Волчина позорный (страница 53)
– Поехали, я двустволку посмотрю. Состояние проверю. И патроны гляну. Это быстро. Обратно привезу домой, – Малович поклонился матери Тарана и они поехали на мотоцикле в гастроном. Шура особо не гнал, ехал как законопослушный водитель. Сорок километров в час по оживлённым улицам.
– Да. Похоже, это он, – подсказывала интуиция. Вряд ли кто другой. Малович соединил три факта. Первый – Олег начал стрелять три месяца назад. Чуть позже, дней на десять – двенадцать, были первые расстрелы через дверь. Второй – ружьё купил не в магазине. То есть людей, которые знают о том, что у Тарана есть оружие, почти нет. Мастер Замков Игорь Сергеевич и мама. Третье – картечь. На фига картечь там, где нет крупных зверей? А стрельба по банкам – тренировки. Чтоб плечо приклад держало, чтобы ствол не прыгал, чтобы курок спускать нежно, не рвать его как гвоздь из доски.
– Как он поедет со мной в свой овраг двадцать восьмого? – удивлялся Малович. – Ему в этот день или на следующий надо очередного человека убить. По виду похоже, что он психопат. Болезнь определить я не могу, но явно с башкой у него не всё хорошо. Автобусные билеты, наверное, тоже хранит. Одевается как клоун. В центре города работает, а носит на себе одежду сантехника, который чистит канализации. Разговаривает сбивчиво, почти неразборчиво и торопливо.
– Олег, а чего это ты так поздно к стрельбе проникся. Тебе тридцать есть?
– Да. В декабре тридцать один стукнет, – Таран ехал и оглядывался по сторонам. – А стрелять начал потому, что моя девушка мне сказала, что марки собирать и французские одеколоны – не мужское занятие. Надо стрелять, в секцию тяжелой атлетики ходить, Гонять со скоростью на мотоцикле по грунтовке за городом. А у меня на мотоцикл денег нет. Всё на лекарства уходит. В детстве менингит был. Подлечиваю кое-что до сих пор.
– Ну, может и не менингит случился. Или, допустим, был он, а потом ударил по психике. Как осложнение,– думал Малович. – В полнолуние психозы обостряются. И все четыре выстрела в дверь случились именно в полнолуние. Оно дня три держится. Вот на второй день полнолуния, двадцать восьмого числа мы с утра до самого вечера постреляем. А вечером я его как-нибудь задержу. И весь третий полнолунный день следить за ним буду. У стрелка всё спланировано. Нарушить своё расписание он не в состоянии. Иначе – зачем вообще было затевать расстрелы!?
Приехали. Шура изучил двустволку и насторожило его только то, что стволы были по семьдесят шесть сантиметров. Не спилены. А криминалист сказал, что стрельба идёт из обреза. Странно. Хотя… Криминалист уже один раз ошибся. Отпечатков не увидел на ручке топора, которым зять Неверова порешил.
– Больше нет ружей? – Шура сунул голову в глубокий сейф.
– На фига мне два? – Таран достал ящик с патронами. – Я же только учусь. Три месяца назад начал. Одного хватает во как!
Шура вскрыл один патрон. Вынул верхний пыж и увидел три стальных шарика, лежащих в углублении заряда.
– Все такие? – спросил он.
– Только красные, – Олег Таран достал патрон желтый. – А вот эти имеют внутри десять шариков по восемь миллиметров из свинца с сурьмой. Крепкие. Не мнутся при ударе о цель.
– Ну, ладно, поехали домой, – Малович помог всё затолкать в сейф.– Мне ещё на работу надо заскочить. Утром двадцать восьмого я за тобой заеду. Прокатимся до твоего полигона.
По дороге он заскочил к Зине в больницу и попросил, чтобы она узнала в неврологии, был ли такой больной менингитом Таран Олег. Отделение имело свой архив. Зина ждать не стала и позвонила знакомой, та быстренько сгоняла в архив и доложила Зине, что Таран болел с десяти лет и на учёте стоит до сих пор. Два раза в год ложится на обследование.
– На мозг влияет менингит? – спросила Зина.
– А как же! – удивлённо воскликнула знакомая. – Именно на мозг.
Шура всё слышал. Он встал, поцеловал жену и поехал к Лысенко.
– Кажется попал я на стрелка, – тихо доложил Малович.– Теперь надо все полнолунные дни держать его под контролем. Он неврологический больной. Жертва менингита. Полнолуние может изменять мозговую деятельность. При полной луне все душевнобольные чувствуют свободу, прилив сил и смелости. Берёт он ружьё и идёт убивать намеченного человека. У него график свой. Нарушить не может.
– Поймаешь, не волнуйся,– похлопал Шуру по плечу Лысенко. – Когда такое было, чтобы ты убийцу упустил? Не было вообще.
Двадцать восьмого Малович взял в шкафу рацию для связи с командиром и поехал к Тарану. Они загрузились оружием, патронами и банками разнокалиберными. Рванули в тот самый овраг за рекой Тобол. Стреляли не спеша. Рассматривали развороченные картечью банки, в которые стрелять после первого попадания ещё раз было бессмысленно. От них ничего не оставалось. Просто куски будто плоскогубцами раскуроченного в разные стороны металла. Стрелял Олег не спеша, долго целился, но попадал из десяти раз девять. Для трёхмесячного, минимального опыта очень даже неплохо было. Даже отлично. Шура из сорока раз промахнулся только однажды. Часа в четыре вечера они развернули тряпицу, которую мама наполнила пирожками, двумя бутылками кваса, помидорами и колбасой, и с удовольствием всё это за полчаса не спеша уничтожили.
А в пять на рацию позвонил Лысенко.
– Шура. Только что позвонили. В доме тридцать, в квартире шестой на улице имени Павлова через дверь застрелили директора станции юных техников Науменко Василия Федоровича. Сорок пять лет. Позвонили, видно, как и в прошлые разы. Он спросил «кто?». Дверь пробили картечью. Дыра как футбольный мяч размером. Криминалист там сейчас работает. Голову разнесло на куски. Езжай быстро.
– Олег, грузи всё, кроме банок. Я тебе других много дам. У нас их полно дома. Давай. Там убийство, – Шура высадил Тарана на углу его улицы и полетел в адрес. Картину убийства, которую он увидел, лучше не описывать.
– Командир!– кричал Малович в рацию. – Скоро будет второй расстрел через дверь. Час или два осталось. А я, мать-перемать, не знаю где. Куда, мать его, ехать!?
Лысенко витиевато выругался и рацию отключил.
Шура спустился к выходу из подъезда, сел на лавочку и попросил у прохожего сигарету. А, поскольку не курил вообще, сразу закашлялся и истёк слезами. То ли от кашля протёкшими, то ли от досады за ошибку.
26. Глава двадцать шестая
Есть в жизни много чего ненужного и нехорошего, чего абсолютно все ждут с содроганием. Едешь в автобусе по гололёду февральскому и обреченно ждёшь, сжавшись до минимальных своих размеров, что от тебя ни черта не будет зависеть если машину развернёт на дороге и через тротуар впечатает кусок железа с колесами и добрыми людьми в бетонную стену прочной крупнопанельной пятиэтажки. Или плывёшь храбро через тридцатиметровую речку Тобол и не думаешь о мягкости тёплой воды, о ждущих трепетно прикосновения рук человеческих ветках нежно-зелёного тальника на другом берегу. Ты ждешь внезапной судороги, которая скрючит тебя почти в узел и увлёчет ко дну умирать. Да полно вариантов.
Вот, скажем, прошел слух по учреждению, где ты проводишь половину жизни, что с нового года всем повышают зарплату. Но ты ежедневно содрогаешься от злой мысли, что вот как раз тебе её и не повысят, а при состоявшимся для тебя повышении жалования счастливо радуешься, что добавленных денег теперь как раз хватит на долгое лечение нервов. А в самолёте? Через три ряда после твоего при разгоне на полосе весёлый голос громко сообщает соседу, как любит он летать в аэропланах «Аэрофлота» потому, что полгода назад их самолёт гробанулся при посадке и выжило только пятеро из восьмидесяти. Главное, что и он неожиданно выжил. Поэтому летать теперь любит. И ты с содроганием ждешь посадки, после которой желаешь любым способом отловить того голосистого провокатора и набить ему рыло.
Шура Малович содрогался от мысли, что после убийства через закрытую дверь двадцать восьмого августа стрелок вот-вот грохнет ещё одного человека, а помешать ему – ну, никак невозможно. И если едущим по гололёду, плывущим через реку и летящим в «Ту-134» печальный конец только чудился, то Маловичу не повезло вполне очевидно. В девять вечера Лысенко позвонил ему домой и раздраженно сказал, что десять минут назад картечью через дверь стрелок-маньяк превратил в труп руководителя хора городского Дворца профсоюзов Леонида Ломова. В хоре пели талантливые люди, выигрывающие любой республиканский конкурс лет десять подряд.
– Ты, Саша, тут не при чём, – успокоил Маловича взбешенный командир.– Теперь у тебя в запасе ещё тридцать один день минимум. Думай. Маньяк хитроумный, конечно. Но он, действительно, убивает только в полнолуние. До следующего, сентябрьского, ты его вычислишь. Только не разозлись, пожалуйста. Работай мягко. Как обычно. Найдёшь. Я печенью чувствую. А пока развейся, отвлекись от мыслей про серийного идиота. Расслабься! Вот тебе срочное задание для успокоения нервов.
Сейчас собирайся и гони по трассе к станции «Тобол». Туда через сорок минут придёт поезд восемьдесят третий « Алма-Ата – Москва». В нем два «героя» с пистолетами грабят пассажиров. Один стоит в конце вагона и никого не пропускает, второй ходит от начала вагона с пистолетом и открытым портфелем по плацкартным отсекам и купе. В портфель под дулом «ТТ» пассажиры ему сбрасывают кошельки. Железнодорожная милиция послала сразу после сообщения начальника поезда трёх парней. Они догнали поезд на двух мотоциклах и смогли запрыгнуть на ходу. Но одного быстро ранили в ногу, второму прострелили плечо. Железнодорожная милиция просит нас прислать подкрепление. Бандюги едут от Кустаная. До нашего города их проводники не видели. Вот. Всю информацию от них я тебе передал. Так милиционеры по рации своему начальству рассказали ситуацию. В форму не одевайся. Давай, лети, а то не успеешь.
Шура надел белую рубашку и любимые льняные светлые брюки, туфли лакированные серого цвета, затолкал в карманы две пары наручников и выбежал во двор. Мотоцикл у него был почти новый и по хорошей трассе, протянутой под углом к железнодорожной ветке, на станцию он успел добраться раньше поезда. Возле маленького вокзала станции «Тобол» уже стояла «скорая помощь» для раненых железнодорожных милиционеров, а на перроне ждали отъезда человек сорок. Когда тепловоз подтянул к станции начало поезда, Александр Павлович увидел, что в первых вагонах, включая пятый, народ ел яйца вкрутую, холодную курицу и безмятежно пил водку, как это положено было при путешествиях поездом в далёкие края.
– Значит, движутся хмыри с конца,– прикинул Шура. – А на станции сейчас тихо перешли уже в первый вагон, где ещё не грабили, и спокойно отсидятся до окончания стоянки, после чего при движении вернутся назад. Всего в составе тринадцать вагонов. Все их бандиты смогут обойти даже при быстром сборе денег только перед станцией Джетыгара, не раньше. А это почти сто километров. Там они дело закончат и выскочить планируют. Значит надо садиться в шестой вагон и ждать. С полчасика, не больше.
Он показал удостоверение проводнице и сел дальше середины шестого вагона на нижнюю полку пятого купе. Проводница пошла с ним и попросила тётку с белой высокой причёской продавщицы место уступить для дела.
– В задних вагонах после нашего никто ничего не знает. Хорошо ещё, что ресторан в девятом,– тихо нашептала она, поправляя белую блузку со значком «ЖД КАЗ ССР». – Из ограбленных сюда идти все боятся. А на дальней двери, на выходе в тамбур из вагона, который грабят, торчит второй бандит с пистолетом. Никто из пострадавших туда и не подойдёт даже на три метра. Пристрелит, гад!
– Вы мне газетку какую-нибудь дайте,-улыбнулся Шура. – Я пока почитаю. Когда ещё он появится, неизвестно.
Раскрыл газету и как будто спрятался за ней. Минут через двадцать дверь купе раздвинулась и в проёме появился мужик лет сорока в кепке, с золотой фиксой во рту и раскрытым портфелем в левой руке. Правую он держал возле груди и дуло пистолета направлял то влево, то вправо, на нижние и верхние полки.