Но сегодня, не смотря на все мои томления, лекцию я провела исправно. Лекция была последней, поэтому после звонка студенты рванули из аудитории, не задерживаясь у моего стола. Я тоже как-то растерялась от этого бегства, словно тараканьи бега! Словом, я упустила Севастьянова. Ладно. К черту. Что сегодня приготовить на ужин? Чтобы вкусно и быстро, потому что я устала. Я теперь стала уставать. Так много чувств, и все впустую. Ладно, про ужин подумаю по дороге домой. Тем более, времени на это будет предостаточно. Мне придется ехать на метро, потому что моя машина находится в ремонте…

А сейчас быстренько проверю тетради своих студентов. Очередная транскрипция. Как всегда, – Маяковский, Есенин, Ахматова, – это мои любимчики; Пушкин, Лермонтов, ба, Некрасов! Вот и Фет! Тютчев. Тоже хорошо. Какие умнички у меня студенты! Ого! Гомер! «Одиссея». Гекзаметр. Это кто же такой остряк? Ну, конечно, Крылов! Люблю я этого очкарика! Он, видимо, старается произвести на меня впечатление. А вот и тетрадь Севастьянова. Снова строчки из Соломона.

«…О, как ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!..
…Положи меня, как печать, на сердце твое,
как перстень, на руку твою:
ибо крепка, как смерть, любовь;
люта, как преисподняя, ревность;
стрелы ее – стрелы огненные;
она – пламень весьма сильный.
Большие воды не могут потушить любви,
И реки не зальют ее»…

Неужели Севастьянов так любит Соломона? Верится с трудом. Не тот он человек. Не кисейная барышня. Тогда что это? Я еще раз прочитала транскрипцию Севастьянова. Ни одной ошибки. Читается просто безупречно, на едином дыхании. Не транскрипция, а песня. Ну да, ну да – песня песней.

Когда дверь аудитории открылась, я вздрогнула. Это было такое неожиданное вторжение. Словно кто-то в душу ворвался, а не в аудиторию. Даже не постучали. Хотя я бы тоже испугалась… Это был Севастьянов.

– Извините, Эльга Сергеевна. Забыл постучать. Привычка… – Он запнулся. Смутился. А я улыбнулась. В моей душе расцвели розы, но только без шипов. Звучит пошло, но это так. Мне так почудилось. Мне так подумалось. Именно «расцвели розы». И именно без шипов.

– Я забыла отметить ваше отсутствие. В следующий раз, если будет возможность, предупредите меня.

Номер моего телефона знает староста группы. И, наверняка, Севастьянов это тоже знает.

– Хорошо. – Максим подошел к моему столу. Увидел свою тетрадь. Я посмотрела ему в лицо… и поплыла…

– Я тоже люблю Соломона, Максим. Спасибо. Я давно его не читала и получила большое наслаждение. Эстетическое наслаждение, понимаете? Это так завораживает…

– Я понимаю…

Мы помолчали. Наконец, я опомнилась.

– Вы что-то хотели, Максим?

– Да. Вот это.

Он положил мне на стол картонный прямоугольник зеленого цвета. Посередине была изображена тыква с горящей внутри свечой. Полукругом под тыквой, «дрожащими» буквами «тыквенного» цвета было написано: «Приходи грустить в Хэллоуин. Время собирать тыквы»… Я рассмеялась.

– Как мило! Максим! Вы – чудесник!

– Вам понравилось?

– Ну, конечно! Хэллоуин – таинственный день и просто отличная декорация!

– Так вы придете?

– А у меня есть выбор?

– У вас есть время.

– Время собирать тыквы?

Мы рассмеялись.

– Когда это будет?

– Через пару недель.

Как быстро пролетело время! Уже октябрь на исходе, а я и не заметила…

– Я приду. Мне очень этого хочется!

Да, Казакова, давно тебе так не хотелось чего-то конкретного!

– Спасибо, – сказал Максим.

– За что?

Уж не знаю, чтобы он ответил, но тут в аудиторию влетела наша библиотекарь и запричитала:

– Эльга Сергеевна! Вы помните, что хотели помочь чинить библиотечные книги? Я все приготовила, жду вас, жду…

– Совсем из головы вон! – я вскочила. Конечно! Все эти дни мои мысли были явно не о книжках, тем более умных и гуманных. – А у меня машина сломалась…

– Да? – Глаза библиотекарши сузились на Севастьянове. – Максим! Я знаю, у вас есть машина! Вы ведь нам поможете?

– Что нужно делать?

– Нужно перетащить книги в машину, отвести их Эльге Сергеевне домой и она их починит. Потом книги нужно доставить в нашу библиотеку, а уж я сама там с ними разберусь. Книг много, сегодня все преподаватели книги разобрали, осталась только Эльга Сергеевна.

– Без проблем. Пойдемте за книгами.

– Максим, а мы вас не обременяем? – Смутилась я. – Может, у вас дела, Максим?

– Нет, до пятницы я совершенно свободен! – процитировал он Винни Пуха.

Я хихикнула.

– До пятницы? – брови библиотекарши поползли вверх. – Но так надолго мы вас не задержим!

Теперь хихикнул Максим.

– Тогда тем более. Эльга Сергеевна, идите на улицу, вот вам ключи от моей машины. Она припаркована напротив университета. Щелкните брелком сигнализации…

– Я разберусь.

– Простите…

Я молча прошла мимо.

У Максима был джип. Я люблю эти машины, хотя сама предпочитаю ездить на небольших моделях. Я села за руль, а Максим таскал стопки книг, перевязанные бечевкой и складывал их в багажник. Несколько стопок пришлось положить на заднее сидение, так как в багажнике уже не осталось места. Максим закинул последнюю стопку книг, сел рядом со мной и спросил:

– Хотите вести сами?

– А вы разрешите?

– А почему нет? Я все равно не знаю ваш адрес.

– Я вам скажу.

– Так кто поведет?

– Лучше вы. Я боюсь. Мало ли что…

– Нет уж. Тогда поведете вы. Чего вы боитесь?

– Ладно, вы сами этого захотели. – И я осторожно тронула машину.

Доехали мы без приключений. И припарковалась я без потерь.

– Ну как? – спросил с усмешкой Максим, когда я заглушила мотор.

– Мне понравилось. Но ездить я все равно буду на своей букашке. Значит, так! – Я хлопнула ладонью по колену. – Я поднимаюсь к себе, а вы подтягиваете книги. За это время я успею сделать вам кофе и бутерброды. Идет?

– Конечно!

– Отлично. Квартира 115.

Пока Максим таскал книги, я успела не только приготовить кофе и горячие бутерброды. Я успела обтереться в ванной «рукавичкой» и сменить платье на шелковый, уютный халатик. Правда, халат у меня короткий, но я ненавижу ходить дома в «уличной» одежде. Дома я хочу расслабиться. Хотя… Не слишком ли откровенно? Вдруг Максим не так меня поймет? Ох, не хотелось бы… Надо бы что-нибудь надеть другое. Надо будет купить такую одежду, чтобы как бы домашняя, и гостей принять в ней не стыдно… Пока я металась по квартире, Максим перетащил ко мне все стопки книг.

– Эльга Сергеевна, все! Я заслужил кофе?

– Конечно, Максим, проходите на кухню. – Я замешкалась на пороге, потуже затянула пояс на халате. Еще потуже. Закашлялась. Распустила немного пояс на халате. Максим увидел мои манипуляции с поясом и улыбнулся.

– Вы потрясающе выглядите.

Я покраснела.

– Пойдемте пить кофе.

…Максим с аппетитом съел мои бутерброды.

– Так вкусно, Эльга Сергеевна! – воскликнул он. – Я, конечно, кручусь в ресторанном бизнесе и ем ресторанную еду, но у вас, честное слово, вкуснее. Так по-домашнему. Не в одном ресторане так не сумеют. Ресторан – это ресторан.

– Спасибо.

– Не думайте, что это лесть.

– Я так не думаю, – кивнула я.

Я умею готовить. Я это знаю. И на это умение готовить у меня есть свои причины. Или не мои. Но так сложились обстоятельства. Мое детство, можно сказать, прошло на кухне.

Кофе мы выпили молча.

– С меня теперь глинтвейн. Вы любите глинтвейн? – спросил Максим.

– Да, люблю, – ответила я, замирая. Интересная, все-таки, ситуация. Напротив меня, на моей кухне, сидит Севастьянов и обещает мне глинтвейн. Я встала. – Что ж, спасибо вам, Максим. Вам, наверное, пора. Да и мне пора. Книги чинить, – я усмехнулась и пожала плечами.

– Я никуда не тороплюсь. Я вам помогу. – Тут же отозвался Максим. Пионер! Герой!

– Ах да, вы же до пятницы совершенно свободны! – хихикнула я.

– Да, так точно, – Максим улыбнулся. – Эльга Сергеевна, разрешите вам помочь?

– Зачем?

– Просто. Так много книг. А вы одна. Вы с ними долго провозитесь.

– Но до пятницы-то я управлюсь! – я расхохоталась. На душе было легко. И с Максимом было так просто!

– Отлично! – Севастьянов встал из-за стола. – Идемте лечить книжки!

Когда я взглянула на часы, то поняла, что прошло от силы минут сорок. И не понятно, то ли это время пролетело мгновенно, то ли напротив, длилось целую вечность.

Мы с Максимом сидели на полу, между нами была стопка книг. А еще нам пела музыка. Я, как и Севастьянов, тоже люблю немного печальную музыку. Она навевает интересные мысли. Но сейчас и без музыки все было довольно интересно. По крайней мере, для меня. Это уж точно!

За окнами уже стемнело, все же осень. А в моей квартире было сумрачно. Когда мы только пришли, было еще светло. И вот сейчас погода как никогда играла нам на руку и создавала интимную обстановку. В комнате на стене горел один только ночник, и все. Да на кухне горела настольная лампа, я забыла ее выключить. А кухня у меня темная. В том смысле, что ее окно загораживает яблоня. Зимой это не проблема. А вот осенью – да, недостаток. Еще вечер не наступает, я зажигаю ночник. Собственно, для этого я его и приобрела. Да, а весной и летом, хоть освещения тоже маловато, – зато какая красота! Летом, когда смотришь в окно, кажется, что ты не в Москве живешь, а в деревне. Прямо перед окном – ветки с яблоками. А весной, когда распускаются цветы – просто рай. Да, да. Однажды я вечером выглянула в окно – и там эти крупные, белые цветы перед глазами. И я подумала: «Если бы рай был, он бы выглядел именно так»…

О, что-то я отвлеклась. Говорю же, это музыка. Она так на меня действует. И сумрак. И ночник на стене. И Севастьянов напротив. Нас разделяет всего лишь какая-то стопка книг. Но наши руки постоянно соприкасаются.

– Вы не устали, Эльга Сергеевна? – спросил Севастьянов.

– Ну, не знаю, – я пожала плечами.

– Может, я сделаю глинтвейн? Я все равно обещал. Так почему же не сейчас? У вас есть фрукты?

– Посмотрите на кухне. Должны быть.

И я продолжала чинить книги. Не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. Так это говорится? Да нет. В нем нет ничего особенного. Подумаешь, мне помогает студент! Но… хотелось, как это тоже говорится, чтобы этот вечер длился подольше… Как хорошо, что Петраков поленился и, чего греха таить, испугался переезжать ко мне. Сейчас бы я тогда чинила книги с Петраковым. Это в лучшем случае. А то бы совсем одна. А так – у меня есть своя норка. Что хочу тут, то и делаю. Отдыхаю. Наслаждаюсь. Общаюсь с красивыми студентами. Я хмыкнула. Дура я, дура! Но хорошо, черт побери! И не хочется к Петракову. Потому что там – не дом. А мой дом – здесь. Где есть темная кухня и яблоня перед окном.

И вот когда я так размечталась, по – новому полюбила свой дом, – зазвонил телефон. Я не сомневалась, что это Петраков. И даже знала причину звонка. Петраков не нашел ужин. Телефон заливался в сумке. А сумку я бросила в прихожей. А подниматься не хотелось.

– Эльга Сергеевна, где у вас телефон? Я вам принесу?

Не отказываться же. А то мало ли, что подумает?

– В сумке. В прихожей.

Когда Севастьянов протягивал мне телефон, он все еще звонил. И наверняка, Максим умеет читать. Три ха – ха! А на дисплее высвечивалось: «Петраков». Я взяла телефон.

– Да!

– Балда! – рявкнул обиженный, голодный, брошенный Петраков.

– Не кричи.

– Хочу – и кричу, – в рифму ответил покинутый Петраков. Мне даже стало его жалко. – Ты где, Казакова? Офигела? На часы смотришь? Или тебе объяснить, что на часах стрелки обозначают?

– Спасибо, но я в курсе, – не выдержав, съязвила я.

– И сколько сейчас на часах, заюньчик? – О, это что-то новенькое. Что такое, а, вероятнее всего, кто такой этот «заюньчик»? Зайка? Ну, блин, Петраков! Поэт животных!

– Сейчас около девяти вечера, – послушно отрапортовала я.

– Вот! И я о том же! Где ужин, Казакова?

– Тебя только это волнует? – возмутилась я. – Тебя не волнует, где я?