– Машину он не украл – купил. После аварии. Считай, заново собрал. У него, между прочим, свой автосервис. Забыла?

– Да что ты говоришь? – делано удивилась жена. – А что ж аккумулятор нормальный поставить не мог, при своём-то автосервисе?

– А аккумулятор – родной, буржуйский. Не было смысла менять.

– Ну, понятно – бизнесмен, – в голосе Елены Павловны явно послышались ревнивые нотки, – то-то Катька рванула, не глядя. Пашка наш, конечно, и рядом не стоял…

– Ленка, ну чего ты бесишься? – Платон Данилыч приобнял жену за плечи. Ведь сама знаешь, почему у Катерины с Пашкой ничего не вышло – не её это вина. Забыла, как она родительский дом продала, чтобы кафе выкупить?

– Ой, Боже ж мой! – простонала Елена Пална. – Что же нам с «Родниками»-то теперь делать?! Мало того, что надо директора искать, так ещё и Катерине её долю выплачивать…

– Да не паникуй ты заранее! Кто знает, как у них там всё сложится…

– Ой, дай Бог, чтоб…

– Ле-ена-а! – укоризненно протянул Ракитин. – Ты ж у меня хорошая, добрая баба…

– Так я и говорю: дай Бог, чтоб всё у них там сложилось! А вот где Павка пропадает? – забеспокоилась Елена Павловна.

Пашка вернулся в плохом настроении, на вопросы отвечал односложно, есть не стал и, сказав, что зверски устал после тяжёлой смены, заперся у себя в комнате.

* * *

На самом деле смена выдалась на удивление спокойной для новогодней ночи, и утром Пашка, прихватив бутылку шампанского и кое-что из материных припасов, отправился провожать молоденькую докторшу Полину Евгеньвну, с которой они работали в одной бригаде уже второй месяц и которая явно ему симпатизировала.

Полина проживала в небольшой двухкомнатной малосемейке. Жильё было ведомственное. Вторую комнату занимала Марина – медсестра из городской больницы, мать-одиночка с дочерью-школьницей. По случаю праздника соседей дома не было – уехали к родственникам в Пермь.

Молодые люди устроились на диване, разложив угощение на журнальном столике. Выпили, поболтали ни о чём, снова выпили. После третьего тоста Полина, которая едва касалась губами края бокала, перестала смущаться, в речи и движениях проявились мягкость и манкость, Пашку тоже отпустило, неразрешимые проблемы, которые всё последнее время давили неподъёмным грузом, отошли в сторону, и он ощутил в теле и на душе необыкновенную лёгкость и свободу, даже дышать начал по-другому – полной грудью.

Рядом с Полиной, такой хрупкой и нежной, он вдруг почувствовал себя сильным и уверенным: не надо было никому ничего доказывать, унижаться, добиваясь взаимности – он был интересен и нужен таким, какой есть! И не было вокруг никого и ничего: ни родителей, которые постоянно ждали от него подвигов и свершений, ни горечи от потери семьи, ни стыда перед Катей, которая ради него осталась без собственного дома…

Паша робко поднял руку, кончиками пальцев осторожно коснулся щеки девушки и обомлел: Полина ласково, как котёнок, потёрлась о его ладонь и закинула голову назад. Пашкины пальцы скользнули вниз по стройной шейке, по рельефным ключицам…

Полина сдавленно охнула, и волна восторга накрыла парня с головой. Придерживая хрупкие плечи девушки одной рукой, другой он нетерпеливо расстёгивал неподатливые круглые пуговички:

– Родная! Сладкая! Хочу тебя…

* * *

1 января, 2010, Екатеринбург.

Наташа с трудом дождалась вечера и набрала номер Пола.

– Baby, it's great to hear from you! Everything is fine? Did he agree to a divorce? (Детка, страшно рад тебя слышать! Всё нормально? Он согласился на развод?)

– Yes…(Да…) – Наташа всхлипнула в трубку.

– What happened? How do you do? How is our baby? (Что случилось? Как ты? Как наш ребёнок?)

Наташа горько и совершенно искренне разрыдалась, захлёбываясь слезами и некрасиво швыркая носом.

– Nata, my little girl! What did he do to you? (Ната, маленькая моя девочка! Что он с тобой сделал?)

– He beat me… (Он избил меня…)

– Damn…I told you you didn’t have to go… Where are you now? (Чёрт…Я же говорил, что тебе не нужно было ехать…Где ты сейчас?)

– At the hospital… (В больнице…)

– Oh my God! Is the baby all right? (О, Боже! С ребёнком всё в порядке?)

– Our child is no more… (Нашего ребёнка больше нет…)– Наташу накрыла новая волна слёз.

– Ah, damn it! Have you contacted the police? Your doctor should do it! (А, проклятие! Ты обратилась в полицию? Твой доктор должен это сделать!)

Наташа растерянно затихла.

– Natasha! Natasha! Why are you silent? (Наташа! Наташа! Почему ты молчишь?)

– It hurts… (Мне больно…)

– You should call the police. They'll put him in! Raising a hand against a pregnant woman is a crime! (Ты должна обратиться в полицию. Его посадят! Поднять руку на беременную женщину – это преступление!)

– Don’t you understand that this is not America?! (Неужели ты не понимаешь, что здесь – не Америка?! – истерично выкрикнула Наташа и раздельно произнесла по слогам: – He won’t get a-ny-thing! And he won't give Misha to me! (Ему ни-че-го не бу-дет! И Мишу он мне не отдаст!)

– I'm going to you. As fast as I can! (Я вылетаю к тебе. Так быстро, как только смогу!)

– No! (Нет!)– испуганно выкрикнула Наташа. – I'm afraid for you: my husband is a terrible person! He agreed to a divorce, and it's already good! (Я боюсь за тебя: мой муж – страшный человек! Он согласился на развод, и это уже хорошо!)

– Then you must leave immediately. Lawyers will do everything for you! (Тогда ты должна срочно уехать оттуда. Юристы всё сделают за тебя!)

– Where? (Куда?) – задала она главный вопрос.

– First to Moscow, and then to me to New York. (Сначала в Москву, а потом – ко мне в Нью-Йорк.)

– And you'll be happy to see me like this? (И ты будешь рад видеть меня такую?) – Наташе хотелось закрепить позиции.

– Silly little girl! Of course, I will be glad, I will be happy to see you, and you will bear me many, many children, as many as the Lord sends us! (Маленькая глупая девочка! Конечно, я буду рад, я буду счастлив видеть тебя, и ты родишь мне много-много детей, столько, сколько пошлёт нам Господь!)

Умывшись и причесавшись перед треснутым зеркалом, Наташа подошла к дежурной медсестре, сообщила, что хочет сегодня же уйти домой и, напевая, вернулась в палату.

Глава 29

1 января, 2010, Прикамск.

Расслабленный и одуревший от восторга Пашка нежно смотрел на тонкий профиль спящей девушки.

Сколько он себя помнил, Пашка постоянно был кому-то что-то должен. В детском саду на него давили нянечки и воспитатели, заставляя есть холодный и скользкий манный пудинг и пить кипячёное молоко с противными пенками. В школе не давали покоя учителя, а дома – родители: все они на разные голоса твердили, что надо учиться, получать аттестат, поступать в институт, делать карьеру. Как будто без высшего образования и жизни нет. Вон, ни у матери, ни у отца вышки нет – живут же себе, и неплохо.

Катька, та всё больше молчала, но смотрела так, что он и без слов чувствовал себя виноватым и должным. А в чём его вина? В том, что не любил её никогда, относился как к товарищу по несчастью, так ведь сердцу не прикажешь! Другим органам, кстати, тоже! Родители этого не понимали, да и как объяснишь, особенно после того, как Катька продала оставшийся от родителей дом и вложилась в совместный бизнес?! Да они бы и слушать не стали, покрутили б у виска и снова начали поносить Женьку.

А Женька – умница: сразу всё просекла про них с Катькой, без слов! Женька вообще знала его как никто, вот только разговаривать умела исключительно в приказном тоне: подай-прими-пошёл вон. И за себя постоять, конечно, тоже умела: вон как тогда отцу ответила – наотмашь рубанула. Сам Пашка никогда бы так не смог!

Он откинулся на спину, закрыл глаза и погрузился в волнующие воспоминания. Женька… Какая она была нежная, страстная и одновременно податливая! Никогда Пашка не забудет ту ночь, когда привёз её с вечеринки в квартиру сестры Александры. Он и после, когда уставшая и раздражённая жена после долгих уговоров и препирательств подпускала его к себе, закрывал глаза и вспоминал именно ту, первую их ночь, и жил этими воспоминаниями. Пашка словно наяву почувствовал лёгкое дыхание и невесомые прикосновения нежных пальцев:

– Женя, Женечка! Иди ко мне…

* * *

– И чё, ты вот так целый вечер и прорыдала? – соседка Марина, не торопясь, выкладывала из большой дорожной сумки разные вкусности.

Полина шмыгнула носом и попыталась перевести разговор:

– А ты почему одна вернулась?

– Так мне на смены, а Алёнке тут чего делать? У брата в Перми – своих двое. Невестка им билетов набрала и на ёлки, и в театры, вот пусть и веселятся. Да ты от разговора-то не уходи, рассказывай, чего плачешь?

Полина, которую на самом деле так и распирало от желания выговориться, выложила всё, что было, утаив лишь имя своего обидчика.

– Представляешь, он меня Женей назвал!

– Слушай, а это, часом, не Пашка Ракитин у тебя гостевал? – прищурилась Марина.

– А ты откуда знаешь? – настороженно встрепенулась Полина.

– Тю-ю, так я ж на скорой сколько лет отпахала, – Марина сноровисто разложила по тарелкам городские деликатесы и достала из морозилки запотевшую бутылку водки, – я ж в больницу-то перевелась, когда Алёнка в школу пошла. А до этого я – на смене, дочка – в садике на пятидневке, так и жили. Так что я на подстанции всех знаю – спрашивай, коли интересно.

– А про Павла… – замялась Полина.

– И про Пашку знаю, и про папашку, и про мамашку его шебутную, и про Женьку, – Марина ловко отвернула крышку и аккуратно разлила по рюмкам густую и тягучую на вид водку.

Полина сморщилась и отрицательно покрутила головой:

– Ой, я не буду. Ты про Женьку расскажи.

– А чего про неё рассказывать? – Марина с удовольствием опрокинула рюмку и захрустела маринованным огурчиком. – Пройденный этап. Бросила она нашего лопушка Павлика и свалила в Ёбург, к олигарху. И пацанёнка с собой забрала. Говорили, что Пашка сам у нотариуса отказ от ребёнка написал. Так что Пашка твой теперь – вольный сокол. Только я б на твоём месте лучше к мамашке его пригляделась: она у них в семье всем рулит. Бизнесменша. Мужики у неё по струнке ходят. Говорят, что Женьку эту она на дух не переваривает, да и понятно: эта Пашкина баба – сучка та ещё. Знаешь, что она в садике утворила?

– В каком садике?

– В каком, в каком… В детском, куда у меня Алёнка ходила. Женька там санитаркой работала и хотела подсидеть медсестру, ну, короче, растолкла таблетку, завернула в бумажку, а на бумажке написала: убирайся отсюда, а то капец тебе…

– Ты серьёзно? – Полина с сомнением посмотрела на пустую рюмку.

– Так медсестра-то, Тамара Алексеевна, вскорости померла, а Женьку с работы выпнули, – сделала Марина большие глаза, – вот и думай сама, серьёзно или несерьёзно. Я вот только одного не пойму, чего ты в этом Пашке-то нашла? Мямля, мамкин сынок. Мужик должен быть мужиком, хозяином жизни, таким, чтобы ух! – она с силой сжала кулак.

– Чтоб морду бил, что ли? – поморщилась Полина.

– Ну, ты глупости-то не говори, – подобиделась Марина, – ну, вот как тебе объяснить, вот хозяин он что в первую очередь делает? Он заботится! О доме, о скотине…

– Ну, я же не корова!

– Ну, не знаю, как тебе растолковать! Молодая ты ещё. Вот поживёшь с моё, помыкаешься одна с ребёнком – поймёшь!

– Да не хочу я ничего понимать! Знаю я такого… – она замялась, подбирая слово, – хозяина. Мать моя с таким живёт уже лет двадцать.

– Что, руки распускает? – сочувственно покивала Марина.

– Нет, что ты?! – возмутилась Полина. – Но мать все двадцать лет приседает, кланяется и благодарит его, что осчастливил – взял её с ребёнком.

– Чё, жадный? – прищурилась Марина.