«Что же ты задумал, Жестислав?» – с прищуром изучал обстановку на поляне. Это не похоже на обычный обряд призыва духа. Праздничные песнопения, верховный шамах в алом килте. Старейшины нацепили торжественные наряды. У них праздник, и главный виновник этого праздника – Жестислав. Может, это день его рождения или какое-то посвящение? Может, это благословение Властимира и он обретёт силу подобную моей? Но как же я ошибался.

Это не призыв духов и не чествование великого Жестислава. Это обряд сочетания браком. И понял я это, когда в сопровождении матери рода из центрального шатра вывели мою сестру в наряде невесты. Вот почему он не нападал. Перед обрядом необходимо очиститься физически, а главное, духовно. Получить прощение духов за все грехи. В супружество нужно вступать чистым.

Забава была прекрасна. Белый свадебный наряд с красным орнаментом на подоле – символ невинности. С яркими цветами девушка отдаёт свою честь суженому. Алый цвет – цвет крови, что она подарит в первую ритуальную ночь. В волосы вплетены длинные белые ленты. Символ чистоты души. На кистях руны, говорящие о принадлежности к великому роду хранителя. А на лице ни тени улыбки. Она казалась раздавленной и глубоко несчастной.

Мой план быть сторонним наблюдателем рушился. Я не мог допустить, чтобы обряд свершился. Забаву нужно вытащить из лап этого шакала.

Поднявшись, уверенной походкой направился в сторону поляны с ритуальным кострищем, обнаруживая себя. Я один против шамахов, что разгромили моё селение, убили родителей, старейшин и шамахов, уничтожили мой род. Но не было во мне ни капли страха. Я был готов отдать жизнь за свободу сестры. Мои преданные животные всё так же скрывались в тени леса, а я уверенной походкой приблизился к Жестиславу со спины. Он не увидел меня. Зато Забава заметила сразу. Её большие глазки расширились и наполнились слезами. Она поджала губы и едва заметно покачала головой. Ей было страшно. Возможно, она уже смирилась со своей участью, но не я. Ей не место среди этих падальщиков.

Жестислав заметил меня последним. И, хотя каждый на поляне готов был убить меня на месте, без его команды они не посмеют. Шакал обернулся, обнажая звериный оскал. Он улыбался, но это мало похоже на улыбку. Он ликовал: я сам пришёл в лапы хищника. Так он думал. Но вот кто из нас хищник, а кто трясущийся зайчик, покажет время.

– Макарий! – наигранно восторженно воскликнул он. – Пришёл на праздник. Хочешь по традиции передать сестру суженому?

Я был знаком с Жестиславом. Все дети наших родов общались. Мы часто путешествовали по селениям. Для сохранения единства и продолжения наших традиций присматривались к детям других селений. Жестислав с детства был заносчивой занозой в заднице. И годы мало что изменили.

– Ты прав, я пришёл по случаю, – отвечаю, оказавшись на поляне. – Только вот не будем мы праздновать твою свадьбу, мы будем оплакивать твой уход, когда я отправлю тебя к праотцам.

– Как самонадеянно, друг мой! – ухмыляется шакал.

– Возможно, – пожимаю плечами и не свожу глаз с Жестислава. – Отпусти сестру, – требую я.

– Она моя суженая. Так решили духи, – разводит он руками, обводя пространство.

С растопыренными ручищами он делает оборот вокруг себя, оглядывая всех собравшихся. Старейшины поднимаются и отходят к жилищам. Шамахи напротив, стеной встают за его спиной.

– Хочешь отбить сестру – попробуй, – ядовитой гадюкой шипит он.

Глаза Жестислава закатываются, показывая белок глаз. Ладони раскрываются, а тело вытягивается струной. Он призывает медведя, впадая в транс. Обряд переселения проходит по-разному в каждом селении. Нам необходима связь с землёй, поэтому мы опускаемся на колени. В роду Жестислава повиливает дух луны, именно поэтому, отпуская сознание, они тянутся к нему.

В переселении был минус. Когда отпускаешь сознание, тело шамаха становится уязвимо, ибо дух его пребывает в звериной плоти. С благословением Дарена мне открылись новые возможности. Так как он разделил моё сознание на три части, я могу оставаться собой и погружаться в плоть тотемного животного одновременно. Жестислав этого не знает, и это его промашка. Узнай врага, прежде чем идти в наступление. Лишь в этом оказались правы старейшины.

Но я не собираюсь играть на слабостях. Мне нужен равный бой. Поэтому я стою и не двигаюсь с места, ожидая появления медведя. Долго ждать не приходится. Разъярённый зверь мчится на меня из центра поляны. Я не двигаюсь, лишь ловлю его взгляд. Мне подвластны все животные тайги и этот медведь не исключение. Только в нём сидит сознание Жестислава и это всё усложняет. Разъярённый зверь останавливается в опасной близости. Он поднимается на задние лапы и громко рычит, клацая зубастой пастью и разбрызгивая слюни. Я смотрю в его глаза, сдерживая от нападения. Человеческая и звериная сущность внутри него борются. Зверь подчиняется мне, а вот сознание Жестислава мечтает разорвать на куски. Животное трясёт, его ломает, а я слышу голос в голове: «Только не отводи глаз, мальчик». Дарен. Он со мной и поможет.

– Жестислав, прошу, не трогай его! Я всё сделаю!

Голос сестры отвлекает всего на миг. Лишь секунда… лапа медведя поднимается и наносит удар. Когти раздирают плоть, оставляя на моём плече рваную рану. Крик сестры, злобное рычание зверя и жгучая боль плетью откидывает меня.

Перевернувшись в воздухе, я падаю с глухим ударом на землю. Боль пронзает всё тело жаркой волной от разодранного плеча к пяткам, но я стискиваю зубы, пытаясь сохранить контроль над ситуацией. Зверь нависает надо мной, силясь впиться в горло. Связь между нами ускользает. Сознание человека взяло верх. Одна оплошность, всего миг – и я проиграл. Больше он мне не подвластен. Это конец…

Мог бы быть конец, если бы часть моего сознания не ждала своего часа в плоти тигра. Тихий в мгновение ока набрасывается на медведя, вцепляясь когтями в шкуру зверя, вонзая острые зубы в его глотку. Медведь ревёт от нестерпимой боли, а я использую эту паузу, чтобы подняться.

Жестислав выходит из транса и, уверенный в победе, надвигается на меня. Лишь полметра разделяют его от моего уничтожения. В глазах загорается огонёк победы, но там мелькает и страх. Он знает: стоит тигру чуть сильнее сжать челюсть, последует смерть медведя, а дальше и его. Поэтому он стремительно надвигается на меня, бьёт по ногам, и я снова валюсь навзничь на влажную от росы траву. Боль с новой силой пронзает тело, а шакал со звериным оскалом кидается на меня. Его ручищи стискивают мою шею. Он рычит и брызжет слюной, стараясь задушить меня. Чуть поодаль медведь Жестислава выкручивается из хватки Тихого и, размахивая тяжёлыми лапами, наносит удар за ударом. Я и мой друг тигр дезориентированы. Мы не можем дать отпор, потому как моё сознание постепенно отключается.

Улюлюканье толпы, плач сестры, и звериное рычание становятся всё дальше и дальше. Боль в плече неумолимо пульсирует, не давая возможности сопротивляться. В попытке спастись я цепляюсь за руки Жестислава, что смыкают моё горло железной хваткой.

«Клинок, мальчик мой, клинок!» – вдруг слышу в голове.

Пересилив инстинкт, я разжимаю пальцы, цепляющиеся за предплечья врага. Дрожащей рукой тянусь к поясу и из ножен извлекаю нож отца. У меня есть одна попытка, ибо силы оставляют меня. Жизнь ускользает. Одна секунда, чтобы среагировать. И сквозь свои предсмертные хрипы я медленно поднимаю руку. В глазах темнеет, я бью наугад, надеясь на чудо, и замок на шее ослабевает. Воздух, наполняющий лёгкие, режет, царапает изнутри. Я закашливаюсь. И, лишь когда возвращается ясность взгляду, я понимаю, что попал точно в цель. Клинок торчит из горла Жестислава, заливая меня кровью. На лице шакала отражается ужас, предсмертная агония, но мне ни капли не жаль его. Он заслужил. На его руках смерть моих близких. Он уничтожил мою деревню. Это возмездие.

Выдергиваю клинок, и враг валится на землю. Жестислав хрипит, захлёбываясь собственной кровью. Руками пытается зажать дырку в горле, а я поднимаюсь и слизываю языком кровь врага с острия ножа.

Шамахи и старейшины стоят неподвижно и наблюдают, как умирает их предводитель, корчась и кряхтя. Кидаю взгляд на Тихого: зверь тяжело дышит над неподвижно лежащим медведем. Скоро он разделит участь своего хозяина. На сестру взглянуть не могу, но знаю: она в ужасе. Молчит и глубоко дышит. Я залит кровью её нелюбимого суженого, моя рука безвольной плетью весит вдоль тела, а взгляд пылает. Я чувствую это. Глаза горят, а значит, светятся голубой дымкой. Так духи праотцов говорят через меня со своими детьми. И, когда я начинаю говорить, каждый содрогается. Мой голос троится, переходя в звонкое эхо, распугивая птиц и мелких зверьков. А тотемные животные наконец выходят из глуши леса.

– Властимир был завистлив и всегда жаждал власти, – начинаю я. – За это он был изгнан из круга духов. Его лишили благословения и обрекли на одинокую жизнь на западе тайги близь безжизненных скал. Но в нашем мире существуют не только завистливые люди, но и духи. Коварные, жаждущие власти твари овладели разумом Властимира. Была страшная война. Длилась она столетия, пока три брата не объединились и не дали отпор. Прошло не одно десятилетие, прежде чем потомкам Властимира было даровано прощение. Им позволили освоить запад, построить селение и жить в мире с лесом и своими братьями. Но вы не оценили дар. Вы вновь возжелали власти и пошли уничтожать братьев. Пошли против себе подобных. Вы нарушили хрупкий мир и больше не достойны прощения!

Пламя ритуального костра взмывает ввысь, задевая сухие ветви деревьев. Слышатся раскаты грома, и огонь начинает свой разрушительный танец. Горящие капли капают на жилища, сразу же поедая их, охватывая пламенем поляну. Люди и звери в панике бросаются прочь, и лишь я с каменным лицом беру сестру за руку и в сопровождении волка, тигра и беркута спокойно удаляюсь от объятого пламенем селения.

– За Властимира! – крик за спиной заставляет обернуться.

Острая стрела летит прямо в мою грудь. Яр с истошным воплем метнулся ей на встречу, и она пронзает его храбрую грудь. Часть моей души умирает вместе с тотемной птицей. Боль сшибает с ног, на глаза наворачиваются слёзы. Мой друг, мой Яр, мы прошли с ним слишком много, чтобы он умер от удара в спину. Крик отчаяния вырывается из груди. Я касаюсь руками земли и, зажмуриваясь, пытаюсь отыскать в птице хоть крупицу жизни, но тщетно. Моё сознание бьётся в закрытое и безжизненное сердце. Мой рык сливается с ещё одним раскатом грома, и вспышка света освещает тотемного медведя Жестислава. Безжизненное тело поднимается, и кусочек сознания устремляется в него. Глаза медведя вспыхивают синим, и в один прыжок он настигает шамаха, пустившего стрелу. Грозный зверь с лёгкостью отрывает ему голову – безжизненное тело бесформенным мешком валится на землю. Зверь же под моей властью и с чувством выполненного долга приближается ко мне, а из его пасти выпадает обезображенная голова шамаха. Поднимаюсь с колен, прихватив за окровавленные волосы голову, поднимаю на скованных ужасом сельчан взгляд. Мирные рыдают и прячутся за спинами старейшин. Те в свою очередь ищут защиты у шамахов, которые мужественными спинами закрывают своих соплеменников. Вот только я чувствую и их страх.

– Каждый из вас, кто посмеет пойти против воли духов, падёт, – вытягивая оторванную башку, предупреждаю я. – Ваши намерения не скрыть от всевидящих духов. Я их клинок. И я готов сразить каждого, кто посмеет нарушить их волю. Вам дан шанс начать всё сначала. Не упустите его.

Ещё один раскат грома оглушает своей мощью, и поток воды обрушивается с неба, заливая сгоревшую дотла деревню. Я бы мог расправиться с каждым, но не имею права на это. Пусть духи сами накажут предателей.