– А если ты хочешь и этого тоже, это обойдется тебе еще в один фунт.

Теперь ее дерзости не было пределов.

До полнолуния оставалось всего несколько дней, и луна омывала пустыню платиновым светом, а тени вдоль краев оврага казались свинцово-синими. Лагерь разбили возле оврага, и кто-то уже рубил кусты на дрова, звякали ведра, женские голоса у костров напоминали издали птичье пение. Совсем близко взвыла парочка шакалов, привлеченная запахом пищи, – их вопли и стоны наводили на мысль об агонии.

Фурье присел на корточки у оврага и закурил, глядя в ту сторону, откуда должна была прийти девушка. Огонек спички осветил его полное небритое лицо, и Фурье в своей сосредоточенности совершенно не заметил хищных глаз, наблюдавших за ним из синей лунной тени неподалеку. Все его существо устремилось к девушке, он уже дышал с нетерпеливыми тихими стонами предвкушения.

Она походила на призрак в лунном свете, серебристая и неземная, и Фурье тяжело поднялся на ноги и затушил сигарету.

– Аннализа! – окликнул Фурье, его голос дрожал и срывался от желания.

Она остановилась на таком расстоянии, чтобы он не смог до нее дотянуться, а когда он бросился к ней, легко отскочила и насмешливо захохотала.

– Пять фунтов, минхеер, – напомнила она и подошла ближе, когда он достал из заднего кармана смятые банкноты.

Аннализа взяла их и повернула к лунному свету. Потом, удовлетворенная, спрятала деньги в одежде и смело шагнула к Фурье.

Он обхватил ее за талию и накрыл ей рот своими влажными губами. Наконец она вырвалась, задыхаясь от смеха, и придержала его за запястья, когда он полез к ней под юбку.

– Хочешь и того, за что отдашь еще фунт?

– Это слишком дорого, – выдохнул Форье. – У меня столько нет.

– Ладно, десять шиллингов, – предложила она и провела по его телу опытной рукой.

– Половина кроны, – пробормотал он. – Это все, что у меня есть.

Аннализа пристально посмотрела на него, продолжая его поглаживать, и поняла, что большего не добьется.

– Ладно, давай, – согласилась она и спрятала монету, прежде чем опуститься перед ним на колени, словно прося благословения.

Он положил обе ладони на ее кудрявые выгоревшие волосы и притянул к себе голову девушки, наклонившись над ней и закрыв глаза.

Что-то твердое ткнулось ему в ребра сзади с такой силой, что вышибло воздух из его легких, и чей-то голос проскрежетал ему в ухо:

– Вели этой маленькой шлюхе исчезнуть.

Голос был низким, опасным и пугающе знакомым.

Девушка вскочила, вытирая рот тыльной стороной ладони. Она мгновение-другое смотрела через плечо Фурье расширившимися от ужаса глазами, а потом повернулась и припустила вдоль оврага к лагерю.

Фурье кое-как привел в порядок одежду и повернулся наконец к человеку, стоявшему за его спиной с винтовкой «маузер», направленной в живот шоферу.

– Де ла Рей! – вырвалось у Фурье.

– А ты ждал кого-то еще?

– Нет, нет! – Фурье энергично тряхнул головой. – Просто… так скоро…

После их последней встречи Фурье хватило времени, чтобы пожалеть о заключенной сделке. Трусость одержала победу над алчностью, и Фурье убедил себя, что замысел Лотара де ла Рея мало чем отличался от множества других, которые придумывал он сам, что это просто одна из тех фантазий, которыми обреченные на нищету и бесплодный труд утешают себя.

Он предполагал и надеялся, что никогда больше не услышит о де ла Рее. Но вот де ла Рей собственной персоной стоял перед ним, высокий и опасный, и его голова сияла в лунном свете, как маяк, а в леопардовых глазах вспыхивали топазы.

– Скоро? – повторил Лотар. – Так скоро? Прошло несколько недель, мой дорогой старый друг. На подготовку ушло больше времени, чем я ожидал. – Голос Лотара зазвучал жестче. – Ты еще не отвез в Виндхук партию алмазов?

– Нет, еще нет…

Фурье умолк на полуслове и мысленно обругал себя. Это ведь могло стать выходом. Ему следовало сказать: «Да! Я их отвез на прошлой неделе!» Но дело было сделано, и он в отчаянии опустил голову и сосредоточился на том, чтобы застегнуть последние пуговки на бриджах. Эти несколько слов, произнесенных в спешке, могли стоить ему пожизненного срока заключения, и ему было страшно.

– Когда партию отправят?

Лотар сунул ствол «маузера» под подбородок Фурье и заставил шофера поднять голову. Он хотел заглянуть ему в глаза. Он не доверял ему.

– Они медлят. Я не знаю когда. До меня доходили слухи, что они готовят большой груз камней.

– Почему? – тихо спросил Лотар.

– Я только слышал о большой партии.

– Как я тебя и предупреждал, это потому, что они собираются закрыть рудник.

Лотар внимательно наблюдал за лицом шофера. Он чувствовал, что Фурье колеблется. Требовалось укрепить его дух.

– Это будет последняя отправка, а потом ты останешься без работы. Как те бедолаги, которых ты сейчас везешь в грузовике.

Фурье уныло кивнул:

– Да, их всех выгнали.

– А ты будешь следующим, старина. Но ты ведь говорил мне, какой ты замечательный семьянин, как сильно ты любишь свою семью.

– Да…

– Значит, у тебя больше не будет денег, чтобы кормить твоих детей и одевать их, не будет даже нескольких фунтов, чтобы платить девочкам за их умелые услуги.

– Черт, ты не должен так говорить!

– Сделай то, о чем мы договорились, и у тебя будут все девочки, каких ты захочешь, и в любом виде, как ты захочешь.

– Не говори так! Нехорошо это, черт побери!

– Ты помнишь уговор. Ты знаешь, что делать сразу после того, как тебе скажут, когда будет отправлен груз.

Фурье кивнул, но Лотар настаивал:

– Скажи. Повтори мне все это.

И внимательно слушал, когда Фурье неохотно повторял его инструкции, один раз поправил его и наконец удовлетворенно улыбнулся:

– Не подведи нас, старина. Мне не нравится разочаровываться.

Он наклонился ближе к Фурье и пристально посмотрел ему в глаза, а потом внезапно развернулся и исчез в лунных тенях.

Фурье дрожал и спотыкался, как пьяный, возвращаясь к лагерю. Он почти добрался до места, когда вспомнил, что девушка взяла его деньги, но не выполнила свою часть уговора. Он гадал, сможет ли уговорить ее сделать все на следующей остановке, а потом мрачно решил, что шансы у него невелики. Но почему-то это теперь не казалось таким важным. Лед, запущенный Лотаром де ла Реем в его кровь, словно осел в его чреслах.

Они ехали через редкий лес под утесами, и настроение у них было беспечным и радостным в предвкушении дней, ждавших их впереди.

Шаса сидел на Престер-Джоне, в кожаном чехле у его колена пряталась семимиллиметровая спортивная винтовка «манлихер». Это было прекрасное оружие, с прикладом из отличного орехового дерева, а его голубую сталь украшали гравировки и инкрустации из серебра и чистого золота: тонко исполненные охотничьи сцены и имя Шасы, тоже из драгоценного металла. Винтовка была подарком его деда на четырнадцатый день рождения.

Сантэн ехала на сером жеребце, великолепном животном. Его шкура была изукрашена легкими черными пятнами на плечах и крупе, а грива и морда были угольно-черными, и такие же черные круги красовались у глаз, являя резкий контраст со снежно-белой шкурой на животе. Сантэн назвала его Нюаж, Облако, в честь того жеребца, которого еще в детстве подарил ей отец.

Сантэн надела широкополую австралийскую пастушескую шляпу и жилет из шкуры куду поверх блузки. На шею она свободно повязала желтый шелковый шарф. Ее глаза сверкали.

– Ох, Шаса, я себя чувствую как школьница, прогулявшая уроки! У нас целых два свободных дня!

– Кто первым доберется до источника? – крикнул Шаса.

Но Престер-Джон не мог состязаться с Нюажем; и когда Шаса доскакал до цели, Сантэн уже спешилась и придерживала голову жеребца, не позволяя ему выпить слишком много воды.

Они снова вскочили в седла и отправились вглубь Калахари. Чем дальше они отъезжали от рудника, тем меньше видели следов вторжения человека, а дикая жизнь становилась все более обильной и уверенной.

Сантэн научилась жизни в пустыне благодаря опытнейшим инструкторам, диким бушменам из племени сан, и она ничего не забыла. Ее внимание привлекали не только крупные животные. Она показала Шасе пару странных маленьких лисичек с огромными ушами; сам Шаса их не заметил. Лисы в редкой серебристой траве охотились на больших кузнечиков, поднимая гигантские уши, когда сначала хитро подкрадывались, а потом прыгали вперед на свою грозную добычу. А когда мимо проходили лошади, они прижали уши к пушистым загривкам и, припав к земле, замерли.

Потом они напугали желтого песчаного кота, выскочившего из муравьиной норы; он так спешил удрать, что влетел головой в липкую паутину гигантского паука. То, как зверь пытался обеими передними лапами смахнуть с морды паутину, при этом не останавливаясь, заставило их обоих покатиться со смеху.

Потом в середине дня они увидели стадо величавых сернобыков, цепочкой шествовавших на горизонте. Животные высоко держали головы, их длинные прямые рога из-за расстояния словно сливались воедино, превращая антилоп в единорогов. А дрожание горячего воздуха сначала придало им облик странных длинноногих чудищ, а потом и вовсе поглотило их.

Когда опускавшееся солнце окрасило пустыню свежими красками полутеней, Сантэн заметила еще одно стадо, на этот раз газелей-прыгунов, и показала Шасе на одного упитанного молодого самца.

– Мы всего в полумиле от лагеря, и нам нужен ужин.

Шаса с готовностью достал из чехла «манлихер».

– Аккуратнее! – предостерегла сына Сантэн.

Ее немного встревожило то, как он наслаждался погоней.

Но она придержала коня, наблюдая, как Шаса спешивается. Используя Престер-Джона как прикрытие, Шаса повернул его в сторону стада. Престер-Джон понял свою роль и держался между Шасой и газелями, даже останавливался время от времени, чтобы щипнуть траву, если прыгуны начинали тревожиться, но снова приближался, когда они успокаивались.

За две сотни шагов от животных Шаса присел на корточки и уперся локтями в колени, а Сантэн испытала облегчение, когда увидела, что самец мгновенно упал после выстрела. Она однажды видела, как Лотар де ла Рей попал в живот одной такой милой газели. Воспоминание об этом до сих пор преследовало ее.

Подъехав ближе, она увидела, что пуля попала точно в плечо животного, пройдя сквозь сердце. И внимательно наблюдала, как сын свежует добычу так, как учил его сэр Гарри.

– Оставь потроха, – сказала она. – Слуги любят рубец.

Поэтому Шаса завернул внутренности во влажную шкуру и, взвалив тушу на спину Престер-Джона, привязал за седлом.

Лагерь находился у подножия холмов, под пробивавшимся из скалы источником, который обеспечивал их водой. Накануне Сантэн выслала вперед троих слуг с вьючными лошадьми, и лагерь уже был устроен удобно и надежно.

Они поужинали жареными печенью, почками и сердцем, приправленными внутренним жиром газели. А потом допоздна сидели у костра, попивая кофе и наслаждаясь запахом древесного дыма, тихо разговаривали и наблюдали за восходом луны.

На рассвете они снова выехали, надев куртки из овечьих шкур для защиты от холода. Но не проскакали и мили, как Сантэн придержала Нюажа и наклонилась в седле, изучая землю.

– Что там, мама?

Шаса, всегда замечавший любые перемены ее настроения, видел, что она взволнована.

– Быстрее сюда, chéri.

Сантэн показала сыну следы на мягкой земле.

– Что скажешь об этом?

Шаса соскочил из седла и наклонился.

– Люди? – недоумевал он. – Но такие маленькие… Дети?

Он посмотрел на мать, и ее сияющие глаза дали ему подсказку.

– Бушмены! – воскликнул он. – Дикие бушмены!

– Верно! – засмеялась Сантэн. – Двое охотников. Они идут за жирафом. Смотри! Их следы перекрывают его след.

– Мы можем поехать за ними, мама? Можем?

Теперь и Шаса разволновался так же, как она.

Сантэн согласилась.