И всё осталось как было всегда. Но на их разводы и новые регистрации все наконец-то плюнули и Лысенко перестали исключать из партии да снимать с должности, потому как смысла мало. Через пару месяцев всё равно обратно всё восстанавливать. Но Лысенко стал веселее, радушнее и командовал вежливо, мягко. Правда, пить стал больше в разы. Но у каждого хорошего конца есть нехороший осадок. Пил подполковник ещё лет пять, потом у него заболела печень и он умер от цирроза. Анастасия вышла замуж за отставного полковника, такого же пенсионера, как и она сама. И они вскоре куда-то уехали. А куда – неизвестно.

Но всё это будет в семьдесят шестом году, а за пять лет до печального события сидели Лысенко, Малович и Тихонов у командира и разрабатывали схему допросов Седого и Цапли. Два дня размышляли. И придумали-таки.

– Тебя, Цапля, и тебя, Дед, взяли мы на адресах, куда вы пришли застрелить двух человек. Взяли обоих с оружием. Один даже расстрелять успел «хозяина» хаты. Вы их знали раньше, людей, которых убить пришли? – начал Александр Павлович.

– Да ты не торопись, начальник, – сказал Дед. – «Кум» уже знает, что мы у вас. Где нам ещё быть? Да и стукач у вас в мусарне проверенный. Он уже «куму» донёс весточку. Так что ты отловил пятерых лучших его помощников. А потому ты не доживёшь до утра. Тебя грохнут сегодня – к гадалке не ходи. Серебряков считает что ты оборзел и войной на него пошел. Но кто ты, мусор, а кто «кум»!

– Ну, про убийство меня сегодня я тебе завтра расскажу, – Малович даже не волновался. – Сесть-то вы один хрен сядете. Вот капитан Тихонов, напарник мой. Он, если меня грохнут, вас и разместит по шконкам. Ну, да ладно.

Вам мы пока предъявляем убийство кладовщика Иванова и шофёра фабрики кожзаменителей Кудряшова, которого с перерезанным горлом в реку сбросили. Если сами напишете, что пришли к нам и признались, мы про сегодняшнюю ночь забываем. Помогаете следствию и получаете по три года.

– Чё добрые такие? Придумали феньку какую, чтоб запрессовать нас наглухо? – засмеялся Цапля.

– Да хрена нам придумывать? – Тихонов засмеялся также ехидно, как Цапля. -

Знали вы и того и другого. Убили их в разное время. А так – общались, пили вместе. Вот по пьянке и сцепились. Вы оказались удачливей. И, самое главное – мотив преступления детский. Разругались, разгорячились и в бешеном состоянии их порешили. Не помните себя на тот момент. Верно? Получилось так. А могли и они вас пришить. Запросто могли. То есть вам повезло. Это бытовое преступление. Самооборона. Превысили пределы самозащиты. По три года на рыло, пацаны. Не более.

Дед долго думал и спросил.

– Ну, а если не так, то как?

– Ну, как… – Малович сделал паузу. – Семь преступлений по фабрике мы раскрыли. На зоне тоже наши стукачи баланду хлебают. Хорошие толковые «дятлы» по УДО выходят на пять лет раньше. Так нам отбарабанили, что Иванова и Кудряшова вальнули вы. И тут зависит ваше будущее от того, запишем ли мы это дело как бытовуху или как исполнение чьёго-то приказа. То есть как организованные убийства с целью устранения кому-то опасных людей. Статья уже другая. Может двадцать пять лет, может «вышак».

– С какого «вышак»? – возмутился Цапля. – Люди были плохие.

– Кого это треплет? – усмехнулся Малович. – В законе нет такого понятия. Плохие люди, хорошие ребята. Там есть преступники и потерпевшие. Вы потерпевшие или преступники?

Стало тихо. Говорить некоторое время было нечего, да и не хотелось никому.

– А у нас на сегодня нераскрытых сколько убийств по управлению? – спросил Шура Тихонова.

Володя полистал блокнот.

– Ещё восемь.

– Ну, вот их мы вам и добавим для полноты ощущений. Нам эти «глухари» уже во где! Плюс сегодняшний ночной расстрел, плюс Кудряшов с Ивановым, – Александр Павлович снял фуражку и стал использовать её как веер. Душно было в камере. – Что, не тянет и этот набор на расстрельную? Ну, тогда вы, пацаны, бараны тупые.

– Припёрли к стенке, мля! – согласился Дед.

– Чё надо-то? – наконец спросил Цапля.

– Есть вариант, что мы вас вообще отпустим и вы сразу свалите куда подальше от Кустаная, – пришиб обоих неожиданным предложением Тихонов. – Затихаритесь в большом городе на год. Паспорта у вас есть. А потом возвращайтесь обратно, к своим корешам. «Кума» Серебрякова уже не будет. Он точно сидит под расстрельной. Через полгода ему лоб натрут зелёнкой – и в рай!

– Хрен там – в рай. Его, суку, и в ад не возьмут, – тихо, но отчетливо сказал Малович.

– А как это вы нас не посадите вообще? – удивились Дед с Цаплей одновременно. – Уже всё ведь оформлено.

– Следователи вообще про вас не слышали ничего, – поднял вверх указательный палец Шура. – А это главное пока. Никто кроме нас и начальника управления, который целиком на нашей стороне, про вас не знает ни хрена. А вы сбежите на следственном эксперименте. Мы вас обоих на хату повезём, чтобы Цапля показал, как дело было, а вы вырубите Тихонова, когда я в туалет пойду. Ключи у него заберёте от «браслетов» – и ходу! Нам по выговору дадут, но зато мы получим больше, если не сказать, что всё!

– Чё придумали-то, начальники? – Седой насторожился. – Чтобы вы нас отпустили – кого мы должны сдать?

– Мыслишь в верном направлении, – подошел вплотную к Деду Шура. – Сдаёте с потрохами и душой гнилой Серебрякова, чёрта вашего. Пишите про него все под протокол. Как положено. Укажите, что только на вашей памяти не меньше двадцати убийств, которые организовал Серебряков, и потом исполнителям платил из денег тех козлов, которые его просили. Можете из исполнителей вспомнить только Шило, Сугроба и Штыря. Мы с ними про это говорили. Они не против, что их назовут, если мы вас арестуем. Они за это сейчас и сидят, и им по фигу, что их упомянете. Но Серебрякова сразу прихватит КГБ и УВД. И благодаря вашим честным признаниям – его расстреляют. Чего вам бояться? А вернётесь – его уже не будет. И живите себе. Дела всегда найдутся.

– Итог подбиваем.– Тихонов стал ходить по камере, – первый вариант. Мы вешаем на вас всё и лбы натрут вам зелёнкой. Вариант второй. Сдаёте под протокол «кума» и лоб мажут ему. Что выбираете?

– Да он выскользнет. У него секретарь горкома – кент, – мрачно сказал Дед.

– Камалову тоже будет не до «кума». Он железно попадает в разработку как организатор подпольного производства, – хмыкнул Александр Павлович.

– Посадите сегодня нас в одну камеру. Мы обкашляем тему, – Цапля глянул в глаза Маловичу.

– Хорошо, – согласился Шура.– Конвой, отведи обоих в семерку.

Они зашли к Лысенко и передали разговор с урками. Подполковнику всё понравилось. Но перед тем как разбежаться по домам Лысенко достал из шкафа бронежилет новенький, только в семьдесят первом году выпущенный специально для милиции. Назывался он «ЖЗТ-71 М» и закрывал не только грудь, но и спину. Такая безрукавка почти девятикилограммовая. С титановыми пластинами внутри, на ремнях и с поясом.

– Да со мной трое автоматчиков, – взбрыкнул Александр.

– Тебя убивать сегодня будут. Вечером после того как взяли Деда и Цаплю, он пошлёт снайпера, чтобы именно убить. Лысенко взял его за плечи. – А ты мне нужен на работе и вообще. Надевай и не вякай.

– Накиньте, товарищ майор, – Тихонов перекинул ремни через плечи и стал затягивать ремень на поясе. – Предчувствие есть плохое. Ты мою сущность знаешь. Я фибрами чую как радость грядущую, так и печаль.

– Жаль, что только в этом году стали «ЖЗТ-71 М» делать. Сколько наших ребят можно было бы спасти. А погибло-то на задержаниях да из засад девять оперативников за последние пять лет. Много это, – подполковник откашлялся и отвернулся к окну. – А поверх надевай вот эту рубашку побольше размером. И галстук крупный. Не до красоты.

– Впервые слабаком себя чувствую, – и Малович матюгнулся. Но никто его не слушал.

– Хорошо, если бы урки завтра не струсили и побольше убийц вспомнили, которых посылал Серебряков. И не забыли написать, что убийцам платил он лично, – Шура подъехал на мотоцикле к дому часов в десять вечера. Два автоматчика сидели в коляске, один сзади. Малович пошел открывать ворота и почувствовал, что его сильно толкнули в левое плечо. И тут же услышал звук четырёх выстрелов. Стреляли с крыши дома на другой стороне улицы и не из дробовика, а пулями.

Две воткнулись в плечо а одна ниже левой лопатки. Там где сердце. Четвёртая врезалась над головой в забор. Александра бросило грудью на ворота, которые он только вчера установил и наладил. Он схватился за плечо ладонью, до лопатки не дотянулся и правым боком сбил калитку с щеколды. Между пальцами хлестала кровь и в глазах медленно темнело. Последнее, что он услышал – автоматные очереди своих охранников и чей-то предсмертный стон вдали. Потом в голове появился яркий свет, превратившийся в бесконечный светлый тоннель, и Шура летел по нему как пуля, потерявшая цель.

13. Глава тринадцатая

Две пули прошили плечо навылет. В голову снайпер не попал. Темно было и далеко. На семь сантиметров задрал дуло вверх. А вот четвёртая пуля впилась со спины в то место, где сердце. Если бы не тяжелый и неудобный бронежилет с титановыми пластинами, то рассказ о Маловиче можно было бы закончить. Но пуля о пластину расплющилась и стекла, раскалённая ударом о металл, на дно кармашка, в котором эта пластина лежала.

– Не, я просто поражен! – гладил Шуру по волнам черного блестящего волоса подполковник Лысенко в палате номер двенадцать военно-медицинского госпиталя. – Ты же всегда меня с советами об осторожности и способах защиты посылал подальше. А тут послушался, бляха! Надо же! И живой! Он привёз с собой бронежилет и надел его на Александра Павловича

– Вот я вынимаю из кармана пластину. Смотри. Вмятина небольшая. А теперь в дырку чехла сую палец, – Лысенко радовался как воспитанник младшей группы детского сада, которому сегодня разрешили не есть кашу. – И упирается палец ниже лопатки прямо напротив сердца. Вот, блин, простая же конструкция – этот жилет. И почему раньше не начали их делать? Титан же ещё в тысяча восемьсот двадцать пятом году какой-то швед изобрёл. Я читал. И сплавы из него разные почти сразу стали делать. Для военных бронежилет – ангел-хранитель. А у них до сих пор нет. Сделали только для полицейских на западе и в СССР для нашей милиции. Сколько солдат они могли бы спасти в войну. Эх…

– Выпишут меня когда? – спросил Малович.

– Сбегаю, уточню, – Володя Тихонов бегом выскочил из палаты.

Шура несколько раз поднял и опустил левую руку. Кулаком стукнул стену белую.

– Вообще не чувствую, что там четыре шва. Не болит совершено.

Вернулся довольный Тихонов.

– Завтра выпишут. На плече раны сухие. Доктор смотрел сегодня. Если по плечу не стучать, за неделю вообще станет как раньше было. Только рубцы останутся. А синяк напротив сердца вообще трогать не надо. Его через неделю и в лупу не увидишь. Но, сказал, никаких задержаний минимум две недели. Да и потом сильно руку не напрягать.

– Я думаю, мне надо съездить к «куму» Серебрякову, – почесал затылок Александр Павлович. – Он-то думает, что меня сегодня из морга заберут, а завтра захоронят. Снайпер наверняка доложил, что меня кончил. Удивлю его и попробую поговорить. Ну, убьет он меня. Так всё управление уже знает, что он распорядитель и финансист всех известных и не известных убийств «цеховиков», да и не только их. И наши ребята моё дело до конца доведут. Посадят его. Да, Вова?

– Да, ясный полдень! – вскрикнул Тихонов. – На него даже сержанты наши зубами клацают. Под расстрельную подведём – не фиг делать. На нём столько смертей, что я бы на его месте уже стакан яда выпил. Но у него-то совести – тю-тю, блин.

– Сходишь, – сказал Лысенко. – Но завтра выписывайся и допрашивай под правильный протокол Цаплю с Дедом. После них можно и к «куму» погостить пойти. Но протокол писать под две копирки. Чтобы оригинал у нас остался, одну копию ему подаришь, а третью я в сейфе своём подержу пока.

Из госпиталя Шура заехал на своём мотоцикле, который подогнал Тихонов, к жене в больницу. Зина развязала бинт, осмотрела раны и чем-то помазала швы.