтает о кисельных берегах.

– Куда вы так торопитесь? – мягко произнесла я, вставая со своего места. – Поужинайте с нами. Я вареники сама готовила.

Вопреки ожиданиям, немец снова проделал фокус с недовольным взглядом и сквозь зубы выдавил:

– Евгения, вам кто-нибудь говорил, что вы иногда бываете навязчивы. Я же объясняю, у меня совсем нет времени.

Слова его больно резанули по ушам, и обида захлестнула меня с головой. Что-что?! Может я ослышалась? Это я навязчивая? Зря… Ох, зря я тебя, фашиста проклятого, пожалела. Нужно было слабительное лить в компот. Сейчас бы до сих пор сидел бы в деревянном домике и размышлял о теории относительности.

– Может всё же того… за пулеметом… сгоняю? – услышала я неуверенный шепот деда Сени за спиной.

– Цыц, старый, – тут же одернула его бабка.

Странно, но их короткая перепалка, придала мне сил. Сделав морду кирпичом, с гордо поднятой головой, медленно подошла двери, рывком распахнула ее и зло выпалила:

– Может я и навязчивая, как вы выразились, господин Петерман. Да только вы знать не знаете, что такое элементарная вежливость и благодарность. Также у вас отсутствует напрочь чувство такта и уважения к старшим, в чьем доме вас гостеприимно приняли и пригласили за стол, – изящно махнула в сторону выхода. – Не смею больше вас задерживать.

Господин немец злобно сверкнул глазами и пулей вылетел из дома, а за ним и Гена, совсем забыв о том, что на нем до сих пор баб Валин парадный фартук с кружавчиками.

Я тяжело закрыла дверь и прислонилась к ней лбом, ощутив, что силы покинули. Казалось бы, все удалось. Я помешала им подписать контракт. Но отчего-то в душе остался неприятный осадок от поведения Петермана. А с другой стороны, чего я ожидала? Что великий и ужасный господин немец соизволит снизойти до нормально общения с простыми людьми? Может, поначалу ему и было со мной весело и забавно. Но это только поначалу.

В который раз убеждаюсь, что деньги портят людей. Сноб он. Самый натуральный сноб.

– Иди, внученька, покушай, – позвала баб Валя.

Я оторвалась от двери и уже без всякого аппетита посмотрела на стол.

– Что-то перехотелось, баб Валь. Я лучше пойду посуду помою.

Старики проводили меня грустными взглядами, но расспрашивать ни о чем не стали. За это я была им вдвойне благодарна, так как и сама не могла толком понять, почему так резко упало настроение.

Пока методично мыла посуду в тазике, пришла мысль, что я, как всегда, стараюсь думать о людях лучше, чем они есть на самом деле. Идеалистка, блин. Мне казалось, что я нащупала ту заветную струнку в душе Петермана, потянув за которую покажется человек, которого разглядела вчерашним вечером. А оказалось, что нельзя найти то, чего в природе не существует.

– Жень, к тебе, кажется, приехали, – раздался с веранды голос дед Сени. – Кажись, Василий Михайлович пожаловал.

Я выглянула в окно и, узнав знакомую Тойоту, устало вздохнула. Вот почему этот мужчина не понимает по-нормальному? Сказала же, дай подумать и остыть. Нет, в тот же вечер прискакал. Только еще разборок с ним не хватало для полного счастья.

Хлопнула входная дверь и на веранде послышался голос Луганского, который здоровался с дедами, а затем быстрые шаги по направлению к кухне.

– Жень, привет.

Я обернулась. Васек был как всегда при полном параде – в костюме и при галстуке. Видимо, весь день трудился на благо другого района.

– Привет, – нейтрально поздоровалась я.

Ругаться с ним совсем не хотелось. Поэтому я постаралась быть предельно вежливой. Узнала, хорошо ли прошел его день. Даже поужинать предложила. И все это стараясь не замечать, как наглые руки гладят по плечам и целуют в макушку.

– Я так по тебе соскучился, – прошептал он.

Как же, соскучился он! С утра не виделись. При воспоминании об утре руки стали усерднее тереть кастрюлю.

– Ты ее так до дыр протрешь, – хохотнул Луганский прямо над самым ухом, а вездесущие руки продолжили свои поползновения. – А давай куда-нибудь сходим, развеемся?

Вот уж чего мне не хватало для полного счастья, так это развеяться в его компании. Что ж он такой настырный-то!

– Вась, я устала. А мне еще помидоры полить надо. У деда Сени спина разболелась.

– Завтра с утра успеешь полить, – мурлыкнул он.

Нет, это нормально?! Значит сейчас иди, собирайся, поедем меня развлекать, а утром чуть живая шуруй, поливай свои помидоры. Хотела было уже дать ему локтем по ребрам, как замерла, прислушиваясь. К дому с тихим шуршанием подъехала машина. Чуть вытянула шею, глядя на улицу. Следом за машиной Луганского, припарковался черный Мерседес.

Да что ж за день сегодня такой? Эти два придурка меня с ума сведут.

Пока я до последнего надеялась, что это вернулся Гена отдать фартук, Васек увлеченно выцеловывал мне шею и не заметил, как скрипнули полы на кухне. Я вздрогнула и резко вывернулась из Васьковых объятий.

– Женечка, к тебе тут еще пришли, – позвала баб Валя, с любопытством поглядывая на бледную как смерть меня и раскрасневшегося и довольного Луганского.

На ватных ногах двинулась на веранду, прихватив тазик с грязной водой, чтобы попутно вылить на улицу. Вышла и замерла с открытым от удивления ртом.

Нет, я, конечно, могла в своих мечтах представить, что господин немец придет извиняться за свое поведение, но чтобы вот таким образом…

– Ян?! – удивленно воскликнул Васек, появившийся на веранде вслед за мной.

Затем взгляд мужчины потяжелел, помрачнел и наконец полыхнул черной ревностью. А всё дело в том, что это чудо в перьях по имени Ян приперся не один, а с огромным букетом роз. И как вы думаете, о чём в первую очередь подумал Луганский?

Ой, мамочки-и-и! Мне вдруг как-то сразу захотелось куда-то спрятаться. А бежать-то некуда.

– Вот сейчас твой Максимка и пригодился бы, – брякнула баб Валя, толкая муженька в бок.

Вот, ей богу, не могла с ней не согласиться, с ужасом прикидывая, куда бежать – в сарай или в туалет. В сарай-то надежнее будет. Там такой засов, что кувалдой дверь не вышибешь.

Пока я в уме просчитывала варианты, Луганский, бросив на меня злобный взгляд, решил всё же поинтересоваться у Петермана о причинах его столь позднего визита. Я уже было обрадовалась, что он не стал сразу рубить с плеча. Как оказалось, зря.

Немец, нацепив на свою предательскую фашистскую морду ледяную маску, спокойно ответил:

– Меня на ужин пригласили, – и, повернув голову в мою сторону, обаятельно улыбнулся, – Я надеюсь, не слишком поздно, Евгения.

Я вот сейчас не поняла. Это чего было-то? Приглашать я приглашала. Но с его слов это прозвучало как-то так интимно. И вообще! Он же отказался! Блин, похоже, у меня глаз задергался.

– Мы же с тобой договаривались, Ян! – громыхнул Луганский так, что я чуть не подпрыгнула.

Пока я силилась понять, о чем таком они могли договариваться, немец криво усмехнулся и, глядя прямо на меня, сказал:

– Я передумал.