– Очень, странно, – тихо вымолвила она, понимая, отчего Гриша все это время не давал о себе знать. – Но это уже неважно. Расскажи, что же с тобой приключилось? Я знаю, что тебе удалось убежать от Федора, и ты был болен.

– Так и было, Слава. Федор понял, что это я помог тебе бежать. Он дико разозлился и… – Артемьев чуть замолчал и опустил голову, вспоминая все издевательства Федора, но совсем не собирался все это рассказывать Славе. – Мне чудом удалось выжить. Я сам не помню, как оказался на том постоялом дворе. Почитай, почти месяц провалялся в горячке…

Он замолчал. Слава внимательно посмотрела на Гришу и поняла, что молодой человек многого недоговаривает.

– Он бил тебя?

– Да.

– Сильно истязал? – спросила Слава, холодея, вмиг представив, что мог сделать с Гришей жестокосердный Федор, который ненавидел парня.

– Все уже позади. Одна сердобольная девица, дочь трактирщика, лечила меня, и я остался жив. Я не хочу говорить об этом, – мрачно ответил он.

– Отчего ты не написал, где ты и что ты так сильно болен? Я бы тотчас приехала, – произнесла порывисто Слава.

– Написать, но куда? – удивился молодой человек.

– Ах да, прости, ты же не получал моего письма.

– Едва оправился от ран месяц назад, я сразу же поехал к Семену. Но ты же знаешь, он уехал из Москвы.

– Да, это так.

– А потом я долго разыскивал тебя. Именно слуги Семена сказали мне, что ты вышла замуж за некоего иностранца, который служит при прусском посольстве. Я насилу разузнал его имя. Вот теперь я здесь.

– Когда ты приехал?

– В Санкт-Петербург? Позавчера.

– Так хорошо, что ты все же нашел меня, – улыбнулась ему девушка. – Пойдем в дом. Ты расскажешь мне обо всем, что с тобой приключилось.

* * *

В то ненастное утро Слава возилась на усадебной кухне вместе с Матильдой, помогая готовить обед. Наставления своего мужа о том, что ей не следует помогать кухарке, Слава решила позабыть, оттого что фон Ремберг в этот момент явно не нуждался в ее послушании, если вообще вспоминал о ней. Ежедневно, намереваясь подавлять в себе горестные печальные мысли о грубости и безразличии мужа, девушка пыталась занять себя чем-нибудь полезным. Как раз поэтому сегодня поутру она помогала Матильде с приготовлением супа и жаркого.

Слава как раз опустила в кипящую кастрюлю натертую морковь, когда в кухню вплыла высокая неприятная экономка в темно-коричневом простом платье на немецкий манер, Ядвига управляла всеми домашними слугами. Немка по происхождению, она вынужденно, только по приказу фон Ремберга, жила в этой холодной стране уже второй год. На родине в Пруссии у тридцатилетней Ядвиги остался возлюбленный, некий военный в отставке, который постоянно звал ее назад. Но в данную пору она не могла вернуться на родину по долгу службы, потому что место в доме фон Ремберга было весьма престижным и высокооплачиваемым. Ядвига только и ждала момента, когда вновь сможет вернуться в Пруссию и обвенчаться со своим возлюбленным. Экономка ненавидела Россию и все, что с ней связано, и искренне считала, что ее хозяин должен был жениться на немке и остаться жить в Кёнигсберге. Но все случилось иначе. Оттого молоденькая жена хозяина, которая поселилась в усадьбе всего пару месяцев назад, вызывала у Ядвиги открытую неприязнь.

Смерив презрительным взглядом хозяйку, которая была одета как прислуга, экономка на ломаном русском произнесла:

– Госпожа, на крыльце вас дожидаются крестьяне. Они хотят говорить с вами.

Слава обернулась и, недоуменно взглянув на нее, спросила:

– Со мною? Но вы говорили, что всеми хозяйственными делами поместья занимается управляющий, господин Дерюгин.

– Да это так, – холодно ответила Ядвига. – Но люди хотят видеть именно вас, госпожа. Они узнали, что господин фон Ремберг женился и что отныне у них новая хозяйка.

– Хорошо, пойдемте, – согласилась Слава. Наскоро вымыв руки, девушка сняла с головы платок и направилась к выходу. У двери она обернулась к кухарке и велела: – Матильда, вы пока управляйтесь без меня. Я скоро вернусь.

– Слушаюсь, госпожа, – почтительно сказала кухарка.

* * *

Велев пригласить крестьян в кабинет мужа, Слава заняла место в вычурном кресле Кристиана, за письменным дубовым столом. Спустя несколько минут в кабинет вошли четверо мужиков в простых запыленных одеждах и лаптях.

– Будьте здравы, барыня, – сказал при входе один из них, кланяясь и комкая в руках шапку-треух.

Слава смотрела на бородатые загорелые от полевых работ лица мужиков и не понимала, что они хотят от нее.

– Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мною? – задала она вопрос.

– Так и есть, барыня, – пробубнил нерешительно тот же самый мужик, чуть выдвинулся вперед и уже смелее произнес: – Несчастье у нас случилось в том месяце. Все амбары с зерном погорели, дак ноне мы не знаем, что и делать.

Внимательно окинув озадаченным взором всех четырех бедно одетых мужиков, Слава устремила глаза на светловолосого бородатого мужика, который говорил, и вежливо спросила:

– Как ваше имя, милейший?

– Степка, Иванов сын, – ответил удивленно мужик.

– Степан Иванович, а что же вы не обратились к господину Дерюгину? Насколько я знаю, он весьма умело ведет хозяйственные дела и мог бы помочь вам.

– Как раз от произвола Прокопия Никоноровича мы и хотели просить у вашей милости заступничества, – заметил мужик, нахмурившись. – Ведь он и слушать не хочет о наших бедах. Только одна надежда у нас на вас, барыня.

– Вот как? – удивилась Слава и, чуть помолчав, добавила: – Тогда прошу вас, присядьте и расскажите мне все подробно. Что же случилось? И что именно я могу для вас сделать?

– Благодарствуем, барыня, мы постоим лучше. Привычные мы к этому, – ответил, нахмурившись, Степан Иванович и, прокашлявшись, начал свой рассказ: – В том месяце приключилось несчастье. В северных амбарах, которые на окраине села нашего, случился сильный пожар. Только к утру мы смогли потушить его. Дак все добро и сгорело дотла. В амбарах тех хранился весь нынешний урожай. Почитай, почти с четырнадцати полей собранный. В основном рожь да пшеница, из которой мы еще не успели муку смолотить. И нынче нам не из чего хлеб печь, да и муки-то успели мы намолоть всего на несколько недель. А по велению Прокопия Никоноровича наша деревня должна еженедельно поставлять в имение по восемь пудов, но нам неоткуда взять. Все, что успели смолотить, мы уже отвезли сюда, в усадьбу. А ноне у нас ничего не осталось. Наши семьи уже вторую неделю без хлеба сидят. А еще даже зима не пришла. Вот мы и просили у Прокопия Никоноровича заменить нам пшеничный оброк на другой какой. Но он и слышать ничего не хочет. Говорит, что ему наша репа да свекла не надобна. Да и гречу брать не хочет. А где ж нам рожь да муку эту брать, коли сгорело все?

– Но разве у вас нет прошлогодних запасов зерна? – спросила Слава.

– Нет, барыня. В том годе вообще урожай хилый вышел, холодно было и не выросло ничего. Почитай, весь год впроголодь сидели. Куда уж там запасы делать, хоть бы ноги не протянуть.

– А вы не пробовали обменяться овощами на зерно с другими деревнями?

– Конечно, пробовали. Но они сами не больно много собрали, лето-то дождливое было. И сами они не хотят, им ведь тоже надобно свой оброк платить. Мы уже три раза ходили на поклон к господину Дерюгину, но он и слушать не желает про наши беды. Говорит, что можно муку нашу заменить только деньгами, пятьдесят копеек за пуд! А где нам такие деньги взять, когда он сам же запрещает торговать на ярмарках нашим урожаем? А продавать-то у нас более нечего. Мы и так впроголодь живем. Вот и не знаем, что делать, Прокопий Никонорович угрожает в уплату оброка забрать у нас всю скотину нашу, коров да лошадей. А как же мы без кормилиц-то коровушек? Да без дружков наших, коней, пахать-то как будем? Совсем по миру пойдем. Помогите, барыня, одна надежда на вас! Второй месяц, почитай, на одной грече да репе живем. А зимой вообще ноги протянем. Только вы можете нам помочь!

Слава слушала слова мужика и все больше хмурила брови. Слова Степана Ивановича, пронизанные отчаянием и болью, отозвались в сердце девушки. Она долго молчала, напряженно думая, как ей поступить. Она почти ничего не знала об управлении хозяйством. Но эти люди, видимо, считали ее хозяйкой и просили о помощи.

Нервно заправив выбившуюся светлую прядь волос за ушко, Слава спросила:

– И что же вы хотите от меня, Степан Иванович?

– Ну как же, барыня. Просим мы отменить наш оброк мукой на этот год до будущего урожая. А в следующем годе мы обещаемся отдать в полтора раза больше. Последнее, что есть у нас, отдадим. Только не забирайте нынче наших коровушек да другую живность.

– Хорошо, я обещаю, что переговорю с господином Дерюгиным, – кивнула Слава. – И попрошу его не взимать с вас оброк мукой в этом году. Я думаю, усадьба без него сможет обойтись. Но как же ваша деревня? Вы проживете без зерна сами? Ведь вы, Семен Иванович, сказали, что отдали уже всю муку, что была.

– Да что мы? – удивился мужик и как-то заискивающе заулыбался. – На гречихе как-нибудь протянем. Не первый же год голодаем. Ниче, как-нибудь…

– Что ж, – заметила Слава. – Я переговорю с управляющим как можно скорее. А к следующему четвергу жду вас вновь у себя. Я скажу вам, как мы все с Прокопием Никоноровичем порешили.

– Добро, барыня, – заулыбался Степан Иванович. – Благодарствуем за то, что выслушали и не погнали нас.

* * *

Вечером следующего дня в усадьбе фон Ремберга появился грузный, невысокий господин с короткой темной бородкой, усами и невзрачными бегающими глазами. Как только вошел в кабинет, он отыскал взглядом девушку, которая сидела за письменным столом.

Слава, которая в этот момент изучала доходные и расходные книги, услышав шорох, подняла голову на вошедшего.

– Господин Дерюгин, здравствуйте. Хорошо, что вы приехали так скоро, – заметила вежливо она. – Прошу вас, пройдите.

– Доброго вечера вам, госпожа фон Ремберг. Как только получил ваше послание, тотчас оставил все свои дела и устремился к вам, – произнес управляющий приторно-сладким голосом и приблизился к девушке.

– Обращайтесь ко мне Светослава Романовна, если можно, – спокойно поправила его Слава.

Управляющий подошел к ней и окинул взглядом ее фигуру и юное лицо.

– Я так счастлив, Светослава Романовна, что господин фон Ремберг выбрал в жены столь прелестное создание. Я хотел еще месяц назад, когда нас представили друг другу, высказать вам свое восхищение, – произнес управляющий слащаво. Его масляный взгляд задержался на светлых ее волосах, заплетенных в косу и заколотых на затылке в большой пучок, и, быстро приблизившись вплотную к ней, мужчина проворковал: – Вы столь красивы, госпожа, что у меня нет слов.

Невольно Слава подалась всем телом назад, стараясь создать большее расстояние между собой и управляющим, неприятный раздевающий взор которого прямо испепелял ее.

– Прокопий Никонорович, мне кажется, что расточать комплименты не входит в ваши обязанности, – перебила почти невежливо Слава и сама поразилась тому, что непочтительно оборвала речь управляющего. – Простите, – тут же извинилась она за свою горячность. – Я вызвала вас по делу.

– По какому делу, ваша милость? – удивился Дерюгин, думая, что такая молоденькая девица вряд ли что-то смыслит в делах.

– Вчера у меня были крестьяне из Ждановки. Рассказали мне о пожаре и потере урожая. Они просят избавить их на время от оброка зерном.

– Зачем это они решили обременять вас столь никчемным вопросом, который вовсе не стоит вашего драгоценного внимания? Я ведь с ними все уже решил.

– Степан Иванович мне все рассказал. О том, что вы намерены забрать их скотину в случае неуплаты за муку.