– Кончита, – казначей улыбнулся. – Я занимаюсь деньгами, интересовался разбоем. В военное время и дворяне за него брались.

– Если так… Что мы можем сделать?

– Уже мы? – усмехнулся мужчина. – Я согласен.

– Роберто ведь намекал…

– Я помню. Ты неспроста ведь взяла его в любовники.

– Сама не знаю… Роберто сказал, что сеньор угрожал его матери.

– Ох уж эти наши сеньоры… Думают, человека не только жалованием нужно держать, но и за горло. Роберто прямо сказал: не только ворюга, но не богохульник и не изменник.

– Разбойник?

– Возможно, – сеньор Мендес сам удивился, как легко далось ему обвинение. – Нужно узнать у твоего Роберто. Как ты сказала – сеньор не доверяет ему? Этим можно воспользоваться.

– Я… попробую, – Кончита ещё боялась, но решение было принято.

***

Вырваться к Роберто камеристка постаралась как можно скорее. Позволив ему утолить желание, обняла и шепнула.

– Боюсь, погубит тебя твой сеньор.

– Не лезь не в своё дело, болтливая баба.

– Как не моё? Думаешь, мне всё равно?

– Знаю я вас. Со мной тешишься, а пропаду я – найдёшь другого, чтоб перед ним ноги раздвинуть.

– Не хочу я, чтоб ты пропадал, – не позволяя себя оскорбиться, Кончита теснее прижалась к любовнику.

– Глупая баба. Лучше гуляй, сколько тело захочет. Не один, так другой.

– Роберто, ты говоришь, как отпетый. Не может такого быть, что никак тебе не спастись от твоего сеньора.

– Кто его разберёт… Хитрый он, – грубый и недоверчивый Роберто после утех расслабился, к тому же знал, как любовница ненавидит его сеньора.

– Подумай.

– Что ты затеяла, баба? – подручный главаря разбойников с подозрением посмотрел на обнявшую его и положившую голову на его грудь камеристку.

– То и затеяла, что не хочу, чтобы тебя погубил твой сеньор.

– Служить ему выгодно. Опасно, само собой, а как деньги иначе добыть? Большие деньги, Кончита, ты таких и не видела, хоть и служишь у герцога.

Камеристка почуяла, что разговор начинается нужный.

– Всех денег не получить. Хозяин твой скоро станет важным чиновником, всё равно что вельможей, ему опасные дела ни к чему будут.

Женщине удалось нащупать больную мозоль. Роберто и сам размышлял, не решит ли дон Стефано, что при будущей должности ему ни к чему в охранниках осведомлённый о делах сеньора разбойник. Привычка главаря избавляться от знающих слишком много сообщников подручному тоже была известна. Правда, некоторых людей он отпустил с миром, но выбрал для этого туповатых участников простых нападений. Прикидывая, не удрать ли подальше, прихватив с собой деньги, Роберто опасался преследования. Сеньор дель Соль, очевидно, сворачивал разбойничьи операции и мог в отместку выставить бывшего правой рукой подельника главарём банды. Роберто стали бы искать по всей Эспании, где всюду выдадут чужака. Возможно, даже в колониях было бы не укрыться среди тамошнего разношёрстного сброда. Главное – закоренелого бандита совсем не прельщала мысль о жизни в бегах. Смерть матери напомнила, что юность прошла, остаться без единого близкого человека оказалось тоскливо. Как и его сеньор, подручный дона Стефано хотел обзавестись домом, порядочной ладной женой и детьми, которым не придётся ради куска хлеба или иных удовольствий выходить на большую дорогу.

Беспокоило, что дон Стефано не так давно отправился на какое-то дело, вернулся взбудораженный, на вопрос подручного рыкнул «Не лезь!» Из взятых с собой десяти человек половину отпустил сразу, двое вскоре погибли – не исключено, что не без помощи главаря, – а трое выглядели пришибленными. Если бы на то же время не пришлось жертвоприношение в Талоссо, Роберто сумел бы разузнать, где и зачем сеньор устроил нападение, которое скрыл даже от ближайшего помощника. Колдовство спутало карты – всюду можно было нарваться на стражников или осведомителей инквизиции, и подручный предпочёл сидеть тихо, не выясняя, что за дело озадачило главаря. Теперь Роберто гадал, можно ли принимать за чистую монету обещание дона Стефано взять его с собой в почтенную жизнь.

Толстые пальцы разбойника сжали распущенные по плечам волосы любовницы. Роберто приподнял голову камеристки и посмотрел ей в глаза:

– Прямо говори, что затеяла, баба. Чую, неспроста ты обо мне стала заботиться.

– Что мне скрывать? – Кончита сумела подавить страх. – Ты сам знаешь, как я хочу твоего сеньора отправить прямиком в ад, и почему – знаешь.

– Способ нашла? Кто надоумил? Ещё кого приманила своим сладким местом?

– Обошлось и без сладкого, – женщина твёрдо посмотрела в глаза любовника, не думая оскорбляться.

– Ваш доверенный, что ли? – хмыкнул разбойник. – Ему бабы ни к чему, верно, только я с пьяницей дело не стану вести.

– Не он. Оставь ты о сладком. Кому месть нужна, тому не до женщины.

Роберто отпустил волосы камеристки. Он по-своему был очень неглуп и первым делом подумал о приснопамятном пьяном обеде.

– Неужто мытарь?

Поколебавшись, Кончита рискнула.

– Он.

– Ему-то что?

– Оскорбление.

– Брось, дурёха. Чернильная душа обидчивой не бывает.

– Дон Стефано оскорбил его мать.

Роберто хмыкнул, но уже не столь недоверчиво. Вслух сказал:

– Кто с бумагами возится, всегда хитрецы. Мутные они. И трусливые.

– Будь сеньор Мендес трус, он бы спустил оскорбление.

– Бумаги денег принести могут не хуже разбоя… – протянул Роберто.

– Твоего сеньора скоро на высокую должность назначат – не дотянешься, казначей перед ним должен будет прыгать на задних лапках, и… – Кончиту вдруг осенило. – Знатные господа украдут, а свалят на простолюдинов.

Роберто приподнялся на локте.

– Теперь говоришь дело. А то ишь – оскорбление! Не хочет этот писака, чтоб дону Стефано пирог, а ему гроб на галерах. Что ж, он и впрямь затеял до моего сеньора добраться. Ладно, подумаю.

43. Бывший матрос

Спустя пару дней Роберто сам объявился в особняке герцога, без церемоний потребовал сеньора Флореса и тихо ему сказал:

– Слышь, пьяная шкура, мне не ты, мне Кончита нужна, на два слова будто случайно. Сам придумай, зачем я к тебе приходил, мне скажешь, когда я обратно пойду.

Доверенное лицо губернатора, в этот день трезвый, не повёл даже бровью, крикнул лакея и мрачно буркнул ему:

– Позови Кончиту скорее! Надо же было так с кружевами напутать… – Вошедшей камеристке сеньор пригрозил: – Ты хочешь за кружева герцогини из своего кармана платить? Там один отрез столько стоит, что двадцать таких, как ты, с головы до ног можно одеть! Скажи спасибо сеньору Pоберто, что он любезно согласился записку от мастерицы мне передать, а не госпоже экономке! Она бы тебе путаницы не спустила! Что за грохот? – с этими словами и грозным выражением лица сеньор Флорес выскочил из комнаты.

Кончита заметила, что её любовник сегодня непривычно встревожен, угрюмее обычного, а руки слегка дрожат.

– Устрой разговор с этим Мендесом. Я, он, ты и ещё один человек. Не бойся, не выдам нашему дьяволу ни мытаря, ни тебя.

Еле успев кивнуть, камеристка воззрилась на дверь, из-за которой донёсся недовольный голос сеньора Флореса:

– Я что ей, дуэнья?

В комнату вместе с сеньором вошла экономка и набросилась на Кончиту:

– Что ты себе позволяешь с мужчиной наедине?

– Простите, сеньора, я так волнуюсь за хозяйские кружева… – служанка смиренно опустила глаза.

– Распустёха бесстыжая! – голос почтенной женщины был наверняка слышен в коридоре, а то и дальше.

– Не извольте беспокоиться, спасибо любезности сеньора Роберто, уладили всё с кружевами.

– Таких кружев нет больше в Сегилье!

– У герцогини лучшие кружева, и все в полной сохранности!

Роберто не выдержал:

– Замолчите вы, бабы, не то сделаю вам кляпы из кружев!

– Болван! – накинулась на него экономка и перешла сразу на шёпот. – Хочешь, чтоб в доме гадали, какого рожна ты сюда заявился?

– Ну, бабы… – проворчал мужчина уже под нос и ретировался, а сеньор Флорес обратился к Кончите:

– Что надо?

– Встречу устроить. Я, сеньор Мендес, Роберто и с ним кто-то ещё. Чем скорее, тем лучше.

– Ладно. Устрою. Не проведает ни одна сволочь.

***

Поздней ночью в тайном убежище, подготовленном доверенным лицом герцога де Медина, встретились трое мужчин и переодетая в мужскую одежду Кончита. Все отлично осознавали опасность затеи и крайне смутно – что они могут сделать, дабы избавиться от своего врага.

Разговор начал Роберто:

– Вот этого я вчера вытащил из петли. Он матросом был у капитана Аседо, ну вы поняли. Сейчас в нашей банде. Давай, Пабло, выкладывай, что мне рассказал.

Все посмотрели на бывшего матроса – жилистого, обветренного человека с крючковатым носом и прикрытыми набрякшими веками глазами, на дне которых плескалась отчаянная тоска.

– Капитан наш капером был почтенным. Спуску нам не давал: и плётку в дело пускал, и на рее болтались, кто приказ нарушал. Зато к пленным – со всем уважением, хорошо обращался, вежливым был, с нами добычей щедро делился. Это все знали…

Сеньор Мендес кивнул – он давно слышал, что как капера дона Стефано ставили в пример другим капитанам. Если он и утаивал часть добычи от королевской казны, это было недоказуемо и считалось простительным. Рассказчик тем временем продолжал:

– …После шторма однажды мы напали на эспанское судно, там был дорогой груз.

– «Эспаньола»? Она сапфиры везла с рудников! – с волнением воскликнул сеньор Мендес.

– Она самая. Её вспомнили в Сегилье недавно, какой-то сеньор отправился в Мовританию узнавать, не в плену ли женщины с этого корабля.

– Знаю, дон Фадрике Морено.

– Он может узнает про камни – дон Стефано их продал тогда, но о женщинах ничего не узнает.

– Что с ними? – тихо спросил казначей, догадываясь об ответе.

– Ни мне, ни нашему проклятому капитану ни на земле с ними не встретиться, ни на небе. На земле нет их, а нам с ним в пекло потом, не на небо. Дворянку-то капитан сразу убил, чтоб не мучилась, прикрыл плащом и крест рядом с ней положил, а служанок матросам отдал позабавиться…

Кончита судорожно втянула в себя воздух и стиснула зубы, заставляя себя слушать дальше.

– …Сам-то он добычу считал, к женщинам не притронулся – не до того. Ему нужно было, чтоб мы развлеклись, меньше думали, не обойдёт ли он нас при разделе добычи. И вина нам не пожалел. Они обе были уже еле живые, когда мы спросили его – как с ними дальше? Дать отлежаться, а на берегу отправить в бордель, или, может, себе кто захочет? А он: «Вот ещё, дурни! Они же свидетели! За борт!» Да наши и сами-то понимали, что нельзя их оставлять, но не решались без команды убить. Младшая совсем молоденькая была, плакала «Только не убивайте», в бреду металась уже, а всё просила не убивать. Её за руки за ноги раскачали, а она пальцами за чей-то рукав уцепилась. Уж мы пили в ту ночь… Капитан разведал, кто не трогал их, кто потом ходил дёрганый – их скоро волной смыло, то есть нам так сказали – волной. Я простой матрос был, а в помощниках у него самые головорезы ходили. Время прошло, позабыли. На море ведь всякое: шторм, цинга, собачья работа. Кто мягкий и нежный, долго не проживёт, памятливые – ещё меньше.

– Ты через десять лет вспомнил, когда в Сегилье заговорили об «Эспаньоле»? – севшим голосом спросил подавленный казначей.