Я, между делом, достала свои бумаги, и разложила их перед Санычем на столе. Не успела и рта раскрыть, чтобы объяснить, что и где, как двери отворились, и на пороге возникла полная женщина с улыбчивыми серыми глазами, румянцем во всю щеку и задорными мелкими кудряшками на голове, бухгалтер лесничества. Александра Ивановна, а в миру, просто, тетя Шура, и внесла небольшой пластиковый поднос, с чайником, двумя чашками и вазочкой с карамельками. Увидев меня, ласково пропела:

– Ой, Катюша… А мы тут уже тебя заждались. Уехала в свой город, и пропала. Давеча Василич прибегал в магазин, так переживал шибко. У тебя все хорошо?

Я закивала, улыбаясь в ответ.

– Все хорошо, теть Шура. И у вас, как я вижу, тоже все в порядке. Не меняешься, все такая же молодая, да бодрая!

Ставя поднос на стол, она усмехнулась, отдавая дань моему бесхитростному комплименту.

– Скажешь, тоже, молодая! Уж шестой десяток пошел…

Я с улыбкой проговорила:

– Так о том и речь!! Пошел, не пошел, а ты все в одной поре… -Я полезла в свою сумку, и извлекла оттуда коробку шоколадных конфет, перевязанную нарядным бантом. Протянула ее женщине со словами. – Прими, теть Шура, гостинчик тебе из города.

Та зарделась от удовольствия, и забормотала со смущением:

– Да, зачем, Катенька… Небось дорогие…

Я только головой покачала.

– Не дороже денег, теть Шура. С чайком попьешь.

И тут я уловила тоскливый взгляд лесничего, переходивший с вазочки с карамельками на яркую коробку в руках у своего бухгалтера. Ну, чисто, малое дите! Я полезла опять в сумку, и достала еще одну, точно такую же коробку. Положила ее на стол, и подмигнула Санычу.

– И про тебя не забыла. Так что, тете Шуре нет нужды делиться с тобой.

Женщина тихонько прыснула со смеха в кулачок, и поспешила покинуть кабинет начальства под сердитым взглядом хозяина кабинета. Вся деревня знала о слабости Саныча к шоколадным конфетам.

Чай мы выпили, неспешно беседуя о производственных вопросах. Саныч попросил меня послать в деревню трактор, чтобы дороги почистить после бурана. Трактор лесничества дышал на ладан, и мог застрять в любом сугробе. В общем, беседа прошла, как и полагалось, со взаимной приязнью и дружеским участием. Я уже засобиралась в обратный путь, когда Саныч, словно что-то вспомнив, остановил меня.

– Да, Юрьна, чуть не забыл. К нам егеря нового посылают. То ли охотхозяйство раздобрилось, штат расширило, а может еще по какой причине, не знаю. – И он внимательно, со значением, посмотрел на меня. Не дождавшись от меня никакой словесной реакции, продолжил. – Я им говорю, что ж так внезапно-то, посередь зимы? У нас для него и жилья никакого нет. Разве что, на постой к кому определить. А мне отвечают, мол не кручинься и не горюй, не твоя, мол, это проблема. Егерь будет жить на заимке, которую летом экспедиция строила. Ты только ему лошадь выдели, а остальное, мол, наша забота. И уже, говорят, сегодня и явится. – И он опять уставился на меня, словно пытаясь влезть в мою черепушку.

Я молчала, как рыба в гастрономе на прилавке, стараясь придать своему лицу равнодушное выражение, говорившее: «А мне-то что? Мое дело-сторона.» А у самой мысли метались со скоростью вспугнутых белок. У меня, почему-то, даже сомнений не возникало, что не простой это егерь, ох, не простой. Вот, только нам еще тут шпионов не хватало! Хотя, после всего произошедшего с экспедицией, подобных шагов следовало ожидать от Паукова-старшего. Теперь он решил сначала «брод» разведать, а уж потом в воду лезть. Ох ты, Господи… Я усиленно размышляла, а Саныч пристально за мной наблюдал. Заметив его внимательный взгляд, я расплылась в улыбке, стараясь придать лицу некую беззаботность и даже пофигизм. Бодрым голосом проговорила, подкрепляя этот самый пофигизм на лице словом:

– Ну, значит, у нас скоро сосед появится. Приглядывать за порядком будет.

Саныч сокрушенно покачал головой и с тяжелым вздохом проговорил:

– Знаешь, Юрьна, что тебе скажу, ты можешь из меня дурака не делать. Я думал, мы с тобой друзья, и я такого отношения не заслужил. – Я набрала в грудь воздуха и выпучила глаза, собираясь высказать ему свое праведное негодование. Но, он мне шанса не дал. Махнул рукой, и обиженно проговорил. – Ты тут дурочку валять завязывай! Я тебя, как облупленную знаю, за столько лет изучил уже. Что тогда случилось, не спрашиваю. Да, и ты вряд ли мне правду скажешь. Но, вот, что я тебе скажу. Ты там поосторожнее будь. Ухо востро держи. Не нравится мне это новое назначение. Нам егерь по штату не положен, это я точно знаю. Задумали опять что-то эти… Которые экспедицию отправили сюда. А деньжищ у них, судя по всему, немеряно, и люди они непростые. Ты там, знахаря предупреди тоже.

От подобной прозорливости я аж ресницами захлопала. Все-таки, человек живущий на земле не утратил ни мудрости, ни ясности ума. Я вздохнула тяжело, и заговорила тихо, доверительно:

– Саныч, ты же понимаешь, не моя это тайна и рассказать тебе много не могу. Но врата в Медвежьем Яру уберечь надо. Не то беда может случиться. Да такая, что и представить себе не можешь.

Лесничий посмотрел на меня внимательно, и кивнул головой.

– Кать, я уже догадался. А то, что ты влезла по самые уши во все это, меня ничуть не удивляет. Если бы не влезла, вот тогда бы я удивился. А так… В общем, я предупредил, а там, сама смотри.

Я тоже, тяжело вздохнув, поднялась со стула, собираясь покинуть кабинет. Уже когда взялась за ручку двери, Саныч опять заговорил:

– И… это, Катюх, имей ввиду, если что… В общем, можешь всегда на меня рассчитывать.

Я серьезно посмотрела на лесничего, и, вложив в голос всю душевность, на какую только была способно проговорила:

– Спасибо, Саша… Я знаю. – Махнув рукой, вышла за дверь.

Глава 7

Остаток дня прошел в обычной рабочей кутерьме. Бригады работали, как на стройках первых пятилеток, ударно, без остановки. Под жесткой Андрюшиной рукой все крутилось и вертелось с четкостью, хорошо отлаженного и смазанного механизма. Я даже пошутила, что без меня у него лучше получается. Андрей шутки не принял. Сурово глянул на меня и пробурчал:

– Мать, не говори так. Мне до тебя еще расти и расти.

Но я-то уже видела, что с него получается, можно сказать, вырастает на глазах, очень хороший руководитель. Да и мужики его уважали безмерно. Надо сказать, было за что. Вечер прошел, как обычно. Планировали с бригадами завтрашний день. Одна из бригад заканчивала лесосеку раньше времени, и мы с ними намечали переезд. Выходило, что к весне базу придется, все-таки, переносить на другое место, чем здорово огорчили Василича. Был другой вариант, обменяться лесосеками с лесничеством, и я обещала обсудить это с Санычем. Послезавтра должны были прибыть машины на погрузку, и один трактор пришлось снять для расчистки дороги, иначе машины просто не сумеют добраться до верхнего склада после прошедших буранов. В общем, все, как обычно. Поужинали, сходили в баню, и разбрелись по своим домикам.

Все это время, пока я занималась производственными и организационными вопросами, из головы у меня не выходили мысли об Олеге. Как он там? Какое наказанье ему изберут Старейшие? Почему-то я была уверена, что они учтут все события и примут правильное и мудрое решение. Но, в глубине души тревога скрутилась заснувшей гадюкой, и, время от времени, принималась поднимать свою голову с громким шипением. А еще, я думала о новом егере. Что если, егерь, который едет к нам, это просто егерь, и ничего больше? И тут же сама себя одергивала. Угу… С нашим-то счастьем… Надо было сообщить Прону об этом. Береженого, как говорится, Бог бережет. И как добавляли мои мужики, «а не береженого – конвой стережет». В общем, с вечера мне не спалось. Затопила печку, поставила чайник, хотя чая совсем, вроде бы, и не хотелось. Пыталась почитать книгу, при зажженной керосинке. Но, читать-то я читала, и страницы довольно бодро перелистывала, но ни одного слова из прочитанного до меня не доходило. И кто бы спросил у меня, о чем книга, даже под страхом смертной казни, не смогла бы сказать.

Чайник закипел, громыхая крышкой, и это вывело меня из задумчивости. Встала, заварила щепотку душицы. По домушке поплыл аромат, навевающий мысли о лете. Обхватив кружку двумя руками, словно пытаясь согреться, задумалась. Память меня тут же услужливо увела в прошлые дни. Перед глазами поплыли картины нашей первой встречи с Олегом, назвавшимся мне Одином, как я сидела на земле, хлопая ресницами после пережитого испуга от внезапной встречи с медведем, который, в свою очередь, оказавшимся другом Олега. И дальше, дальше, дальше… Наши встречи, наши разговоры, его серьезный взгляд, от которого у меня сжималось все внутри и прерывалось дыхание, легкое касание рук, его насмешливый голос. И я не заметила, как заплакала. Слезы катились из глаз горохом и, с тихим звуком, падали прямо в кружку с чаем. Я пришла в себя. Вот только этого сейчас и не хватало!! Давненько я не позволяла себе подобных слабостей, и сейчас этого делать не стоит! Решительно встала, плеснула из умывальника пригоршню воды в лицо. Зашуршала коробкой под столом, в которой у меня были спрятаны всяческие мелкие «заначки» на какой-нибудь непредвиденный случай, например, на приход нежданных гостей. Пара пачек пряников, несколько бутылок хорошего вина, какие-то конфеты ы мешочке, несколько банок консервов, и блок сигарет. Развернула целлофан, извлекла оттуда пачку, и, накинув бушлат на плечи, вышла на улицу.

Небо над головой было высоким, почти черным, с яркими фонариками далеких мерцающих звезд. Тонкий серпик народившегося месяца выплыл над притихшей тайгой. Рожки месяца были немного опущены вниз, значит снежным будет месяц. Но, зато, и крепких морозов не будет. К чему-то вспомнила свою покойницу бабулю, которая учила меня определять по молодому ночному светилу, будет ли следующий месяц сухой, или пойдут осадки. «Повесь мысленно на нижний рожок ведро, до краев наполненное водой. – Поучала старушка. – И ежели водица прольется, значит жди или дождей, или снегов. А ежели ведерко висит без наклона, и вода не выплескивается, значит месяц будет без осадков». Эх, сколько всего знали наши бабушки и дедушки! Сколь мудры и рассудительны они были – не нам чета!

Я достала из пачки сигарету и прикурила. Над всеми избушками в небо поднимался печной дымок, но света в окошках не было. Все спали. Что ж мне-то не спится?! Не докурив сигарету, выбросила окурок и поморщилась. Терпеть не могла табачного дыма. От какого-то чувства неприкаянности хотелось завыть на луну, громко жалобно и тоскливо. Зябко передернула плечами, и пошла к импровизированной конюшне. Мужики приладили к моему гаражу надежные ворота, специально из-за Люськи. Все ж, тайга кругом, и дикого зверя полно. А собак на нашей базе не водилось, предупредить о звере было некому. Лошадь сквозь запертые ворота почувствовала мое приближение и тихонько зафыркала. Я осторожно, стараясь не шуметь, отворила затвор и вошла в гараж. Лошадка потянулась ко мне мордой, обдав теплым дыханием, положила голову на плечо и замерла так. Я поглаживала Люську и тихо приговаривала:

– Ну, и что нам с тобой делать теперь? Как ты думаешь, с ним все будет хорошо? – Люська тихонько фыркнула. – Я тоже так думаю, а все равно, на сердце неспокойно.

Кобылка затрясла головой, словно, осуждая меня. С вопросами пристает, а где же угощение?! Я достала из кармана кусочек сахара и протянула подруге. Похлопала ее по шее, вышла, тщательно запирая за собой большую тесовую створку ворот, и направилась к своей домушке. Спать легла, потому что надо. Но сна не было ни в одном глазу. Бараны разбегались, слоны, вообще, куда-то попрятались, и даже таблица умножения нисколько не помогала. И я принялась едва слышным шепотом декламировать стихи.

– Она сидела на полу

И груду писем разбирала,

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела,

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело…