– Но, конечно, так нельзя, – твердо продолжила Имшин и улыбнулась теплее. – Прости меня. Твои люди, самые уставшие, могут перебраться на постой. У нас всегда пустует часть казарм, прежней армии ведь давно нет. К тому же, не думаю, что это займет много времени. – Она бросила рассеянный взгляд на стоявших перед лобным местом шелковых. – Вы ведь, если я не ошибаюсь, скоро собираетесь в путь.

– Не займет… – так же рассеянно пробормотал Янгред. – Спасибо за щедрое приглашение. Пожалуй, я его приму.

Имшин оживилась. Кажется, она правда чувствовала вину и теперь радовалась.

– Скажи, сколько солдат придет к нам? Нужно же подготовить им кров.

– Четыре сотни… – медленно, что-то считая в уме, сказал Янгред, – разместятся?

– Вполне! – Она продолжала внимательно на него смотреть. – А командующие? Я могла бы предоставить вам покои в нашем… моем Голубом замке. Это честь – принимать вас. Я даже почтила бы это пиром, пусть и горюю по Карсо… – Снова губы дрогнули в слабой улыбке, она перевела взгляд на Хельмо. – А ты что скажешь, милый? Это ведь касается вас обоих, тем более тебя я давно не видела.

Хельмо поймал взгляд Янгреда – и «Да» не слетело с губ. Он сам скучал по жене Карсо, по ее чудным мальчишкам, чьей любимой забавой было заклинать змей, и все же… в приглашении многое виделось неправильным – прежде всего, то, что заночевать в тепле удастся далеко не всем. Несколько сот наемников, а остальные? Конечно, он не сердился, опасения и некоторая прижимистость Имшин были понятны, и все же.

– Ты очень добра, – покачал головой он. – Но, думается мне, место командиров с теми, кто будет ночевать без крыши и очага.

Янгред одобрительно кивнул, даже хлопнул его по плечу. Имшин, наоборот, огорчилась.

– Жаль. Мне… нам всем… так грустно без Карсо. И вообще, я тоскую по былому… – Она взяла Хельмо за руку, кончиком пальца начала водить по линиям на ладони. – Помнишь, как я тебе гадала? Разучилась, все забыла… а тоскую.

Он опять потупился, стал колебаться – все же какая она была красивая, какая родная. Часто он видел ее в Ас-Кованте в детстве; часто слышал ее звонкий хохот на пирах. Как головокружительно она там танцевала, не стыдясь поражать всех обнаженной полоской живота и стройными ногами, как обтирала ему, Хельмо, окровавленное лицо после пары неудачных детских драк и как хотелось утешить ее сейчас – погасшую, потерянную. Но, увы, приехал он не ради этого. И, увы, приглашения в гости стоило скорее оставить позади.

– Я навещу тебя, если успею, – мягко, но непреклонно отозвался он. – Позже. Мы едва встретились с союзниками, у нас ничего не оговорено, много дел. И также многое не оговорено у нас с тобой, ты ведь понимаешь? Учитывая, что получила дядино письмо.

– Не совсем. – Она отступила, оправила широкие рукава и спрятала в них руки, точно вдруг озябла. Похоже, обиделась, но спорить более не решилась. – Что, Хельмо?

– Скажи, Имшин. – Голос дрогнул, но он овладел собой, поднял глаза и прямо спросил: – Сколько ратников ты предоставишь в ополчение при таких обстоятельствах? Городские воеводы смогут уменьшить дружины и направить часть людей ко мне? А что со стрелецкими отрядами? Может, Карсо успел начать хоть что-то?

Об ответе – как и о том, что грянет дальше, – он догадывался, поэтому не дрогнул, когда Имшин недоуменно, испуганно глянула ему в лицо. Какое-то время она молчала, кусая пухлые капризные губы, но наконец, кашлянув, заговорила:

– Я понимаю… правда. Но для начала ты ответь, что без части воинства будем делать мы, если придет Самозванка? Кто защитит нас от людоедов при таких обстоятельствах? – Последнее она повторила его тоном. – Карсо во всем этом хотя бы разбирался. А я…

– Имшин. – Хельмо все же немного растерялся. Казалось, она готова броситься.

– Ответь. Сейчас же. О чем думает твой… наш царь? – Имшин, расправляя вновь плечи, подступила ближе. Взгляд ее жег. – А ты?! Я так рассчитывала на милосердие…

Она все крутила вдовье кольцо на пальце, глаза горели серебром. Расстроенная, рассерженная, напуганная… Хельмо понурился, проклиная все на свете. Возможно, торг не стоило затевать сейчас, «с порога», но поздно. В конце концов, лучше сразу, чем непонятно когда и непонятно как. В конце концов, она – родная.

– Ну и что же? – наседала Имшин. Хельмо молчал, понимая: с этой бедой он один. Янгред, судя по виду, жалел его, но вмешиваться не собирался. Себе дороже: внутренние дрязги союзников его не касались, могли, скорее, выйти боком, а уж с женщинами…

– Имшин, – наконец начал Хельмо. Он знал: следующие слова прозвучат высокопарно и бездушно, но других не было. – Нужно защитить столицу. Неприятель идет к ней, это его основная цель. Если падет сердце страны, за приходом Самозванки сюда дело не станет. Но пока все иначе: ваши земли окраинные, флот не задействован. Мы прогоним врагов раньше.

– Сердце. – Имшин скривилась. – Каждый город – разве не маленькое сердце? Твое сердце… разве не так же оно уязвимо для пуль и клинков, как сердце царя? А мое? Тебе его не жаль? Оно и так кровит.

Янгред усмехнулся. Имшин это заметила, судя по тому, как нахмурилась, и бросила:

– Да-да, Огненный, мы говорим красивые речи о грязном. Но это, скорее, печально, чем смешно. – Снова она посмотрела на Хельмо и мрачно, но уже твердо продолжила. – Впрочем, я знаю: ты лишь выполняешь долг. Столица – край господ, все прочее – край слуг. И я – тоже слуга. Бери все, что пожелаешь, бери.

Она будто обрушивала хлесткие оплеухи. Больше всего Хельмо хотелось сдаться, сказать Янгреду: «Вернемся позже» – а потом… потом что? Он не знал. Он не сможет уйти без подкрепления; он рассчитывал на этот город, с вольных времен полный ловких, храбрых, не пренебрегающих оружием людей. Здесь жили потомки кочевников, пришедших с Карсо; остепенившиеся пираты и разбойники; почти всякий богач имел хотя бы небольшой отряд. Что сделать? Пожалеть? Уступить бедной вдове, боящейся за себя и свою вотчину, мол, «Пусть со мной уходят лишь те, кто сам захочет»? А если не захочет никто?

– Ты не права. Мне тоже дорога Инада… – начал он и осекся, не зная, чем продолжить. – Имшин… я не господин, а вы не слуги; я не прошу и тем более не приказываю. Я умоляю. – Он окинул взглядом толпу перед лобным местом. Ее оттеснили пустынники; она поредела, но не рассосалась полностью. – Не надейся на спокойную жизнь в случае, если убьют дядю, меня, перебьют наши войска. Не дав людей, ты, скорее всего, просто отсрочишь свою гибель, спасешь что-то сейчас, но лишишься потом. Подумай об этом.

Теперь потупилась она. Глаза блестели, в них, кажется, вскипали слезы. В конце концов Имшин пришлось вытереть их – и красная подводка превратилась в грязные косые росчерки. Даже это не испортило ее лица. Хельмо не сводил с него взгляда. Желание отступиться усиливалось, слова заканчивались, оставалось только повторить:

– Подумай. Пожалуйста. Я буду тебе защитником, если ты поддержишь меня.

Янгред все не вмешивался. Покосившись на него, Хельмо так и не прочел на лице ни единого чувства. Как бы действовал он, чем бы ободрял? Скорее всего… да полно, скорее всего, его призывная речь заразила бы толпу сразу; скорее всего, ни у кого, включая наместницу, не осталось бы сомнения: война будет выиграна, и блестяще. Но он был здесь чужим. Он молчал, не пытаясь выпятить грудь, и просто наблюдал. Хотелось послать ему хотя бы умоляющий взгляд, но это было бы глупо. Хельмо даже разозлился на себя: знакомы один день, нет, меньше дня, почти равны по возрасту, совершенно равны по статусу… а он уже чуть что тянется за поддержкой, как к какой-то мамке-няньке.

– Хельмо, – голос Имшин, полный горечи, заставил его отбросить эти мысли. – Бедный мой маленький Хельмо. Все-таки удивительно, как же ты возмужал.

Она уже подняла глаза, снова слабо, грустно заулыбалась. Руки ее дрожали. Хельмо не нашелся с ответом; с языка просилось только «Прости». Он покачал головой:

– Не так я себе это представлял.

– Я надеюсь, – заговорила она чуть спокойнее, – ты хотя бы дашь нам с… немногими, на кого я могу сейчас полагаться, время. Мы обсудим, как можем перераспределить силы в обороне города; разошлем гонцов по окрестностям. Принуждать я никого не стану, но думаю, твои героические трели, – она тихо усмехнулась, – некоторых уже воодушевили. Я…

– Пять сотен, – глухо, но непреклонно оборвал Хельмо. Это был последний виток его выдержки.

– Что? – Имшин прищурилась.

– Это большой город, – он очень старался не отводить глаз. – От тебя мы рассчитываем хотя бы на пять сотен. И две сотни с окрестностей. Это… самое маленькое число, какое я могу назвать. Будь обстоятельства иными, просил бы больше.

– Ох, Хельмо. – Имшин покачала головой. Было видно, что она расстроилась еще сильнее. – Хельмо, мы ведь давно стали мирными, у нас здесь одни торговцы, рыбаки, художники, музыканты, священники… женщин больше, чем мужчин…

– Я понимаю. И не прошу тебя отправлять кого попало. Просто постарайся…

– Мы с боярами все обсудим, и я подумаю. – На этот раз она, явно не в силах больше сдерживать чувства, даже махнула рукой, зазвенела браслетами. – Подумаю, Хельмо, слышишь? Но ничего пока не обещаю! Какие-то люди… какие-то – да, будут. Я все сказала.

Она побледнела за время разговора, сжалась, еще и обхватила себя руками за плечи. Но Хельмо ее понимал: его и самого поколачивало, несмотря на жару. Он запустил пальцы в волосы, стиснул их, делая себе больно, отвел назад… Полегчало, прояснился рассудок. Он понял: заканчивать нужно сейчас. Он и так вытребовал все, что мог.

– Я благодарю тебя от всего сердца и, конечно же, соболезную. – Он поклонился, намного ниже, чем при встрече. – У вас два дня, союзники за это время отдохнут.

Больше Имшин не коснулась его лица, не пожурила – осталась непреклонно возвышаться, принимая поклон. Верила ли она обещанию о защите? О чем думала? Лицо ее снова стало ласковым, но во взгляде сквозила болезненная отрешенность.

– В таком случае мне пора. И вас, думаю, тоже ждут хлопоты. Прощайте.

– Скорее, «до встречи», надеюсь, мы еще увидимся так или иначе… – начал было Хельмо, но поранился об очередную горькую усмешку.

– Никогда не знаешь, успеешь ли попрощаться. Карсо вот умер, пока я была на совете… не у его постели я встретила эту кончину.

– Как я буду скучать по его буйствам, по его смеху, – тихо произнес Хельмо то, что теперь грызло его. Он уже сожалел об отказе пожить в Голубом Замке, расставание на таком надрыве казалось ему неправильным, и он цеплялся за что мог: – Помнишь, как он выходил один на медведя и побеждал? А помнишь…

– Я многое помню, – сухо откликнулась Имшин. Было ясно: она передумала бередить вдовьи раны нежными воспоминаниями, по крайней мере, более не станет делить их с Хельмо. – И одно, знаешь ли, сейчас примиряет меня с тобой: Карсо был бы на твоей стороне. По крайней мере, пока не увидел бы первые трупы своих воевод. А может, и потом. Мне сложнее.

– Я… – начал Хельмо, но она уже сделала шаг назад.

– Будь покоен, оправдания мне не нужны. Иди, отдыхай… – Опять она метнула взгляд на Янгреда. – И будь добрее к ним, все же они – пока твоя основная сила. Прощайте.

Повторив это, она сошла к безмолвной страже – и вскоре все они направились прочь. Янгред проводил маленький отряд глазами, потом перевел взгляд на Хельмо, открыл рот, но промолчал. Скорее всего, увидел печаль и раскаяние, с которыми тот не мог совладать. Скорее всего, не знал, что с этим делать. Хельмо не знал и сам и, пытаясь завести хоть какой-то разговор, коротко объяснил: