Он вышел, сел в кресло мотоцикла, но с места не тронулся.

– Вполне вероятно, – сказал Малович сам себе.– Очень даже вполне. Семнадцать лет ему стукнуло в шестьдесят третьем. Десять классов закончил. Ну, если закончил, конечно.

И поехал в единственный на город боксёрский клуб «Енбек». Вместо погибшего Лыкова работал с тремя группами боксёров бывший чемпион области в среднем весе Михаил Желтков.

– Лыков Толю Спицына выгнал или он сам ушел? – Шура хорошо знал Желткова. Он специально на беговые упражнения приходил не раз в легкоатлетическую школу, где Малович был одним из лучших.

– Да выгнал, конечно, – Миша сел на угол ринга. – Представляешь, Саша, этот недоумок Игорю Иванычу, заслуженному тренеру республики сказал, что он тренировать не умеет вообще и ему лучше идти слесарем работать или дворником. Это потому, что Спицын все свои первые три боя проиграл нокаутом. Так это ладно бы. Когда Лыков сказал, чтобы ноги его в зале больше не было, этот придурок в него плюнул и бегом убежал. Не доплюнул, правда, но всё равно сволочь.

Это было давно. Я тоже только начинал тогда. В шестьдесят третьем. А через год он Толяна выгнал. В августе шестьдесят четвёртого. Точно. Он после школы сразу пришел и я тоже. Мы ровесники со Спицыным. А у Лыкова из воспитанников, между прочим – двадцать три чемпиона республики в разных весах, два чемпиона Союза. Полутяжи. Тринадцать мастеров спорта и сорок кандидатов в мастера. Это ж от бога тренер был. Тренировать, блин, не умеет! Это ж додуматься надо – такое ляпнуть! Придурок этот Спицын. Хорошо, что Иваныч его попёр.

– А ты, Мишаня, в какой школе учился?– Шура подёргал канаты и тоже сел на край ринга.

– Я в десятой. Напротив Дворца пионеров.

– Про Спицына не знаешь? Ну, где он школьные годы провел?

-Э-э! Как же! – оживился Желтков.– В четырнадцатой он десять классов кончал. Мы тут всё друг о друге знали. Где учился, с кем дружил, в каком краю города проживал, что любил кроме бокса, в какой библиотеке записан и чем ещё увлекался. Болтали подолгу после тренировок. Толик еще в хоре пел тогда. Один наш ему и посоветовал не ходить на бокс, а петь песни. Потому, что боксёра из него, все понимали, не получится.

Тренироваться Спицын не любил. Думал, что само всё получится. Он вообще-то крепкий парень был тогда. Считал, что этого хватит. Но бокс – это не только кулаки пудовые. Надо приёмы оттачивать и хитрости специальные долго изучать. Тогда будешь боксёром. Ну, а его три раза в нокаут скинули, он и спёкся. Ладно, Саня, мне работать с пацанами пора. Затянулся перерыв.

Они попрощались и Шура долго катался на мотоцикле по окраинам города. За мотоциклом вереницей бегали собаки, разбрызгивая слюни и надрываясь от лая. По улицам окраин ходили полуодетые мужики. В трико, но без майки. Все что-нибудь да несли. Кто вёдра с водой, кто доски или инструменты. Пилу, топор, рубанок или что-то в этом духе. В собственных домишках всегда надо было что-то латать, исправлять, достраивать или, наоборот, сносить.

Малович думал, куда ему сейчас поехать. Школу парень окончил в шестьдесят третьем. Кто его там помнит через восемь лет? Хотя… Если был он там не затюканным заморышем, а шустрым и сильным, то должны учителя старые хоть что-то оставить о нём в памяти. Развернулся и поехал по самой нижней улице. Четырнадцатая школа стояла лет тридцать уже в двух кварталах от Тобола. Сегодня третье сентября. Уже не каникулы. Так что, преподаватели на месте.

– Вы подождите окончания уроков второй смены. В шесть часов они закончат и тогда мы все соберёмся в учительской, и о Толе Спицыне поговорим. Устраивает? – директриса Людмила Евгеньевна, красивая пятидесятилетняя дама в строгом черном платье и модных туфлях на коротком каблуке, села рядом с Маловичем в своём кабинете, закинула красивую ногу на такую же, причём закинула-то очень красиво. Как артистка в фильмах о любви или шпионах производства Чехословацкой студии «Баррандов». За разговорами о проблемах школы и милиции они оба слегка вздрогнули от длинного громкого звонка, именно длительно обозначающего конец занятий второй смены.

– Ну, пошли в учительскую, – директриса поднялась, элегантно одернула подол платья, топнула звонко об паркет подбитыми стальными набойками каблучками и вышла первой.

Из тринадцати учителей давно работали восемь. И Спицына помнили хорошо. Его не любил никто за наглость, неуспеваемость, обострённое самолюбие, шумное поведение от желания стать в классе лидером. Он хамил учителям, с восьмого класса бил тех пацанов, которые были очевидно слабее. Причем ни за что. С этого же времени приставал сразу к четырём видным девчонкам. Трое из них даже в парк с ним ходили поочередно, а в десятом шампанское пили у него дома, когда матери не было. Только одна его отшила сразу. Причём так, что даже этот наглый Спицын испугался. Она пообещала рассказать братьям о том, что он к ней липнет против её воли, а братья у неё были грозой для половины Кустаная хулиганского. Их даже приблатнённые уважали и побаивались.

– Настя была у нас такая вся из себя! – сказала седая учительница, которая не успела избавиться от указки и размахивала ей как рыбак удилищем. – Конюхова у неё фамилия. Где сейчас она – неизвестно. Но характер был – ого-го! С таким только начальницей работать.

– А физик у вас был. Слышал я, что он умер, – Шура переключил тему.– Он со Спицыным в каких был отношениях?

– Во-первых, он не умер, – отчетливо сказала женщина в старомодном костюме. Жакет из тонкого «бостона», серый со стоячим воротничком, и юбка почти до туфлей с медными пряжками спускалась. Ладони её были белыми от мела.– Убили Никиту Андреевича Головко. Застрелили бандиты. Дома. Ошиблись, наверное, этажом или номер квартиры им не тот дали.

С Анатолием Спицыным они враждовали открыто, – добавила Людмила Евгеньевна.– Головко на весь класс не раз говорил Толе, что без знания физики его или током убьёт непременно, или при опытах с расплавленным свинцом он выльет на себя граммов сто и сожжёт напрочь самые дорогие мужчине органы.

Он даже ударил его однажды в коридоре на перемене. Спицын его неизвестно почему обматерил, а Никита гордым был мужчиной и дал ему в челюсть. Ребята рассказывали, что Толя отбежал на пару шагов и прохрипел громко: « Всё, падаль, тебе не жить!» И разошлись. Короче, не ладили они и за год учитель Спицына утопил бы в «двойках. Но я запретила третировать ученика. Пусть заканчивает на тройки и идёт на все четыре стороны. Так и вышло.

– А чем Спицын увлекался вообще? Кто помнит? – Малович сказал и сразу подумал, что этого уж точно учителя не знают.

– Ха! – воскликнула дама с химической завивкой под тонкую смушку ценной овцы. – Меня зовут Нина Сергеевна. Я химию преподаю. Да куда его только не носило. Я с его мамой говорила. Она приходила сюда. Мы и сейчас с ней в хороших отношениях. Милая женщина. Так он и на бокс ходил, и в хор записывался, модели кораблей пробовал собирать в секции юных техников. Но он там что-то украл и директор секции, он же мастер-преподаватель, милицию вызывал. Факт доказали и мать заплатила весомый штраф. А Спицын обозлился на преподавателя и облил ему дверь в квартиру краской масляной вперемежку с помоями из какой-то столовой.

Давно это было. Он ещё учился у нас. Потом уже, после школы записался в изостудию. Говорил матери, что будет знаменитым художником. Но преподаватель Салов Юрий и оттуда его отчислил со скандалом. Толя при всех кричал, что рисует он получше остальных и то, что Салов его выгоняет, ему ещё кукукнется. За год Спицын не научился даже гипсовые слепки в студии срисовывать простым карандашом. Мы с его мамой часто по телефону общаемся.

Вот я от неё и знаю, что он в прошлом году пошел в мастерскую резчиков по дереву. Хотел научиться вензеля выпиливать для фронтонов больших домов и много зарабатывать. Но Петренко Олег, мастер цеха, через пару, по- моему, месяцев его выгнал. Мать сказала так. Он вроде бы украл в цехе чертежи, несколько разных пилочек и электролобзик. Ну, и кубометра три дерева ценного. Ясеня и осины. Ночью с кем-то пришел, отмычкой дверь открыли и на «москвиче» в багажнике всё это вывезли. Но ничего не получилось у Спицына. Забросил он это дело. Сейчас каменщиком работает в СМУ- 2. Мама его дня три назад мне звонила поболтать.

– У меня просьба, – Шура мельком поглядел на директрису.– Особенно к вам, Нина Сергеевна, учитель химии и подруга мамы Анатолия. Маме Спицына о нашем разговоре ни слова. Или я для вас подберу статью о препятствии следствию. А это срок на зоне. Года два. И, пожалуйста, вспомните кто-нибудь: куда ещё он устраивался чему-либо учиться. Вы понимаете, конечно, что я вас пытаю о Спицыне не из любопытства. Он – преступник. И его надо обезвредить.

– Ах!!! – вскрикнули учительницы и почти все прижали ладони ко рту.

– Нет. Больше никуда. Я точно знаю, – заверила Нина Сергеевна. – Я бы знала.

– Вот его адрес. Записывайте. Улица Советская, дом семнадцать. Зелёные ворота, – открыла толстую общую тетрадь директриса. – В палисаднике берёза и тополь. Я была у них. Давно уже, правда.

Шура всех поблагодарил и поехал к себе в кабинет. Но не думалось. Он вышел в коридор и плюхнулся на любимый подоконник. Тогда мысли стали выстраиваться.

– Значит, скорее всего, он пойдёт расстреливать сначала художника – учителя изостудии Салова. Завтра узнаю адрес и с ним встречусь. А после него в тот же день вечером будет убивать мастера-резчика Олега Петренко. Или наоборот. Поэтому в одной квартире должен ждать маньяка я, а в другой – Вова Тихонов. Будет это тридцатого сентября. Или первого октября. Через тридцать один день – два после последнего убийства. Полнолуние у нас с двадцать девятого сентября по первое октября. Но он стрелял всегда на второй день полной луны.

Шуре хотелось скрутить маньяка прямо сейчас. Но доказательств того, что картечью крушил двери именно он, не было. Взять его чисто, спокойно и безукоризненно, без возможности выпутаться, можно было только приёмом, который назвался «брать на живца» Рыбацкий приём. Безотказный. Времени ещё – двадцать семь дней. Надо встретиться с художником и резчиком по дереву. А с ними договориться, что в дни полнолуния в квартирах не должно быть никого кроме милиционеров, которые и подойдут на звонок к дверям с вопросом «кто там?»