В одном сумеречный князь был прав: за это время он качественно обработал Эржбет, и вопросов по фейковой проверке не возникло. Но я все равно отходила с большим трудом, как будто на ногах перенесла тяжелейший грипп. Со слабостью, жаром, почему-то больной спиной и кошмарами, в которых темная фигура в плаще целует меня, и воздух заканчивается, а вырваться из стальной хватки нет никакой возможности.

– Спускайся!

– Иди к черту! Или к Арлуне, куда у вас здесь посылают…

– Да не бойся ты, Грейс! Спускайся! Поболтаем. Выпьем.

– Выпили уже, хватит! Нельзя злить Эржбет, она ненормальная жестокая тварь. А еще здесь бродит ее цепная Одетта. Откусит тебе излишне самоуверенную часть тела, будешь знать.

– Никто не узнает! Вы всегда сбегаете в сад, я знаю. Дальше сада не уйдем, я тебе обещаю! Грейс, пожалуйста, я сильно рискую, стоя здесь у всех на виду!

Я закусила губу. На одной чаше весов Лазарь Фаренгейт и его биполярное расстройство, а на другой – бессонная унылая ночь.

– Скройся! – шикнула я. – Сейчас оденусь.

Я нашла тысячу причин надеть платье и тенью проскользнуть вниз, чтобы по проторенному пути оказаться на укромной полянке в саду. И то, что иначе придется просто лежать и смотреть с потолок с ужасно безвкусной лепниной. И то, что хотелось глотнуть свежего воздуха. И надежда на то, что Лазарь захватил какой-нибудь еды. И совсем несвойственный ему потерянный вид.

А еще нестерпимое, почти болезненное, желание узнать, говорил ли его отец что-нибудь обо мне после того, как я потеряла сознание прямо у него в руках.

Последнее, надо сказать, не радовало.

– Разве ты не должен быть на учебе? – спросила я.

– Неа, – лаконично и равнодушно ответил Лазарь, окинув меня взглядом.

Я заметила в его руках небольшую фляжку, но не почувствовала запаха алкоголя, да и сам парень не был пьян. Тогда что стряслось?

– Все нормально? Ты какой-то непривычно задумчивый. Вторую встречу подряд не пытаешься меня унизить, не угрожаешь купить. Что с тобой?

И Лазарь в очередной раз удивил:

– Расскажи о своем отце.

– Что? – Я даже подумала, что ослышалась. – Зачем тебе интересоваться моим отцом?

– Ты так часто о нем говоришь. О том, что хочешь вернуться. Расскажи, какой он.

– Он мой отец. У меня больше нет близких. Мама умерла, я никогда ее не знала. А папа меня вырастил. У нас свой бар на побережье, маленький, но атмосферный. Папа делает обалденные коктейли. А я, хочется верить, неплохо их разношу. На пляже очень красиво вечером, когда заходит солнце. Посетителей уже нет, можно неспешно прибираться между лежаками и любоваться морем. А в несезон мы делаем горячие коктейли и, надо сказать, многие нас за это любят. Народ приходит, берет стаканчик горячего вина и смотрит на штормовое море. Мы живем в трейлере неподалеку. Тесновато, но все компенсирует близость пляжа. Однажды…

– Грейс, – перебил меня Лазарь, – ты говоришь о доме. О природе. О своем мире. Но не об отце, почему?

– Я…

Никому и никогда я не признаюсь, что впервые оказавшись в этом мире, часто думала о том, как здорово было бы остаться здесь навсегда. О том, какое все вокруг светлое и красивое, как спокойно и весело рядом с Диланом. Как хотелось окунуться в другую жизнь: вне крошечного видавшего виды трейлера и пьющего беспробудно отца. Вселенная иногда исполняет желания.

– Он хороший отец. Может, не победит в конкурсе «Отец года», но он воспитывал меня, как умел. Я не знаю, что случилось с ним, почему он стал пить. Но мне казалось, что существуют два совершенно разных человека. Один – это мой папа, с которым мы искали ракушки, вместе плели сети для декора барной стойки и придумывали новые рецепты коктейлей. А второй… второго человека я не знаю, он чужой мне, он пугает.

Иногда я боюсь, что мой отец совсем исчезнет. Останется только часть него.

– Мы плохо расстались. Он наговорил много обидного. И я тоже. А еще он оказался прав, но вряд ли его это радует. Я не знаю, что с ним, справился ли он с моим исчезновением, или окончательно спился. Может, я вернусь, а отца уже нет. И последнее, что он слышал от меня – это что я ненавижу жизнь, которая ему далась с трудом.

– Я думаю, он ищет тебя, – произнес Лазарь.

Протянул фляжку, и я сделала осторожный глоток. Что-то совсем не алкогольное, но очень тонизирующее: я даже приободрилась, а еще исчезла остаточная слабость после поцелуя с сумеречником.

– Он не сдался, он ищет. Так должен поступать настоящий отец.

И тут я догадалась.

– Ты снова поскандалил с Бренном, да?

– Это сложно назвать скандалом. Он не скрывает того, что я – ошибка молодости. Они с мамой недолго были вместе, меньше года. Потом отец влюбился в принцессу, а мама уехала жить в нищете и вскоре умерла. Мне пришлось вернуться, но, как видишь, чуда не произошло. Я часто размышляю, сколько выходок Бренн Фаренгейт должен мне спустить, чтобы показать наконец истинное лицо и перестать играть перед окружающими заботливого отца.

– Нас с тобой точно не сфотографируют для рекламы семейных завтраков на упаковке хлопьев.

– Мне правда жаль, что его невеста погибла. Возможно, будь у него желанный ребенок, он бы меньше ненавидел меня.

– Что с ней случилось? С его невестой?

– Папа служил у бывшего короля, был его советником и метил на место главы сумеречных стражей. Только король не знал, что его друг собирается его предать. Без помощи отца переворот бы не случился. Папе обещали, что он получит желанные должности и принцессу Ариадну. Что она ничего не узнает о его предательстве. Но король не сдержал слово: Ариадну заставили пройти через ритуал принятия сумеречной магии. Она не выдержала его, умерла. Отец узнал слишком поздно, чтобы помешать, но успел к самому концу – и она умерла у него на руках, поняв, что ее любимый мужчина убил ее семью. Тогда Бренн Фаренгейт из хозяина жизни и самого молодого Советника Сумерек превратился в циничную тварь, уничтожающую на своем пути каждого – даже сына – если он мешал. А еще завел волчицу и назвал ее в честь мертвой невесты. Вот такая вот история.

– В этом мире хоть у кого-то есть простые истории?

– Есть. – Лазарь улыбнулся. – У тебя. Ты не хотела здесь оказаться, ты хочешь к отцу в свой мир. Ты – иномирянка, всего лишь поверившая не тому человеку, и скоро вернешься домой. Чем не простая история?

Я вспомнила о сумеречной магии, почти беспричинной ненависти к Эржбет, Дилане, Одетте…

– Всем.

Лазарь вдруг сделал очередной глоток из фляги и потянулся ко мне.

Я отпрянула, будто над головой кто-то перевернул кадку с ледяной водой.

– Прости… – покачала головой. – Я действительно хочу вернуться. Уйти навсегда. Я не могу позволить себе оставить здесь… что-то такое, понимаешь?

И я совсем не хотела его целовать. Хотя Лазарь, особенно в слабом свете луны, скрадывавшем грубость черт лица, был хорош. Эдакий грустный принц, ненавидимый отцом. Наследник всего мира, но лишенный тепла и любви. В такой образ легко влюбиться, но последнее, что мне сейчас нужно, это любовь.

Он поднялся, и у меня упало сердце: обидела. Странно переживать о душевном состоянии человека, который при первой встрече показался совершенной скотиной, но узнав Лазаря получше, я уже не кипела злостью. Пожалуй, мне было его жаль. Бренн несправедливо обходится с собственным сыном. Неудивительно, что тот делает все, чтобы его позлить.

Но Лазарь не ушел. Он убрал флягу во внутренний карман куртки и протянул мне руку:

– Хочешь увидеть Академию Сумрака изнутри?

Что в мгновение ока взметнулось в душе! Увидеть магическую академию? Настоящую, не суррогат извращенного мозга Эржбет, а школу магии, о которых на Земле можно было только читать? От нестерпимого желания бросить все и понестись вперед Лазаря к мечте свело пальцы, но я мужественно сдержалась.

– Нельзя. Эржбет убьет, если узнает.

– Брось, Грейс, она позволяет тебе все. Вы с Одеттой нужны Эржбет, вы – самые дорогие идеальные. Она скорее откусит себе руку, чем испортит вас прямо перед самой продажей. Идем. Тебе нужно выходить отсюда, иначе ты превратишься в тень. Потом будет меньше шансов.

– Если кто-то поймет, откуда я…

– Не поймет. Поверь мне. Если тебе удастся вернуться в свой мир, то будешь жалеть, что не увидела толком наш. А если не удастся, возможно, захочешь и сумеешь там учиться.

Меня не надо было долго уговаривать. Даже мысль о том, что Эржбет будет в бешенстве, больше не пугала, а скорее веселила. Вот так и теряется авторитет руководителя: стоит лишь пару раз дать слабину – и рабы залезут на шею. А еще одной монетой в копилку моих оправданий было то, что многострадальная дырка в заборе так и осталась открытой. Не хотели бы, чтоб мы сбегали: заварили бы прутья.

Мы выскользнули за пределы академии и поспешно скрылись в лесу. Когда редкие огни академии окончательно растворились в лесной тьме, Лазарь вдруг вместо того, чтобы выпустить меня, сжал руку крепче и сказал:

– А теперь – бежим!

– Что? Почему?!

На секунду сердце ухнуло куда-то в желудок: я подумала, что Бренн снова может выгуливать Ари в здешних местах. Но младший Фаренгейт только хитро ухмыльнулся и нагнал еще больше тумана:

– Увидишь. Просто держи меня за руку – и беги так быстро, как можешь!

Все еще не понимая, зачем все это и где дракон, на котором мы доберемся до города, я пожала плечами и рванула вслед за парнем. Бежать в туфлях и платье было неудобно, но я уже делала это однажды – перед встречей с Бренном. Деревья, влажная земля и небо слились в один комок мрачных красок. Я не видела дороги и, по ощущениям, бежала словно по чему-то мягкому. Траве? Грязи?

И вдруг, словно из ниоткуда, передо мной возник сияющий город. Лазарь резко затормозил, а вот я не успела. Врезалась в парня, и мы покатились по брусчатке, отбив друг другу все ребра.

– Как…

– Я так и думал, что ты это умеешь.

– Умею что?

Я поднялась, отряхивая платье и пытаясь отдышаться. По ощущениям мы бежали несколько минут, но ведь до города нельзя добраться пешком…

– Становиться тенью. Это сумеречная магия. Многие сумеречники умеют превращаться в тень, а тени, как известно, намного быстрее хозяев.

– Кому известно? Лично я учусь в уникальнейшей академии, где никого и ничему не учат. По крайней мере полезному.

– Ты и сама неплохо справляешься. Много у тебя уже открылось способностей?

– Ну… я отрастила волосы, когда Эржбет заставила их обрезать. Не дала тебе отожрать кусок моей энергии. Возможно, заставила один предмет исчезнуть, потому что не хотела, чтобы Эржбет в него залезла. Приказала Одетте сидеть и не дергаться – и она с диким воем послушалась.

– Стой, что ты сделала?!

– Одетта меня достала, она забрала мою постель, а потом накидала мне под одеяло дохлых крыс. И я скинула все ее вещи, велев там и спать, где намусорила. Эржбет хотела нас наказать, но Одетта не смогла сдвинуться с места. Девчонки говорят, любая попытка сменить койку, вызывает у нее истерику. А меня отселили подальше ото всех и запретили вообще использовать повелительное наклонение.

Лазарь открыл рот и, кажется, забыл его закрыть.

– Но это вряд ли сумеречная магия, ведь Одетте я приказывала днем.

– Что ты знаешь о своей родне?

– Ничего. – Я пожала плечами. – Папа не любил говорить о прошлом. Мама умерла, я – единственный ребенок. Они никогда не жили богато, но всегда мечтали о своем ресторане. Папа получил страховку, собрал все накопления и купил для нас бар и трейлер. Это все. А что такое?