Она опрометью кинулась вниз, в комнату, где ее ждал Джок.

– В чем дело, Джок? Говори быстрей, мне страшно. Ничего ужасного не случилось, нет?

– Боюсь, что да. Произошел несчастный случай.

– Джон?

– Да.

– Погиб?

Джок кивнул.

Она опустилась на жесткий ампирный стульчик у стены и сидела не шевелясь, сложив руки на коленях, как благовоспитанный ребенок, которого допустили в компанию взрослых.

Она сказала:

– Расскажи мне, как это было. Откуда ты узнал?

– Я не уезжал из Хеттона после воскресенья.

– Из Хеттона?

– Разве ты не помнишь? Джон сегодня собирался на охоту.

Она нахмурилась, до нее не сразу дошли его слова.

– Джон… Джон Эндрю… Я… слава богу… – И она разрыдалась. Беспомощно плакала, отвернув от Джока лицо, уткнувшись лбом в золоченую спинку стула.

Наверху миссис Норткот держала за ногу Суки де Фуко-Эстергази.

– Вашу судьбу, – говорила она, – определяют четверо мужчин. Один – верный и нежный, но он не открыл еще вам своего сердца…

Прорезав тишь Хеттона, зазвонил телефон возле комнаты экономки – и был переключен на библиотеку. Трубку взял Тони.

– Это Джок. Я только что видел Бренду. Она приедет семичасовым поездом.

– Как она, очень расстроена?

– Разумеется.

– Где она сейчас?

– Со мной. Я звоню от Полли.

– Мне поговорить с ней?

– Не стоит.

– Хорошо, я ее встречу. Ты тоже приедешь?

– Нет.

– Ты был просто замечателен. Не знаю, что бы я делал без тебя и миссис Рэттери.

– Да ладно. Я провожу Бренду.

Бренда уже не плакала, она сидела съежившись на стуле. Пока Джок говорил по телефону, она не поднимала глаз. А чуть погодя сказала:

– Я поеду этим поездом.

– Нам пора двигаться. Тебе, наверное, надо взять из квартиры какие-то вещи?

– Моя сумка… наверху. Сходи за ней. Я не могу туда вернуться.

По дороге она молчала. Сидела рядом с Джоком – он вел машину – и глядела прямо перед собой. Когда они приехали, она открыла дверь и первой прошла в квартиру. В комнате не было почти никакой мебели. Она села на единственный стул.

– У нас еще много времени. Расскажи, как все было.

Джок рассказал.

– Бедный мальчик, – сказала она. – Бедный, бедный мальчик.

Потом открыла шкаф и уложила кое-какие вещи в чемодан, раз или два выходила в ванную.

– Вещи упакованы, – сказала она. – Все равно остается слишком много времени.

– Не хочешь поесть?

– Нет-нет, ни за что. – Она снова села, поглядела на себя в зеркало. Но не стала приводить лицо в порядок.

– Когда ты мне сказал, – начала она, – я не сразу поняла. Я сама не знала, что говорю.

– Знаю.

– Я ведь ничего такого не сказала, нет?

– Ты знаешь, что ты сказала.

– Да, знаю… Я не то хотела… Думаю, не стоит стараться – что тут объяснишь.

Джок сказал:

– Ты ничего не забыла?

– Нет, там все, что мне понадобится. – Она кивнула на чемоданчик на кровати. Вид у нее был убитый.

– Тогда, пожалуй, пора ехать на станцию.

– Хорошо. Еще рано. Но все равно.

Джок проводил ее к поезду. Была среда, и в вагоны набилось множество женщин, возвращавшихся домой после беготни по магазинам.

– Почему бы тебе не поехать первым классом?

– Нет-нет. Я всегда езжу третьим.

Она села на пустое место посреди скамьи. Соседки с любопытством заглядывали ей в лицо – не больна ли она.

– Почитать ничего не хочешь?

– Ничего не хочу.

– А поесть?

– И поесть не хочу.

– Тогда до свидания.

– До свидания.

Отталкивая Джока, в вагон протиснулась еще одна женщина, обвешанная множеством мелких свертков.

Когда новость дошла до Марджори, она сказала Аллану:

– Зато теперь с мистером Бивером будет покончено.

Однако Полли Кокперс сказала Веронике:

– Теперь с Тони будет покончено, в смысле для Бренды.

Захудалых Ластов телеграмма потрясла. Они обретались на большой, но убыточной птицеферме неподалеку от Принсес-Ризборо. Никому из них и в голову не пришло, что теперь, в случае чего, Хеттон перейдет к ним. А если б и пришло, они горевали бы ничуть не меньше.

С Паддингтонского вокзала Джок отправился прямо в Брэтт-клуб. Один из мужчин у стойки сказал:

– Кошмарный случай с парнишкой Тони Ласта.

– Да, я был при этом.

– Неужели? Кошмарный случай.

Позже ему сообщили:

– Звонит княгиня Абдул Акбар. Она желает знать, в клубе ли вы?

– Нет-нет, ответьте ей, что меня здесь нет, – сказал Джок.

VII

На следующее утро, в одиннадцать, началось следствие; длилось оно недолго. Доктор, водитель автобуса, Бен и мисс Рипон дали показания. Мисс Рипон разрешили не вставать. Она была очень бледна и говорила дрожащим голосом; отец испепелял ее грозными взглядами с ближней скамьи; под шляпкой у нее скрывалась маленькая проплешина, там, где сбрили волосы вокруг ранки. В заключительной речи следователь отметил, что в случившемся несчастье винить, как явствует из свидетельских показаний, некого; остается только выразить глубочайшее соболезнование мистеру Ласту и леди Бренде в постигшей их тяжелой утрате. Толпа расступилась, образуя проход для Тони и Бренды. На следствие явились и полковник Инч, и секретарь охотничьего клуба. Следствие велось со всей деликатностью и уважением к скорби родителей.

Бренда сказала:

– Погоди минутку. Я должна поговорить с этой бедняжкой, рипоновской дочкой.

И прелестно справилась со своей задачей. Когда все ушли, Тони сказал:

– Жаль, что тебя не было вчера. К нам приходило столько народу, а я совершенно не знал, что говорить.

– Как ты провел день?

– Тут была лихая блондинка… мы немного поиграли в петуха и курочку.

– Петуха и курочку? Ну и как, успешно?

– Не очень… Даже не верится, что вчера в это время еще ничего не случилось.

– Бедный мальчик, – сказала Бренда.

С приездом Бренды они почти не говорили друг с другом. Тони встретил ее на станции; когда они добрались до дому, миссис Рэттери уже легла, а наутро улетела на своем самолете, не повидавшись с ними. Бренда – в ванне, Тони – внизу, в кабинете, где писал письма, в чем теперь появилась необходимость, слышали, как над домом пролетел самолет.

В этот день солнце почти не проглядывало, буйствовал ветер; белые и серые облака неподвижно стояли высоко над головой, зато голые деревья вокруг дома раскачивались и колыхались, а во дворе конюшни вихрями крутилась солома. Бен переоделся – для следствия он облачился в парадный костюм – и занялся делами. Громобою вчера тоже досталось – он немного прихрамывал на правую переднюю.

Бренда сняла шляпу и кинула ее на стул в зале.

– Сказать тут нечего, верно?

– Не обязательно разговаривать.

– Нет. Наверное, будут похороны.

– Как же иначе.

– Когда, завтра?

Она заглянула в малую гостиную:

– А они порядочно наработали, верно?

Двигалась она более замедленно, чем обычно, голос ее звучал монотонно и безразлично. Она опустилась в одно из кресел посреди зала, куда никто никогда не садился. И так там и застыла. Тони положил ей руку на плечо, но она сказала: «Оставь» – не раздраженно и нервно, а без всякого выражения.

Тони сказал:

– Я, пожалуй, пойду отвечу на письма.

– Хорошо.

– Увидимся за обедом.

– Да.

Она встала, безучастно поискала глазами шляпу, а найдя ее, медленно поднялась вверх по лестнице, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, заливали ее золотом и багрянцем.

У себя в комнате она опустилась на широкий подоконник и стала глядеть на поля, на бурую пашню, на колышущиеся безлистые деревья, на шпили церквей, на водовороты пыли и листьев, клубящиеся внизу у террасы; она так и не выпустила из рук шляпу и все теребила пальцами приколотую сбоку брошь.

В дверь постучали, вошла заплаканная няня:

– Прошу прощения, ваша милость, но я просмотрела вещи Джона. Это не мальчика платок.

Резкий запах и украшенные короной инициалы выдали происхождение платка.

– Я знаю, чей это. Я отошлю его хозяйке.

– Не возьму в толк, как он к нему попал, – сказала няня.

– Бедный мальчик. Бедный, бедный мальчик, – сказала Бренда, когда няня ушла, и снова уставилась на растревоженный пейзаж.

– Я вот думал о пони, сэр.

– Так, Бен.

– Вы как, будете его у себя держать?

– Я не думал об этом… да, пожалуй, нет.

– Мистер Уэстмэккот из Рестолла о нем справлялся. Он думает, пони подойдет для его дочки.

– Так.

– Сколько мы запросим?

– Не знаю… сколько, по-вашему, нужно?..

– Пони хороший, ухоженный. Я так думаю, сэр, меньше чем за двадцать пять монет его отдать нельзя.

– Хорошо, Бен, займитесь этим.

– Для начала запрошу тридцать, так, сэр, а потом маленько спущу.

– Поступайте, как сочтете нужным.

– Хорошо, сэр.

За обедом Тони сказал:

– Звонил Джок. Спрашивает, не может ли чем помочь.

– Как мило с его стороны. Почему бы тебе не позвать его на уик-энд?

– А ты как, не против?

– Меня здесь не будет. Я уеду к Веронике.

– Уедешь к Веронике?

– Да, разве ты забыл?

В комнате были слуги, поэтому они смогли поговорить чуть позже, когда остались в библиотеке одни.

– Ты в самом деле уезжаешь?

– Да, я не могу здесь оставаться. Ты же все понимаешь?

– Да-да, конечно. Просто я думал, может, нам вместе уехать куда-нибудь за границу.

Бренда продолжала так, словно не слышала его:

– Я не могу здесь оставаться. С этим покончено, неужели ты не понимаешь, что с нашей жизнью здесь покончено.

– Детка, что ты хочешь сказать?

– Не спрашивай… потом.

– Но, Бренда, родная, я тебя не понимаю. Мы оба молоды. Конечно, нам никогда не забыть Джона. Он навсегда останется нашим старшим сыном, но…

– Замолчи, Тони, пожалуйста, прошу тебя, замолчи.

Тони осекся и немного погодя сказал:

– Значит, ты завтра уезжаешь к Веронике?

– Угу.

– Думаю, я все же приглашу Джока.

– Ну конечно.

– А о планах на будущее подумаем позже, когда немного отойдем.

– Да, позже.

Наутро.

– Очень милое письмо от мамы. – Бренда протянула письмо через стол.

Леди Сент-Клауд писала:

…Я не могу приехать в Хеттон на похороны, но буду непрестанно думать о вас и вспоминать, как видела вас всех троих на Рождество. Дорогие дети, в такое время лишь друг в друге вы обретете поддержку. Только любовь поможет противостоять горю…

– Я получил телеграмму от Джока, – сказал Тони. – Он приедет.

– Своим приездом Бренда всех нас свяжет по рукам и ногам, – сказала Вероника. – Что бы ей догадаться прислать отказ. Понятия не имею, как с ней говорить.

Когда они остались после ужина одни, Тони сказал Джоку:

– Я ничего не мог понять, но теперь, кажется, понял. Я воспринимаю иначе, но ведь мы с Брендой во многом совершенно разные. Именно потому, что они ей чужие, и не знали Джона, и никогда не были здесь, Бренда хочет быть с ними. В этом все дело, ты согласен? Она хочет быть совсем одна и подальше от всего, что напоминает ей о случившемся… и все равно это ужасно, что я ее отпустил. Не могу тебе передать, что с ней… она все делает машинально. Ей куда тяжелее, чем мне, это я понимаю. А я ничем не могу помочь, вот что невыносимо.

Джок не ответил.

Бивер тоже был у Вероники, Бренда сказала ему:

– Вплоть до среды, когда я подумала, что ты умер, я и понятия не имела, что люблю тебя.

– Вот как? А говорила об этом не так уж редко.

– Ты еще в этом убедишься, – сказала Бренда, – дуралей.

В понедельник утром на подносе с завтраком Тони ждало письмо:

Дорогой Тони,

я не вернусь в Хеттон. Пусть Гримшо упакует мои вещи и отвезет их на квартиру. После этого она мне больше не нужна.