Печать Индиго. Дочь Сварога (страница 32)
Фон Ремберг нахмурился, ибо в его сознании тут же всплыло воспоминание о ее признании в любви и о том, что он очень дорог ей. Странное сладостное упоение, которое впервые возникло в его существе еще два дня назад, от осознания того, что Слава любит его, вновь завладело им, и Кристиан напрягся, словно струна. Он начал упорно внушать себе, что ему все равно, любит эта Светлая девица его или нет. Главное, что он добился, чего хотел, и камень сейчас был у них. А теперь перед ним стояла новая цель – найти вторую часть, книгу древней рукописи Светлых.
– Вполне. Все разрешилось, – буркнул он и быстро взял с кресла свою треуголку, показывая этим жестом, что ему надо ехать.
Проворно подойдя к нему, Слава положила ладошку на локоть молодого человека и ласково произнесла:
– Вас не было три дня. Я беспокоилась…
Он бросил на нее мрачный взор и заметил ее яркие глаза поглощающе смотрят на него. Неожиданно, он понял, что ему нравится ее теплый взгляд, который как будто согревал его и успокаивал. Но тут же в его существе поднялся дух противоречия. Молодой человек недовольно высвободил локоть из ее пальцев и неприветливо процедил:
– И напрасно, сударыня.
– Напрасно? Но вы не прислали даже записки. Я ждала вас.
– Майн херц, вы ведете себя глупо, – неучтиво перебил ее Кристиан, поморщившись. – Женщина не должна так навязывать себя, – нравоучительно заметил он и начал поправлять шпагу в своей портупее. Он не смотрел на нее, продолжая свою речь уже раздраженно. – И вообще, ваши признания мне порядком надоели. У меня мало времени, и я не жажду слушать все это.
– Кристиан, вы совсем не любите меня? – вдруг пролепетала она, прервав своим приятным голоском его холодную раздраженную речь.
Руки фон Ремберга замерли на ремне, и он медленно поднял на нее фиолетовый темный взор. Она смотрела ему прямо в глаза, открыто и пораженно. Она показалась ему похожей на ту девочку, которую он встретил там, в лесной чаще, когда она исцелила его волка. Дальнейшие холодные слова замерли на его губах, он ощутил, что ему не хочется обижать ее, хотя все его слова были жестокой правдой. Но тотчас он разозлился на себя и на то, что глупые чувства на миг выбились из-под контроля его железной воли. Оскалившись, как зверь, фон Ремберг ехидно процедил:
– А разве я когда-то говорил вам, Светослава, что люблю вас?
– Нет. Но мне казалось… – начала девушка тихо, срывающимся от волнения голоском.
Ах, ей казалось, что он неравнодушен к ней? Но это было просто возмутительно! Фон Ремберг вмиг разозлился. Как она могла даже помыслить, что он испытывал к ней хоть какие-то чувства! Этого никогда не было и не будет! Он не мог быть неравнодушен к кому бы то ни было, так как все эти низменные глупые человеческие чувства не должны были касаться его, иначе ему не стать совершенным человеком. Именно этому учил его Лионель с детства. Потому после ее слов молодой человек впал в крайнее раздражение и, стиснув кулак, запальчиво пророкотал:
– Я никогда и не предполагал любить тебя! Неужели ты могла подумать, что я увлекусь тобой? Да ты настолько открыта и наивна, что совершенно неинтересна. Ты словно серая мышь в этих своих нарядах. И к тому же, видимо, еще и глупа, раз думала, что я могу полюбить тебя! Это была лишь игра!
– Но зачем же тогда вы просили моей руки? – опешив, пролепетала Слава, чуть попятившись от фон Ремберга и ощущая тупую боль в сердце от его жестоких слов.
Она видела, что поведение мужа изменилось: нынче и из вежливого, приятного молодого человека он превратился в жесткого ледяного незнакомца, глаза которого в этот миг были черны как ночь.
– Мне нужен был камень, я же говорил тебе. Мои долги стоили того, чтобы взять тебя в жены и заполучить этот дорогой алмаз.
– Но вы не могли знать про камень, лишь моя матушка и я знали о нем…
Ощутив, что она вот-вот догадается, что он служит Темному Повелителю, Кристиан мгновенно придумал оправдание. Он жутко оскалился и глухо вымолвил:
– Я удивлю тебя, девица, но про камень твоя мать рассказывала покойному мужу, как раз от него я узнал об алмазе.
Непонимающе смотря на него, Слава не могла поверить в его слова.
– Мне кажется, что вы говорите неправду, – выдохнула она, а на ее глазах заблестели слезы.
Кристиан напрягся всем телом, чувствуя, как его сердце откликается на ее душевную боль, которая отчетливо читалась на красивом лице. Он вновь разозлился на себя и процедил:
– Думай, что тебе угодно! Мне это безразлично. Я уезжаю!
– Надолго?
– Я должен перед тобой отчитываться, майн херц? – спросил он холодно. И «майн херц» прозвучало в его устах как оскорбление. Он увидел, как из ее глаз полились прозрачные капли. Несчастно глядя на него, Слава поджала губы.
Фон Ремберг удивленно осознал, что ее слезы далеко не безразличны ему, хотя он пытался оставаться в этот миг бесстрастным. Не в силах более выносить все это, Кристиан стремительно схватил свою черную треуголку и, развернувшись на каблуках, быстро направился прочь из комнаты.
– По крайне мере, вы отдали долги… – пролепетала ему тихо вслед Слава.
Он лишь на секунду остановился, услышав ее слова, и чуть повернул голову. Его сердце стучало глухими ударами и твердило, что он своими руками творит зло. Да, он не раз убивал и творил нелицеприятные действа по велению Лионеля, но сейчас какое-то странное чувство вины начало терзать существо Кристиана, и это было очень необычно для него. Однако, немедля опомнившись, молодой человек вспомнил наставления Верховного о том, что отныне его главная цель – это книга Светлых. Сжав кулак и подчиняя свои глупые жалостливые мысли разуму, Кристиан стремительно направился прочь, желая как можно скорее позабыть все слова этой Светлой девицы.
Часть третья. Сияющая во Тьме
Любовь – это тот свет, перед которым тьма отступает в бессилии…
Наталья Калинина
Глава I. Гриша
Слава медленно ступала босыми ногами по выжженному, некогда цветущему лугу. Суровый неприятный ветер обдувал ее лицо, и она тяжело, через силу переставляла ноги. Она знала эти места, поля ее детства. Именно здесь когда-то давно она бегала девочкой вместе с Яриком. Выйдя на небольшой пригорок, она увидела сидящую на пне молодую женщину. Услышав шаги, женщина обернулась. Направляясь к ней, Слава в какой-то миг издала радостный возглас, узнав в поникшей плечами деве покойную матушку. Девушка со всех ног бросилась к Мирославе, как когда-то давно, еще в детстве. Женщина тоже была боса, в убогом грязном рубище, с распущенной светлой косой.
– Матушка! – воскликнула Слава, останавливаясь в двух шагах от Мирославы.
Только после этого женщина обратила на нее свой взор. Лицо покойной матери было неимоверно печально, а ее глаза выражали боль.
– Ты такая непослушная, дочь моя, – вдруг вымолвила Мира.
Опешив от слов матери и от того, как она холодно говорит с ней, девушка удрученно спросила:
– Матушка, вы разве не рады видеть меня?
– Слава, ты совсем не слушала меня…
– Но что я сделала не так?
– Я велела тебе хранить древний алмаз как зеницу ока! – воскликнула с горячностью Мирослава. – А ты отдала его. И отдала в дар! Как ты могла так ослушаться меня?!
– Матушка, но вы же сами благословили меня на союз с этим человеком! – выпалила в свою защиту девушка.
– Я велела тебе ехать в Архангельск! А ты что натворила?! Как же теперь ты исполнишь то, что было предначертано тебе светлыми богами? – прошептала Мира, и ее образ стал отдаляться.
Слава бросилась за матерью, надеясь нагнать ее, и закричала ей вслед:
– Я так запуталась, матушка… я так виновата… я знаю о том. Что я должна сделать?!
– Очисти свой разум и душу от тьмы и увидишь свет… он укажет тебе истинный путь… – еле слышно твердила Мира, а ее дух улетал все дальше и дальше, и через миг вовсе исчез в облаках.
Вся в слезах, девушка упала на колени, протягивая руки к небу.
Распахнув глаза, Слава резко села на кровати. Холодный пот струился по ее вискам, и она, смотря на тусклый огарок свечи, освещающий просторную спальню, поняла, что ей приснился дурной сон.
Санкт-Петербург, усадьба фон Ремберга, 1717 год
(Московская Тартария, Санкт-Петербург, 7225 лето С.М.З.Х)
Октябрь 29.
Слава гуляла по саду уже давно. Гнетущие, разрушающие мысли о том, что ее жизнь кончена, не покидали ее уже несколько дней подряд.
Последние две недели ее постоянно терзали думы о Кристиане. Девушка страдала уже давно и мучительно, с того самого дня, когда фон Ремберг покинул усадьбу и более не возвращался. Тоска съедала девушку, становясь по вечерам особенно гнетущей. Она постоянно вспоминала, как по вечерам они с мужем проводили время вместе, и как она прикладывала свои руки к его вискам, усмиряя боль. Но тут же эти приятные, интимные воспоминания окрашивались в темные тона, ибо перед ее глазами мгновенно возникала картина того последнего неприятного разговора с Кристианом, когда он сказал, что лишь использовал ее.
Теперь Слава понимала, что совершила чудовищную ошибку, доверившись этому незнакомому человеку, которого знала всего несколько недель до венчания, и который все это время играл роль заботливого, хоть и холодного мужа. Она же, как дурочка, без памяти влюбилась в него и отдала ему свое сердце, признавшись в любви. А самым ужасным было то, что она забылась настолько, что подарила ему драгоценный алмаз, завет деда, который должна была хранить более всего на свете.
В настоящее время Слава отчетливо осознавала, что фон Ремберг никогда не любил ее. А она предала ради него светлую память о матери и своих близких, утеряв бесценный самоцвет Света. И эта правда была настолько страшной, что ее душа не находила покоя ни днем, ни ночью. Она не понимала, как могла так забыться, что невольно отдала оберег матери фон Рембергу. Но Слава явственно помнила тот миг. Она как будто находилась в каком-то обволакивающем нереальном сне, а ею тогда владела неистовая безумная любовь к Кристиану. Потом, когда он ушел, она вроде бы опомнилась, но было уже поздно. Камень был потерян.
Еще в тот день, когда ей приснился кошмар, в котором Мирослава обвиняла ее в проступке, Слава твердо решила во что бы то ни стало попытаться исправить все, что натворила. Она мучительно думала о том, как ей вернуть Великого Владыку. В тот же день переговорила с камердинером фон Ремберга, Людвигом, пытаясь узнать хоть что-то. После вопроса девушки Людвиг сделал удивленное лицо, заметив, что не слыхивал от хозяина ни о каких алмазах и тем более о долгах, поскольку у фон Ремберга всегда было вдоволь денег, и никакие кредиторы никогда не приходили в их дом требовать долг. Все эти расспросы только запутали девушку, и она окончательно сникла. Мучительно поразмыслив над всей этой печальной историей, она вознамерилась ждать возвращения фон Ремберга, чтобы попытаться узнать, кому он продал древний камень.
Дойдя до дальней скамьи небольшого сада, Слава печально созерцала унылый осенний пейзаж. Листья почти опали, а ветер носил по серому небу свинцовые тучи. Настроение девушки было таким же серым и мрачным, как и окружающая ее увядающая природа.
– Здравствуй, сестрица, – неожиданно раздался позади нее мужской оклик.
Услышав знакомый приятный голос, девушка быстро обернулась и опешила. Гриша, ее названый брат, которого она видела в последний раз еще три месяца назад, стоял в нескольких шагах от нее.
– Гриша! – воскликнула Слава радостно и устремилась к нему. – Как я рада тебя видеть! Ты просто не представляешь, как я скучала по тебе! – Бросившись на шею к Артемьеву, она крепко обняла молодого человека. Спустя миг, отстранившись от него, она выпалила: – Целых три месяца! Как долго я не видела тебя. Где ты был все это время? Тебе передали мое письмо? Почему ты не ответил на него?
– Письмо? – удивился Гриша. – Нет, не было никакого письма.
– Но как же? Человек моего мужа должен был передать тебе мое послание.
– Я ничего не получал, Слава.