– Успеют, как миленькие, – в голосе Кадии рокотала профилактическая угроза. – Иначе им конец.

– Знаешь, сиреневая роща за окнами и спокойная обстановка – это, конечно, здорово, – я продолжала сомневаться в удачном выборе палаты, – но у меня складывается ощущение, что всё-таки безопаснее было бы поместить Дахху в центральный корпус…

– Пф, – пренебрежительно сказала Кадия. – В нынешнем месте есть свои уникальные достоинства.

Когда мы дошли до нужной двери и Мчащаяся открыла её, мне стало ясно, что она имеет в виду.

Кадия устроила в палате то, чего никто не потерпел бы в основном здании – ни за какие деньги. Я явственно представила себе возмущённый крик главного целителя: «Это лазарет, а не частные владения, девушка! А ну, выметайтесь отсюда, и больного своего забирайте!»

– Кадия, – я восхищенно обернулась к подруге. – Ты чудо. Когда Дахху очнётся, он будет в шоке от того, как ты ради него постаралась.

Мчащаяся залилась ягодным румянцем.

– Я не ради него, а ради себя, между прочим. Мне так удобнее, – буркнула она, плюхаясь в кресло.

Дело в том, что палата Дахху была обставлена как… уютная спальня.

Ничто в ней не выдавало по умолчанию скучное лазаретное помещение. На меховой подстилке возле койки лежал Снежок – питомец Дахху, белый волк с восторженным характером. Увидев нас, он подскочил, совсем по-собачьи тявкнул, завертелся юлой и забил хвостом об пол так быстро, что ему могли бы позавидовать даже профессиональные барабанщики.

У дальней стены высился книжный шкаф и стоял шахматный столик. На креслах лежали пледы и подушки. У окна висел ловец снов.

А на жёрдочке, подвешенной в углу палаты, сидел Марах. При виде меня филин чуть ли не подпрыгнул на месте. Его жёлтые глаза расширились и радостно сверкнули («Хозяйка вернулась, ура!»), но… Но Марах – тот ещё мрачный и циничный тип. Так что он мгновенно очухался, на корню пресёк собственное ликование и, вместо того чтобы подлететь ко мне, опасно нахохлился, приобретя форму шара. Потом сощурился и язвительно открыл клюв:

– Уху.

«Явилась-таки».

Но меня таким не смутить. Я в несколько шагов подлетела к нему, быстро, но энергично потискала и сказала:

– Я по тебе ужасно скучала, так-то! Вечером поедем домой.

Новое «уху» от Мараха было куда более дружелюбным. Почувствовав, что мой хозяйский долг выполнен, я вернулась к койке Дахху и надолго остановилась перед ней.

Ох, Дахху… Дружище.

То ли целители, то ли Кадия уложили его тёмно-русые вьющиеся волосы так, что две седые пряди в них выглядели не просто хорошо, а как-то даже пижонски. (Иногда мне кажется, что Дахху – единственный человек во всём Шолохе, который не считает их симпатичными). Брови Смеющегося даже во сне были чуть сведены, будто он сосредоточенно обдумывал что-то. Зрачки под опущенными веками медленно двигались.

Почему же ты не просыпаешься?

Пока я рассматривала его, Кадия опустилась в кресло. Под ним были беспорядочно раскиданы газеты и высилась пирамида берестяных стаканчиков из лавки госпожи Пионии.

На тумбочке лежал черновик «Доронаха» – энциклопедии об истории и культуре нашего королевства, которую Дахху, как завороженный, писал в последние месяцы. Как оказалось, часть информации для работы он брал из магических сновидений, которые ему навевали лесные духи бокки-с-фонарями.

Может, он и сейчас смотрит такой волшебный сон?

Помнится, Дахху говорил, что в их последнюю встречу бокки наяву рассказали ему нечто важное. Нечто, переворачивающее наши знания о богах-хранителях и мире. Вдруг теперь он, уснув, как-то… не знаю… потерялся в той информации?

Я наклонилась и прижалась ухом к груди Дахху. Биение его сердца было столь слабым и далёким, что, скорее, забирало надежду, нежели дарило её. Я оглянулась на Кадию.

– Слушай, а ты читала «Доронах»?

– Да, – ответила она.

– И как тебе?

– Ну… Всё очень сбивчиво и обрывочно, много пропусков и вопросительных знаков на полях. Да и почерк Дахху оставляет желать лучшего.

– А там не было ничего, что тянуло бы на звание Информации, Которую Человек Просто Не Может Вынести и Отключается?

Кадия с сожалением покачала головой и развела руками.

Я присела на край койки и, подумав, положила одну ладонь на глаза и лоб Дахху, а другую – на центр груди. Некоторые народы Лайонассы верят, что наши сны имеют три опоры: сердце, глаза и точка межбровья. Если ты хочешь изменить чьё-то сновидение, повлияй на них.

Я решила попробовать сделать это. Глубоко вздохнув, я попробовала отрешиться от мира, чтобы почувствовать в своём сердце тот бесконечный поток энергии унни, соединение с которым создает карлову магию. Этот этап уже давался мне легко. Но вот дальше начинались сложности.

Для того чтобы колдовать карловым способом, я могла использовать классические заклинания, но каждое из них нужно было адаптировать под новое колдовство. Как именно это следовало сделать в каждом отдельном случае – приходилось угадывать на практике, потому что учебников по карловой магии не существовало, а мой наставник по ней сейчас находится неизвестно где. Именно поэтому какие-то из известных мне прежде заклинаний (вроде разжигания огня) я уже снова умела применять, а другие (например, создание шарика света) ещё нет.

Я очень долго сидела, держа руки на груди и глазах Дахху и пытаясь сотворить заклинание, которое смогло бы вернуть моего друга домой. Параллельно я вела диалог с энергией унни: общение с ней – едва ли не важнейший элемент колдовства в стиле хранителя Карла. Для того чтобы сложные формулы удались, вы с энергией должны стать настоящими партнёрами.

Я не понимала, работает ли хоть что-то из того, что я делаю. Вроде бы мои ладони стали горячее, но они могли нагреться и сами по себе. После бессонной ночи голова была тяжёлая, как чугунный колокол, и, успокаиваясь и умиротворяясь для колдовства, я в конце конца начала бояться, что сама тоже просто усну.

Поняв, что пора сделать паузу, я вздохнула и убрала руки от Смеющегося, Похлопала себя по щекам, чтобы взбодриться, а потом сделала то же самое со щеками Дахху, надеясь, что это хотя бы ненадолго избавит его от пугающе-мертвенной бледности. А потом ещё и легонько дёрнула его за нос.

Просто так. Слишком уж шикарный он всегда был у Смеющегося. А попросить: «Хей, дружище, можно я твой нос пощупаю?» мне всю жизнь было как-то неловко.

– Ты что там делаешь? – подозрительно спросила Кадия.

– Я… – начала было я, но запнулась.

Потому что в этот самый момент Дахху стал оживать.

То ли всё же сработала моя магия, то ли целители ни разу не пробовали дёрнуть Смеющегося за нос, – а друг, как бы далеко от тела ни витала его искра, не мог такого допустить.

Нет, он не сел на кровати, не заговорил и даже не открыл глаза. Но вдруг гораздо явственнее проступило дыхание. Лицо порозовело. Дахху громко вздохнул во сне и… уютно повернулся на бок, подложив ладони по щёку.

Я ахнула и готова была заорать от счастья, когда вихрь в лице Кадии отбросил меня от койки – прямо в кресло, да так сильно, что я чуть не перекувырнулась через его спинку.

– У‐ху‐ху! – обсмеял меня Марах.

Но было видно, что даже эта вредная птица искренне рада возвращению Смеющегося.

* * *

Чтобы отпроситься с работы, Кадия отправила в Чрезвычайный департамент ташени.

– Скажу, что заболела, – решила она.

В ответ прилетело аж пять летучих писем. Одно за другим, подряд. Если первая ташени была совсем маленькая, то размах бумажных крыльев последней выглядел устрашающе.

– Всё нормально? – двинула бровью я.

– Ну… Командор Груби Драби Финн считает, что новым сотрудникам не пристало простужаться, – Кадия крякнула и стыдливо опустила глаза.

Зная, что гномы – весьма несдержанный в выражениях народ, я содрогнулась. Это в каких же словах руководитель Чрезвычайного департамента высказал своё фи, что даже не склонная к смущению Кадия так реагирует?

Ответ прилетел со следующей птицей. Она была из тех редких ташени, что умеют передавать сообщения вслух.

– КАДИЯ ИЗ ДОМА МЧАЩИХСЯ! – рявкнула она низким гномьим голосом. – ХОРНАЯ ТЫ Ж ЛЕНИВИЦА, ГРЁК ТЕБЯ ПОДЕРИ! БЫСТРО НА РАБОТУ, БЕЛОКУШНАЯ ТЫ ЛОДЫРИЩА! А ТО БУДЕШЬ ДОСПЕХИ ДЛЯ ВСЕГО ДЕПАРТАМЕНТА ТРИ ДНЯ НАЧИЩАТЬ! ТРИ НОЧИ! ПОСЛЕ РАБОТЫ! И ТОЛЬКО ГРЁКНИ МНЕ!

– Ого! – я вытаращилась на птичку. – Он всегда так колоритно общается с сотрудниками?

– Да, – позеленела Кад. – Командор Финн верит, что чем больше гномьих ругательств он изречёт, тем серьёзнее мы воспримем его слова.

Я с тревогой посмотрела на Мчащуюся.

– Ты ведь не жалеешь, что перевелась в чрезвычайники?..

– Нет, ни в коем случае! Кстати, можешь продолжать называть меня стражницей. По сути, у меня осталась почти та же самая работа, что и прежде, но более престижная и в новом коллективе. А ещё теперь в случае массовых чрезвычайных ситуаций я буду в авангарде.

Что ж, в таком случае на месте таких ситуаций я бы постаралась не отсвечивать! А то Кадия им устроит.

– Иди на работу, если хочешь, – кивнула я. – Я сообщу, если что изменится.

– Ага, щаззз, – Кад блеснула глазами. – Ничего, это Драби только угрожает. Да и чистить доспехи, если что – это почти медитация. Я не против такого наказания.

Так наше добровольное дежурство продолжилось. Целители приходили каждый час, что-то замеряли, тихонько колдовали, радовались улучшению состояния Дахху.

– Не верится, – неожиданно вздохнула Кадия, – что Карл и Анте – хранители…

– Нужно время, чтобы привыкнуть к этому факту, – согласилась я. – Кстати, Дахху в курсе. Ему об этом рассказали бокки-с-фонарями – пока пытались убить его во время ритуала Ночной пляски.

– Мда‐а‐а… – протянула Кад. – Нашёл себе братьев по разуму.

Вдруг со стороны кровати раздался тяжелый вздох. Мы так и подпрыгнули. Все четверо: Кад, я, Снежок на подстилке и Марах, который сидел на подлокотнике занятого мной кресла.

– Дахху! – хором завопили мы, кидаясь к Дахху.

Смеющийся, не открывая глаз, вдруг начал взволнованно шарить по одеялу руками. Между его бровями пролегла хмурая складка.

– Прах, мне нужно срочно записать это… – забормотал он. – Где «Доронах»… Тинави, Кадия, это вы тут? Пожалуйста, дайте мне мои бумаги, пока сон не ушёл окончательно…

– Как ты себя чувствуешь?! – Кадия схватила его за плечи.

– Тихо, Кад! Я же всё забуду! – взвыл он в ответ, зажмуриваясь ещё сильнее.

Конечно, это было совсем не то приветствие, которого мы ожидали.

Особенно Мчащаяся. Когда Дахху своей репликой – неосознанно, но и недвусмысленно – дал понять, что прямо сейчас «Доронах» волнует его сильнее, чем мы, Кадия, скажем так, расстроилась. Её губы затряслась, как у обиженной маленькой девочки. Она отпустила Дахху, сжала кулаки и… Не успела я сказать хоть что-то, а её уже след простыл – она просто выбежала из палаты.

– Кадия! – ахнула я, понятия не имея, что делать: ведь, с одной стороны, в моё запястье вцепился Смеющийся, которому, судя по искажённому мукой лицу, было до пепла важно срочно сделать какие-то записи, а с другой стороны, я легко могла представить себе чувства Мчащейся.

В итоге я мысленно выругалась, схватила черновики «Доронаха» и вместе с писчим пером сунула их в руки Дахху.

– Спасибо!.. – выдохнул он с таким облегчением, словно умирал от жажды – а я подала ему воды.

И хотя Смеющийся наконец-то открыл глаза, он даже не поднял на меня взгляд: сразу сфокусировал его на бумаге и, сев, начал что-то строчить, как бешеный.

Я выглянула в холл. Кадии уже нигде не было. Со вздохом вернувшись к Дахху, я некоторое время смотрела за тем, как он пишет, от усердия высунув кончик языка.