Обрастая листьями (страница 4)
На мгновение моя рука с вилкой и нанизанным на ней куском полу обугленной пищи, зависли в воздухе.
«Знаешь, у меня на спине росли листья.» – зазвенело в голове. Я перевел взгляд с еды на дожевывающего последний кусок курицы соседа. Что будет если сказать ему это? Посмеется как тогда? Напишет по этому поводу статью? Не знаю, что это было за чувство, но оно было похоже на натянутую до предела банковскую резинку – либо лопнет, либо растянется, либо отлетит в запястье, больно щелкнув по пальцам. Либо…
Кусок курицы совершил первый в своей жизни полет и приземлился на поверхность стола. Сосед проследил за траекторией его падения с бОльшим интересом, чем следил за моим кратковременным замешательством. Потом он перевел взгляд на меня.
– Будешь?
Я отрицательно покачал головой.
– Тогда я съем. – проинформировал он меня, с третьего раза смог-таки проткнуть курицу вилкой и с удовольствием отправил себе в рот – Ты, кстати, вроде сказать что-то хотел?
Я отрицательно покачал головой.
– Ладно. – выдавил он перед тем, как отключиться. – И кстати говоря, сковородка не жилец. Придется новую покупать.
Я кивнул.
Это был один из самых продолжительных диалогов за время нашего знакомства.
***
– Ну что же. – объявил мне торжественно сосед в один из однообразных будних дней. – Приятель (прежде он никогда не называл меня этим странным словом), я конечно был не лучшим соседом, немного более положенного тратил твои сбережения, вытеснил тебя с кровати на кушетку (но ты не сказал, что возражаешь, так что и претензий не предъявляй) и распоряжался домом как собственным. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что ты мне был должен! – на слове «был» в его взгляд пробрались хитринки. – Заметь я употребил слово был, и знаешь почему? А потому что отныне ты свободный человек! Ты отплатил мне сполна и теперь я не смею более тебя стеснять своим присутствием. Но не волнуйся. Тот-кто-некогда-спас-тебя-от-ужасной-хватки-смерти не будет жить на улице. Твой великодушный герой вновь обрёл своё счастье. Да, приятель, я возвращаюсь домой! Я возвращаюсь к жене. Я… – он задумался о чем-то своем, в глазах я разглядел невиданную прежде теплоту.
– И у тебя в жизни все непременно наладится! – воодушевленно пообещал он мне, не зная, как закончить разговор.
А затем в приступе несвойственного душевного подъема нехарактерным способом обхватил меня за плечи руками, прижал к себе и похлопал по спине.
Зачем?
Я вспомнил, что мама тоже изредка так поступала. Обхватывала меня за плечи с каким-то внутренним недоумением, будто спрашивая себя: «что она делает?». А я и подавно не мог знать ответ на этот вопрос. Мои ощущения были с ней солидарны. Я тоже не мог понять зачем ей понадобилось производить на свет столь нелепое движение. Этот жест навсегда остался для меня неуместным проявлением странных маминых обязанностей. Я не понимал, что она хотела этим сказать, как не понимал, что хотел сказать сосед сейчас…
Не понимал я и откуда взялось легкое пощипывание в глазах. Пощипывание прошло, стоило коснуться его мыслями.
Наконец бывший сосед меня отпустил и шумно выдохнул. Мое лицо как обычно ничего не выражало, а вот на его лице сияла улыбка до ушей.
– Не думай, что я тебя забуду. Непременно навещу, как буду в этих краях. Бывай! – с этими словами он закинул рюкзак на плечо, махнул на прощание рукой, и, не дождавшись ответа, исчез за дверью. Исчез таким же образом, как исчезали все пациенты – надеясь, что им больше никогда не придется возвращаться…
Еще некоторое время я стоял на месте, слушая как бывший сосед преодолевает приподнятым шагом очередной лестничный пролет. Под затихающий шум я пытался вспомнить имя человека, который просуществовал в моей квартире почти полгода.
Имя я не вспомнил, зато вспомнил зубочистку. Я отправился на кухню и заглянул под духовку. Зубочистка все еще лежала там. Я выудил ее вместе со сморщенным кусочком непонятного происхождения. Сомнительный кусок я без зазрения совести отправил в мусорное ведро, а на зубочистку уставился, не зная, что с ней делать.
Я рассеяно повертел ее в руках. Нечаянно уронил. Потерял. Пошарился по полу в ее поисках. Нашел у мусорного ведра. Вновь поднял. Вновь неуверенно уставился на заострённую к концам деревяшку. Посмотрел на мусорное ведро.
И наконец положил зубочистку рядом с портретом родителей.
Уверен, что мое лицо в тот момент ничего не выражало…
***
– Говорят, время – все равно что течение реки, а жизнь человека можно сравнить с лодкой, плывущей по этой реке. – услышал я как-то за обедом разговор молодых коллег-женщин. Вот уже год, как в моей квартире жили только я и сомнительный тип в зеркале. – Поэтичная метафора, не правда ли?
Другая согласно кивнула головой и тяжело вздохнула.
– В таком случае, наша жизнь берет начало в безмятежных водах, а к ее концу начинаются пороги. Течение с каждым годом все ускоряет движение, и времени ни на что не хватает. Не успеваешь следить, как дни сменяются неделями, а недели превращается в года. – дополнила она собеседницу и из вежливости обратилась ко мне. – Что думаете коллега?
Я ничего не думал. Такой ход мыслей я был не в силах понять. Для меня не существовало ни мятежных вод, ни порогов. Я не чувствовал ни ускорения, ни замедления темпа жизни. Для меня время текло всегда одинаково, и лодка преодолевала равное расстояние за равные промежутки времени – совсем как в задаче из учебника физики 7 класса.
Видимо моя жизнь так и застряла на уровне сложности этих задач…
Изредка я вспоминал о листьях, еще реже о соседе. И если листья я видел так же четко, как если бы они по-прежнему произрастали из спины, то силуэт соседа становился все более призрачным и размытым. В памяти не тускнела одна лишь облезающая с волос краска и замызганный свитер, а прочие подробности подмяло под себя бытовое однообразие.
Мне в общем-то не было до этого никакого дела.
И лишь иногда, вне зависимости от моего желания, глубоко в груди рождался и на полпути к свободе увядал одинокий вздох…
4.
– Ну как же так! Опять Вы без зонта под проливным дождем разгуливаете. Сами же знаете, как может быть опасна пневмония. Вот держите.
Протянула она мне зонт в надежде, что в обмен сможет заполучить в свое пользование мой локоть. И пусть речь ее была суха и пренебрежительна, глаза были до краев наполнены обожанием. Я не стал обманывать ее ожидания.
Через мгновение мы оказались под одним зонтом. В том месте, где наши плечи едва соприкасались, с моей мокрой куртки на ее сухое пальто медленно перетекал влажный след.
Она этого не замечала.
По ее руке вместе с легким трепетом заструилось счастье. Это счастье сталкивалось с непреодолимой преградой в виде складок куртки и мокрого следа и на меня не перетекало. Что же это было за счастье, которое можно было остановить несколькими слоями ткани?
Она этого не замечала.
Некоторое время мы шагали на работу в молчании.
– Вроде взрослый, а ведете себя как дитя малое. – сказала она с укоризной, едва сдерживая распирающий изнутри восторг.
С кем она разговаривала?
Я посмотрел в ее затуманенные глаза. В них помимо серости, которая отражалась от луж на асфальте, и собственного, ничего не выражающего лица я смог рассмотреть робость, неуверенность и сомнение, которые боролись с непреодолимым желанием.
На кого она смотрела?
Я улыбнулся, если так можно было назвать движение кончиков губ по параболе вверх. Почему-то этот жест, который в моем сознании служил простым проявлением вежливости, женщинами воспринимался чаще превратно. Не успела она опомниться, как непреодолимое желание вытеснило все прочие чувства и завладело моими губами.
Кого она целовала?
Когда она меня отпустила, я все еще стоял, сжимая в руке зонт, чтобы нас обоих не замочил проливной дождь. Девушка, которая любила мой локоть, вежливую улыбку и губы, залилась смущенной радостью. Видимо в то утро туманная завеса, через которую она смотрела на меня с дня нашего знакомства, из-за дождя сделалась почти непроницаемой…
Так начался самый обыкновенный день моей жизни. Ничего особенного – просто еще один день, как две капли воды похожий на все остальные.
Когда я встал по графику, умылся, позавтракал на скорую руку и вышел из дома, накинув легкую куртку, я знал, что он не будет ничем отличаться от прочих будних дней. За исключением некоторых незначительных событий, в число которых входил поцелуй студентки, временно подрабатывающей администратором в нашем отделении, я заранее знал, как он пройдет. Да и это внезапное признание не было такой уж неожиданностью. Скорее уж наоборот – я заранее вписал развязку в список предсказуемых событий.
Единственно, чего я не умел предсказывать, так это погоду и в данном вопросе всецело доверял синоптикам. Увы, они тоже, видимо, не умели, и поэтому в то утро с небес на меня обильно лилась самая типичная «переменная облачность без осадков». Мне она особого удовольствия не доставляла, но и неудобств тоже.
«Мне то да, а вот листья были бы только рады.» – думал я, стоя на красном сигнале светофора, когда в мысли вторглась рука с зонтом и едва заметно отклонила траекторию жизни от заданного направления. Отступление не привнесло ничего нового. И когда мы шли на работу под общим зонтом, а счастливая девушка то о чем-то воодушевленно чирикала, то влюбленными глазами наблюдала за моей реакцией, я мог думать лишь об одном…
– Как бы радовались листья этой влаге, струящейся с небес. – озвучил я свою самую сокровенную мысль.
Девушка, из уст которой потоками хлестали слова, недоумевающе на меня посмотрела.
– Ах точно, деревьям в эту весеннюю пору хорошо. – отмахнулась студентка, совершенно не понявшая о том, что я только что раскрыл ей главную свою тайну, и продолжала куда более интересный монолог.
Еще некоторое время я вслушивался в ее чириканье после чего со сдавленным вздохом продолжил думать о листьях. И когда вспомнил о старом друге-листе, мои губы сложились в теплую полуулыбку.
– Как ты поживаешь, старый приятель? – прошептал я.
– А, что?
– Да так, ничего, продолжай…
***
– И что, вы теперь встречаетесь? Повезло Вам. – упрекнул меня ввалившийся в кабинет, под предлогом одолжить бумагу, коллега-стажер. – Об этом уже все отделение говорит. Хотя, помнится, не так давно Вы встречались с другой. Впрочем, дело Ваше. – сделал он вид, что его нисколько не беспокоит мое «неподобающее» поведение. И постояв над душой в дверном проеме, с раздражением вышел, бросив напоследок сухое «спасибо».
Я молча проводил его взглядом и углубился в документы, которые должен был подписать. Они были для меня работой и представляли бОльшую ценность, нежели слова недовольных коллег.
***
В тот день пациентов было больше обычного. Каждые 40 минут, не успевали двери кабинета захлопнуться, как на полпути их останавливала новая рука и в проеме возникал очередной силуэт нуждающегося во врачебных услугах. Также, как и всегда, этот силуэт вежливо, но с некоторым нажимом, интересовался можно ли войти, затем следовал в кабинет и далее без зазрения совести пользовался моими врачебными навыками.
В целом работа у меня была простая: выслушивать жалобы, отсеивать лишнюю информацию и искать пути решения, да время от времени не забывать хвалить компьютер за хорошую работу. Обычно такая несложная деятельность была мне не в тягость, но сегодняшний день стал исключением.