Она была поражена тем, как спокойно почувствовала себя, снимая огромный груз тайны. Будь это ложью, приходилось бы изворачиваться.

Накормив приехавшего Орма горячим обедом из котелка, Хильд понеслась наверх, в свою временную комнату, облачаясь в привезенные, пахнущие домом свертки.

Неожиданно среди вещей оказалось желтое плотное платье, подаренное Ханной.

– Я не просила Тора привозить его, он вечно делает все по-своему. – подумала она, нервно сворачивая наряд в тканевый мешок.

Синий плащ, по которому она так скучала, заметно прохудился в некоторых местах, но так грел сердце, давая ощущение безопасности.

Запах дома пробудил резво сменяющие друг друга воспоминания, начиная с первого открытия двери и вида отполированных стен, до того момента, когда после встречи с сестрой она наконец вдохнула слегка затхлый запах и проводила рукой по успевшим запылиться предметам. Хотелось снова оказаться там, но время еще не пришло.

Орм уехал на следующий день, а Хильд пыталась восстановить душевный покой. А был ли он хоть когда-то?

Ей не хотелось об этом думать.

Шли сначала дни, из которых она по крупинке высасывала энергию, стараясь восполнить необходимый для жизни баланс. Среди снежного покрова было так легко сосредоточиться на важном, не отвлекаясь на течение рек, такое же быстрое, как и летящее среди людей время.

Земля и все живое заморозилось природой, чтобы дать отдохнуть от бешеного ритма смертей, цветений, листопадов, гниения и жизни. Душа тоже заморозилась, позволяя немного продышаться после случившегося и переосмыслить все до конца.

Дни превращались в недели. А недели в месяцы.

Холодные фьорды стали покрываться размокшим снегом, постепенно впитывающимся в землю и стекающим с каменных горных берегов в реки.

За это время ее душа успокоилась. Хильд научилась доверять тому, что находится за спиной. Теперь ничего не закрывало от ветра, холода и боли, но появился шанс преодолевать и защищаться, а не прятаться.

Весна была особенно теплой, но поздней. До самого появления зеленой травы не возникало даже идеи вернуться в Гримсберг. Один из последних весенних дней прошел в сборах.

– Зачем ты просила Орма привезти карту? – спросила Тидель, пока валькирия складывала вещи.

– Я поеду к Ханне. Давно уже пора.

– Не боишься встречи с Кристером?

– Ни капли. Все, что было раньше, не могло произойти иначе. А значит, я не могу себя винить за то, что все сложилось так. Он теперь помогает моей кровной сестре вернуться к жизни, у меня не осталось причин его избегать.

– А то, что он выбрал ее, а не тебя?

– Смешно. В мои планы не входило становиться матерью и любящей женой.

– Дома все будет иначе.

– А я уже дома.

Хильд оставила большую часть пожитков у Тидели, планируя забрать их на обратном пути. Судя по карте, до Карделии было всего неделю езды, поэтому тепло попрощавшись со ставшей уже родной травницей, она приняла противоядие от змей, которыми кишел весь центральный лес и погнала Ин в сторону замка.

Солнце согревало первыми жаркими лучами, а воздух впервые перестал обжигать легкие и тянуть вниз. Белоснежные бинты все еще крепко держали раненую спину, но это стало больше привычкой, чем необходимостью. Перетянутые ребра создавали ощущение, напоминающее туго закрепленные доспехи, не позволявшие расслабиться. Прилагая усилия для носки защиты, мышцы сами напрягались, начиная работать лучше. Облаченный в латы начинает ценить каждый вдох, сделанный полной грудью. И понимать, какого это, нести ношу, будь она стороной морали или же тела.

Шаг 16. В пустых потерях.

Никто не был предупрежден о приезде Хильд. На улице практически наступило лето, но сад на территории замка все никак не зацветал, оставляя засохшую еще несколько лет назад траву вдоль каменных тропинок. Желтое платье оказалось так вовремя под рукой, потому что ехать к королеве, хоть и совсем крохотного королевства, не хотелось в обносках.

Города по пути в Растрию уже были наполнены людьми, а такой пустоты, как во время первого приезда, уже не было. Красноватые земли с сухими деревьями стали оживать.

В замке стояла тишина. Никаких слуг, самой Ханны, Кристера. Никого. Из зависшего в нерешительности сделать еще шаг состояния ее вывел плач. Детский, едва слышный плач. Минуя старые каменные ступени лестницы, она еще раз прислушалась, а после побежала в комнату своего детства.

Пол теперь не был покрыт пылью, как и окно, через отмытые стекла которого свет попадал прямо на колыбель.

Маленькие ручки сжались в кулаки, когда на малышку упала тень. При виде серо-голубых глаз, неотрывно смотрящих на нее, девочка успокоилась и протянула крохотные пальчики к спадавшим за края кроватки черным волосам. Хильд протянула свою ладонь ближе к ребенку, но ту же оказалась обхвачена еще совсем слабыми ручками. Они долго, почти не моргая, смотрели друг на друга. Серые, в прошлом яркого цвета неба глаза с легкими морщинками, и прозрачные, как вода в ясный день, открывшиеся совсем недавно, детские.

Малышка довольно заулыбалась еще беззубым ртом, показывая свою радость еще и слюнявыми брызгами и дрыганьем ног.

Никогда не бывая к детям так близко, Хильд не могла оторвать взгляда, но ее прервал голос за спиной.

– Инга. Единственная. – прозвучали слова Ханны, стоящей в проходе.

– Твоя? – все, что смогла ответить немного хриплым голосом Хильд.

– Ну не твоя же. – сестра улыбнулась, наполненная умиротворением. Ответа не последовало, поэтому она продолжила. – Родилась совсем маленькой. Думала, что потеряю и ее, и себя.

– Было так тяжело?

– Да. Пришлось звать лекарей, ее еле спасли.

– А тебя? Ты хотя бы думала о себе?

– Нет, мне было все равно, справлюсь я или нет.

– И оставила бы дочь одну!

– Не одну. У нее есть Кристер, у нее есть ты.

– Это не то.

– Но она не ушла в нижние миры. – резко, не так, как прошлые фразы, сказала она. По телу Хильд сразу же прошел неприятный ток и она осеклась. Сестра была права, хоть и готова отдать свою жизнь за жизнь Инги.

Наступила тишина, которая во время разговоров стала случаться слишком часто.

– Я уже сейчас мечтаю о том, как смогу увидеть ее первые шаги и услышать первые слова.

– А Инга разве полное имя?

– Ингрид. Но Инга мне кажется ближе.

Еще не до конца осознав факт о пополнении, Хильд перевела разговор на новости, рассказывая, что почти не появлялась в Гримсберге, потому что лечила разодранную спину. История сопровождалась тяжелыми вздохами, но когда она говорила, что понимала, что и без крыльев может быть полноценной. Как люди.

Казалось, что такие далекие от неба создания несчастны от невозможности коснуться звездного покрова, слоев воздуха и светил, но сквозь годы пришло понимание, что крылья им не нужны. Эти люди держат небо внутри себя, позволяя всем существующим вселенным их внутренних миров слиться воедино и найти отражение в материальном пространстве.

Небо Асгарда нельзя было назвать небом, раз населяющим его существам даже полагались крылья, позволяющие сбегать время от времени от дыр в земле и серого пространства вместо звезд.

Не мир влиял на существ, а существа на мир.

Эта простая истина была одобрена сестрой и добавила смелости на то, чтобы в будущем сделать еще один шаг.

Столкнуться со своей болью.

Хильд уехала, но по дороге ее стало сильно мутить, поэтому ночь была проведена в постоялом дворе. От холодной воды начинало тошнить, а каждое движение вызывало головокружение. За стенами ее временного убежища уже вовсю лил дождь, которого так не хватало всю зиму. Она под светом луны и некоторых фонарей пыталась прийти в чувства, опираясь на старый колодец и умываясь чистой водой, похожей на яд в эту самую секунду.

Несколько дней были проведены с жутким жаром и лекарями у постели. С каждым часом становилось все хуже. Это длилось, пока не пришла записка.

«Возвращайся. Ее больше нет» от местных посыльных и подписью «Крис».

В который раз за эти, как бы она сказала, гребаные годы, ее мир сломался. Несмотря на ужасное состояние, она нашла силы встать и попросила запрячь Ин. Несколько часов ужасной тряски, пара остановок и вот уже снова стены замка, все так же отражающие тепло высоко стоящего солнца.

Сейчас Хильд не церемонилась, врываясь сквозь огромные и скрипучие входные двери. Кристер сидел на ступенях, опустив голову и закрыв лицо руками. Его плечи перестали быть мощными и прямыми, напоминая теперь не молодого и полного жизни юношу, а скрюченного старика.

– Как это случилось? – дрожащим голосом решилась, наконец, она спросить.

– Он ее забрал.

– Кто?

– Не знаю. Она говорила, что он ее заберет. Но я не верил. – его взгляд переместился на красные гобелены с изображенным золотым львом. – Она впервые позволила украсить стены. – было видно, как он не хотел говорить, но других источников информации не было. Подавив вину за надавливание на больное, она все же спросила:

– Где она?

– Наверху. В своем любимом месте.

– Я пройду?

– Делай все, что считаешь нужным.

И она поднялась в спальню, где была единожды. Облаченная в серое, слегка отдающее золотом платье, она будто спала под тяжелым балдахином. Только кровь, уже засохшая на пальцах, выдавала правду.

Тонкие и немного огрубевшие руки Хильд обхватили и прижали к себе руку единственного родного человека, который смог ее понять. Обычно она убивала, лишала жизни других, но никогда не чувствовала такую дикую боль внутри, падая на колени перед уже остывшим телом и захлебываясь в рыданиях. Ей казалось, что вот-вот Ханна очнется, начнет ругаться на измазанные кровью волосы, за которыми всегда так тщательно следила, обнимет ее, как и все, хоть и немногие разы до этого, скажет очередное пророчество или что-то, что уже случилось. Каким смешным теперь казались слова о разрушенном мире из-за того, что все оказалось не таким, как ей говорили. Вот сейчас, в эту самую минуту, ее мир по-настоящему развалился на куски, сгорел, раскололся, рассыпался как пепел.

По дороге она еще не совсем верила в это, но трогая труп сестры перестало быть возможным отрицание произошедшего.

Было бы больнее, не знай она, что Один заберет свою дочь в Асгард. Давило душу осознание, как Хана не любила этот самый Асгард. Она еще столько не успела. И Ингрид осталась одна.

Позволив себе еще больше почувствовать утрату, она села на край постели, поглаживая по белоснежным длинным вьющимся локонам, приглаживая каждую выбивающуюся волосинку.

Понимание о спящей где-то дочери Кристера, занятого своим горем, резко пронзило сознание. Как была, тяжело дышащая и измазанная кровью, смешанной со слезами, Хильд понеслась в комнату, где сотни лет назад сама проводила младенчество.

Ингрид не спала. Но и не улыбалась. Будучи частью своей матери, она явно знала, что той больше нет. Почувствовав, как нужна девочке, Единственной девочке, она подняла ее на руки, впервые прикасаясь не только к рукам, а ко всей Инге, хоть и укутанной в одеяло. Осторожно спускаясь по ступеням, она поравнялась с Кристером и опустилась рядом.

– И что нам теперь делать? – она опустила взгляд на успевшую уснуть малышку.

– Ты поедешь в Гримсберг, там купишь все нужное, я буду приезжать иногда и писать, но это будет нечасто.

– Подожди. А Инга?

– Поедет с тобой.

– Почему со мной? – ошарашено спросила Хильд.

– Я должен доделать дела Ханны. Она решила возродить королевство. Она моя дочь, но ты сможешь дать ей больше.

– Я не смогу. Я детей то в глаза не видела никогда.

– Хильд. Пожалуйста. Она не простит меня, если Ингрид будет не с тобой. Она верила в тебя и тебе. Она доверяла тебе больше, чем себе, раз не взяла на себя ответственность за собственную дочь. Ее словами было «а что я могу ей дать?» …

Но закончит он не успел, потому что его перебили.