Мало кого могло бы это удивить. Ну не глухие же отшельники здесь жили, знали, что Самозванка уже на северо-западных берегах. Но может, так действует любая изреченная правда: бьет оглушительно, как закованный в металл кулак по набату. Тишина вроде не могла стать гуще, но стала, и несколько отдельных горестных возгласов – женских и детских – взрезали ее ножами.

– Вы вряд ли рады мне и, похоже, меня не ждали, – продолжил Хельмо, скользя по толпе взглядом: как вытягиваются лица, потупляются некоторые головы, разбегаются шепотки. – Но я здесь, чтобы не оставлять вас в неведении и… – потребовалось промедление, – просить помощи. Первое ополчение, все лучшие воины, уже защищают Острару. Их берут измором, их калечат и пожирают… – говорить этого он не хотел, но должен был и сразу, кожей, почувствовал холод чужого страха. – Их сил хватит еще на некоторое время. Но чем дальше продвинется Самозванка, тем сложнее будет. Пора готовиться к обороне, собирать второе ополчение, и мы уже начали делать это, начали по всем храбрым землям… – он понял, что частит, перевел дух, опять оглядел толпу и добавил то, что, как он надеялся, воодушевит ее: – Впрочем, мы будем биться не одни. У нас есть друзья.

Рука еще кровоточила, когда Хельмо положил ее на плечо Янгреда. Тот, прежде глядевший вниз, тоже посмотрел на толпу и слабо, заледенело улыбнулся. Наверное, ему было неуютно. Наверное, он привык к своему лихому народу, всегда готовому драться. Здесь же… здесь он не мог не заметить ужас, выглядывающий из каждой пары глаз. Янгред ничего не сказал, только, приложив ладонь к груди, слегка поклонился, и солнце заблестело в его наплечниках, запуталось в волосах. Это было величественно; люди, кажется, впечатлились, потому что опять воздух зазвенел шепотками.

– А они-то нас не захватят? – выкрикнул вдруг кто-то из гущи людей у фонтана, и людское море загудело. А правда?

– А поживем – увидим! – в тон ему, так же дерзко ответил за Хельмо Янгред, и неожиданно это встретили целой россыпью смешков.

– Если не верить союзникам, кому верить? – Хельмо сказал это громко, подняв руку в призыве замолчать, после чего продолжил: – Но это не ваша, поверьте, не ваша забота: я возглавлю ополчение и только мне вести вперед это пламя. Вас тронут, только если тронут меня. И касается это… любой дурной воли. Клянусь.

Он чувствовал себя странно: будто его охватывает невидимое пламя. Может, у него горело лицо, может, просто он наконец упарился, а может, Янгред смотрел с таким вниманием, что становилось жарко. Хельмо облизнул губы. Было немного дурно, но он собрался и продолжил о более насущном: о том, где и как можно будет записаться в ополчение; о направлениях, в которых Самозванка еще не преуспела; о защите столицы, к которой обязательно нужно будет вернуться. Его слушали, не перебивая. Дядю он старался не упоминать: понимал, что обязательно услышит что-то вроде: «А где сам царь? Прячется?» Пойдут за ним, за Хельмо… значит, ему и сулить, и утешать, и ободрять. Закончил он тихо, просто, понимая: ничего не выдумать лучше:

– Не пойдете – что ж. Мы не просто потеряем свои дома. Не просто будем убиты, ограблены, съедены на кровавых пирах. Мы будем стерты как народ. Небесная луна лишь отражает свет солнца, а на земле станет наоборот. Я этого не хочу.

Хельмо замолк. Тишина надвинулась, стала еще пронзительнее, но наконец раздались хлопки, все чаще и чаще. Они сопровождались криками; некоторые в толпе склонялись, другие напирали на них, чтобы подобраться ближе и о чем-то спросить. Гвалта, не разделяемого на отдельные фразы, было много. Но один голос, словно колокольчик, вдруг вырвался из гулкой пелены и заставил замолчать все прочие:

– Чудесно! Пропустите, пропустите меня, мои люди! Не видите, кто идет?

Это воскликнула женщина в ближних рядах – она и захлопала первой. Разумеется, Хельмо сразу ее узнал, и сердце опять екнуло, но иначе. Он облегченно улыбнулся.

С ней была стража, но не стрелецкая, вместо молодцов в голубом – быстрые сероглазые люди в черной кисее и золоте, в плотной чешуе и остроконечных шлемах, сплошь длинноволосые. Выходцы из Шелковых пустынь, такие же, как та, кого они сопровождали.

– Какая речь, мой юный друг! – повторила женщина и грациозно, величественно скользнула вперед. – Каким ты стал взрослым!

Янгред с любопытством, пожалуй, бесцеремонным, на нее уставился, но Хельмо сложно было его не понять. Как может не поразить такая дикая, точеная красота?

– Имшин Велеречивая… – выдохнул он и тихо пояснил Янгреду: – Это супруга наместника Карсо.

Она почти летела, а пред ней расступались. Одета она была в синюю хламиду, шитую перламутром, но Хельмо знал: под этим нарядом, как обычно, полупрозрачные шаровары и открытый лиф, а пупок проколот. Волосы, тяжелые, черные, гладкие, трепетали на ветру. Мерцающий взгляд раскосых серых глаз еще острее делала красная подводка; лицо – свежее, золотисто-смуглое – могло бы принадлежать деве. Мало кто угадал бы истинный возраст этой чарующей женщины, у которой росли два сына, рожденных в один год с Тсино. Хельмо никогда и не пытался, помнил ее вечно юной.

– Ты все же здесь! – проговорила она, подступив. – Что ж, добро пожаловать.

Хельмо поклонился, но Имшин тут же рассмеялась и подцепила его подбородок тонкой, унизанной звенящими браслетами рукой. Жест был нежным, хотя багровые коготки и впились в кожу. По пальцам тянулся черненый рисунок: волны, линии, а обильнее всего – обережные треугольники, символ чужого божества.

– Государеву племяннику негоже склоняться перед супругой городского головы, милый, – строго сказала она, и Хельмо почувствовал, как заливается краской.

– Мужчине подобает поклониться красивой женщине, Имшин.

Украдкой он заметил, как нахмурился Янгред, как шевельнулись его губы, повторяя: «Государев племянник?» Запоздало Хельмо осознал, что не сообщил союзникам таких подробностей, представился лишь воеводой, побоялся заискивания… Он вообще не любил дуть щеки, не считал важным родство с царем. А еще, что таить, постеснялся раскрывать положение при дворе, когда опростоволосился перед блистательным, гордым, взвешивающим каждое слово Янгредом – простым офицером.

– А ты, похоже, знаменитый рыцарь счастливой звезды, Огненный Янгред… – продолжила Имшин. – Не думала, что увижу тебя воочию.

Она смотрела с таким же цепким любопытством, как он на нее. Глаза встретились, губы изогнулись в одинаково прохладных улыбках. Это читалось: Имшин встревожена присутствием иноземца, пусть и не скажет об этом из расположения к Хельмо. Янгред же… скорее всего, он насторожился, услышав свое имя. Не кланяясь, он ровно спросил:

– Я столь приметен среди других офицеров Свергенхайма?

Глаза Имшин блеснули. Разговор напоминал поединок.

– Ты один из немногих, кто покинул его и прославился. И также, – она помедлила, – один из немногих, столь похожих на его покойного короля, точно… плоть от плоти его?

Теперь опешил Хельмо, метнул на Янгреда взгляд и заметил смущение. Тот, похоже, понял подтекст: сжал губы, опять обратился в ледяную статую. Мог ли «простой офицер» быть… принцем? И ведь тоже не признался! А похоже, еще Цзуго что-то такое заметил! Хельмо облизнул губы и почти тут же осознал: не обижается. С чего обижаться, если у обоих по мешку секретов за плечами? Имшин тем временем, решив, видимо, оставить в покое тайны чужой крови, снова обратилась к нему:

– Я рада, что ты здесь. Рада, что государь в добром здравии. И… – вздохнув, она опять глянула на Янгреда, – рада, что ты обзавелся союзниками. У тебя сейчас трудное время.

– У нас, – робко поправил он. Что-то его встревожило.

– У нас, – нехотя повторила она, замолкла, и пришлось самому перейти к сложному, неприятному, но неминуемому:

– Почему вы не пустили, – Хельмо кивнул на Янгреда, – их? Они стоят под стенами несколько дней. Мне доложили, что гонец был, предупреждал. И… – вопрос о кораблях он пока опустил, спросил главное, от чего и теперь тревожно щемило в ребрах: – Где наш славный Карсо, неужели еще спит? Почему ты встречаешь меня, а не он?

Вопросы упали камнями, тяжело и звучно. Хельмо опять попытался улыбнуться, не зная зачем, – не облегчит улыбка дурной ответ. Не вышло; наверное, лицо, скорее, покривилось. Такая же судорога исказила черты Имшин. Не отвечая, она медленно подняла к глазам Хельмо левую руку, провела ею вправо-влево. Тоненькое деревянное колечко на среднем пальце было черным как уголь.

– О Господи, – прошептал Хельмо, едва не отпрянув. Все стало ясно. – Нет, нет…

– А они, – отозвалась Имшин, другой рукой поведя в сторону моря и кораблей, – прибыли проводить его и поддержать меня. Говорю на случай, если они тебя напугали.

Хельмо молчал. Колени предательски подрагивали, горло сдавило. Он сглотнул.

– Что случилось? – поинтересовался Янгред хмуро, и Имшин, видимо, сжалившись над потрясенным Хельмо, пояснила сама:

– Это венчальное кольцо, Огненный Янгред, светлое, из орехового дерева… было светлым. Пока не умер мой супруг. Это произошло две седьмицы назад.

Немало стоили ей слова. Она опустила голову, сжала зубы так, что заходили желваки, нервно оправила волосы, звякнув сережками. Ресницы дрогнули, потом сомкнулись веки – тоже закрашенные алым, напоминающие рыбок. Было похоже, что Имшин с трудом сдерживает то ли слезы, то ли крик.

– Мне очень жаль… – все, на что Хельмо хватило. «Как не вовремя» – чуть не сорвалось с языка, но это он удержал. Имшин грустно кивнула.

– Мы не думали, что это случится, да еще так нелепо. Его одолела лихорадка, он долго боролся и даже переносил на ногах, продолжал трудиться… – Она потерла лоб. – Ты же помнишь, каким грязным был раньше этот город; знаешь, какие тут свирепствуют ветра и как любят все пить из этих гадких фонтанов, хоть мы и запрещаем. Мы болеем каждый раз, как приходит Зеленая Сестрица, и неоднократно, всем чем можно, разносим заразу, и вот… Карсо нет. Многие подавлены и напуганы. Городом управляю пока я.

Хельмо покачал головой. Принять весть он еще не мог, сказал, будто это что-то меняло:

– Но об этом не сообщили в столицу… – он запоздало понял, что звучит это как упрек. Имшин оправдываться не стала.

– Хельмо, мы едва-едва оправились. Вести ныне идут неважно, и я не решилась послать их. Если перехватит Самозванка, если узнает, как мы стали беззащитны, если придет… – Имшин всплеснула руками. Она все сильнее начинала волноваться. – Ох, Хельмо… Я же не воин! И если бы не славные друзья… – Она опять обернулась на корабли.

– Не знал, что Карсо успел так… тесно подружиться опять с пиратами. – Хельмо мысленно пересчитал «крысиные» и «волчьи» корабли, прикидывая, сколько их еще может стоять в дальних бухтах.

– Не вижу ничего дурного в пиратах, – довольно холодно возразила Имшин и посмотрела теперь на шелковые корабли. – Да и многие мои прежние соотечественники наняли их просто как охрану, чтобы пересечь море. Не все пустынники – воины.

– Да, помню… – Хельмо, поколебался и уточнил: – А когда они уйдут?

Имшин ужалила его взглядом. Он пожалел о вопросе.

– Странно слышать подобное от коренного острарца, в крови которого уважение к законам гостеприимства. Они нам не мешают, они даже привезли мне подарки…

– А вот эти гости остались под стенами, – все же решился повторить Хельмо, кивнув на молчащего, о чем-то задумавшегося Янгреда. Ссориться он не хотел, поэтому мирно, полушутливо уточнил: – Тебя извиняет то, что ты все же не коренная острарка?

Имшин улыбнулась, невесело, но и без желчи. Опять посмотрела на Янгреда и, окликнув его, проговорила:

– Посмотри, он стыдит меня, словно девочку. Но я не в обиде. Поймите правильно оба: я боялась многого. Что горожане, которым не ясна обстановка в стране, перепугаются; что мы не справимся с таким количеством… вас, что вы заболеете, напившись из наших фонтанов, с которыми, как я уже говорила, беда… и, в конце концов, что вы – не вы.

– Понимаю, – уверил Янгред. Хельмо сейчас смотрел, в основном, на него и видел то, что и при знакомстве: лед. Он все же был задет, как ни пытался это смягчить. Тем не менее, помедлив совсем чуть-чуть, он прибавил: – И даже поддерживаю, это разумно в военное время.