Не со стороны отремонтированного россельхозовского барака, а от моста к гостинице торопливым шагом приближалась женщина – почти бежала. Знакомая плотная фигура в ситцевом платье, голова на солнцепеке повязана белой косынкой. Громкий голос с визгливыми нотками.

– Тамарочка! – Людмила Кулыйкина бросилась к своей любимице, приподняла бессильно болтавшуюся головку, начала целовать. – Детонька, очнись.. Глазки не смотрят… Губки словечка не скажут… Ой, лишенько… Королевишна моя! Что с тобой сделали?

– И хорошо, что сделали! – Машутка выпалила невпопад. – Ой, хорошо, что ничего не сделали. Повезло, мы вовремя успели. Срам прикрыть… Мам, это Вано. Он очень, очень помог…

– Не благодарите, – великодушно поскромничал Иван Елгоков.

– Благодарить? За что? – Людмила зло повела носом в его сторону.

– Это я просто так сказал…

– Ах, просто? Ты с моей дочерью просто подружился? С непутевой Машуткой? Знаешь, сколько ей лет? Упекут за такую дружбу! Я пойду и лейтенанту Жадобину заявление накатаю. В тюрьме твою челку налысо обреют! Отблагодарят!..

– Я ничего плохого не сделал… – вяло защищался Иван. – Это не я…

– Как ничего? Иду, бегу со всех ног и вижу… Вижу, королевишну мою тащат как… как бревно!

– Бревно и есть! Ниче не гнется – даже извилины в мозгу. Коленки вон едва разогнули… Полное отключение головного мозга!

– От Машуткиных яростных эмоций Людмила запнулась и, помедлив, спросила.

– Ладно, без головы. А почему она без юбки? Где голова и где юбка?

– Мозги в голове, а юбка на заднице. Так должно быть. Ни того, ни другого! – отбивалась Машутка. – Правду говорю! У меня ее юбка. На! бери. Все к сарафану моему цепляешься – лямка не так пришита, подол мятый, а у Томочки твоей!..

– Люд, ты зря на Машутку… Она единственная помешала, не то беда бы приключилась. Для старшей дочери позор, – кроткая Лариса не смолчала. Вышла из гостиницы к группе на скамейке. Недавнее действо с угощением олигарха она настолько не одобряла, что рискнула покинуть своего скандализированного шефа Поворотова и объясниться.

– Ты про кого? про Машутку? благодаря ей чего избежали? – Людмила не верила своим ушам. – Ты ли это говоришь? Будто не знаешь. Когда ее семья волновала? С улицы домой не загонишь. К полезному делу не приставишь. Помощи не дождешься. Мать надрывается, а у нее корыльбуний ветер – что внутри головы, что снаружи… Всюду шляется с белым котом – очевидно, главным бабушкиным наследством. А кот сало ворует у добрых людей! Уж я надеялась, что этого Кефирчика в чучело превратят, но оклемался разбойник… А еще Панька – ее чудной приятель! Не успела я одного приятеля отвадить, как второй появился – чужак с синей челкой. Сразу понятно – из этих… ну, этих – непонятно каких, но точно не нормальных… И ты говоришь, что Машутка не при чем? Это всегда она, всегда при чем! – выплеснув эмоции, Людмила малость успокоилась. – Кстати, лямка на сарафане оторвалась. Что должно было произойти. Выпадешь из сарафана.

– Томка уже выпала. Но упрекаешь меня. Я с нее юбку не сдирала – само получилось… Да плевать! Лишь бы не нагишом с олигархом…

– С каким олигархом? Почему я не знаю? – Людмила удивилась новости, а потом еще больше, что новость прошла мимо нее. Хитрец Поворотов позаботился, чтобы Ларисина напарница, отбыв ночную смену, убралась из гостиницы и не мешала. Ничего не подозревающая Кулыйкина потопала на огород в Новом Быте – это через мост. И вдруг вернулась?..

– Мам! А ты чего здесь-то? – Машутка распахнула изумленный переливчатый взор. – Вчера говорила, что работы навалом, что ты прямо из гостиницы на огород…

– Конечно, говорила. Вам всем говорила! Но никто из вас не услышал – ни одна из моих драгоценных дочек. Картошку вместе с отцом сажали, пока вы по митингам… У соседей помощи прошу – надоела им. Выросшую траву надо скосить, а отец ваш где-то шастает – я не удивлюсь, что пьяный. Этот племянник, который после бабы Лиды мою квартиру занял…

– Твою?

– Не перебивай мать!.. Ну, нашу – нашей семьи – квартиру. Бабылидин племянник поит Кильку до невменяемости. Покупает в киоске дешевую водку. Вот бы закрыть, сжечь все киоски!.. Потом дурак рассказывает сказки про нападение ворпаней. Дурак – это мой муж, если что… Зачем его было брать на рыбалку? Еще повод выпить? Никого он не видел – никаких похитителей – проспал ночь беспробудно… Сам же племянник готов претендовать на наследство, пока Килька в отключке – на рыбалке, на поминках… Короче, все заняты. Одна я на грядках бездельничаю. Сосед Ромка выкорчевал старую вишню. Без мужских рук не обошлось бы… Как будто мне одной надо… А зимой компоты, варенья-соленья жрать будете! Не откажетесь! Ты соленые огурцы любишь трескать… Дотрескаешься с приятелями! Сейчас вы молодые да ранние…

– Это огурцы, которые без укропа… – бесхитростно пояснила Машутка.

– Укроп тоже надо поливать, чтобы не пожелтел! Без труда не выловишь и рыбки из пруда… Вы с Леськой утром из дома умотали. Тебя здесь вижу. А сестра твоя?

– Куда-то с Устиной пошли. Из Кашкука.

– И Лешки нет нигде – с утра запропастился, – задумалась Лариса. – Дома лишь Ирэн. Но ей сейчас все пофиг…

– Не пофиг! Опять плакаты рисовать? Хорошо, что в Утылве лишь одна башня, и флаг на ней уже вывесили. И дядя Клим вас пожалел!

– Секретное совещание у них, – выболтала Машутка. – Ну, так все в порядке? Чего ты бесишься?

– Я? Я бесюсь?? ой, бешусь. Как с матерью разговариваешь! Я тебя по губам!.. Стой! Чего такая взъерошенная? И лямка оторвана? Неряха! Коленки сбиты и локти. Про коленки понятно, а про локти? Ты же девочка!.. Руки в пятнах – это что, кровь?

– Не кровь, а морс. Я Томку спасала!

– Сегодня в меню числился ягодный морс. Разлили по полу. И все, что в меню, тоже на полу. Креветки, рис, яйца, шампиньоны и оладьи из кабачков – в одном салате… – Лариса подтвердила.

– Машутка, не ври! Спасала она.. Бежала я сюда – так бежала, что дыхание застревало, и в груди булькало… Чуяло неладное мое сердце… К Томочке бежала, чтобы сообщить… Ох, ох, что у нас в Утылве деется… Каждый раз, но никогда такого прежде…

– Люда, ты сама не своя…

– Ладно, мам. Что случилось?

– Край. Дно. Каждый раз думаешь – уже дно, ниже и хуже быть не может. Ан нет, подземная река под этим дном течет… Как переживет Утылва – как наша семья переживет… Когда даже наш мэр…

– Мэр? Томкин жених? Слышать про него не хочу. Бросил свою невесту, – негодовала Машутка. – Превратили из нее куклу для услаждения олигарха.

– А ты не слушай!.. Это какого же олигарха? Какого наслаждения?

– Люд, ты про Колесникова? Толком скажи! А то голова кругом идет… бежит вслед за дивором – прогуляться подальше… – бессвязные слова Ларисы только подтвердили ее метафору насчет головы.

Тем временем на шум начала стекаться толпа на асфальтовый пятачок перед гостиницей. Тылки были тут как тут! жадные до нового зрелища. Высокий негодующий Машуткин голосок как струна разрезал плотный нагретый воздух. Людмилина визгливая интонация взвинчивалась пуще. Лариса говорила тихо, успокаивающе. Молодой парень молчал, трагически поникнув головой и синей челкой. Иван досадовал: неужели история с киоском ничему не научила? За похищение больше дают! Не надо столь безоглядно доверяться – себе или кому другому. Что теперь? скажет Машутка – прыгни в Виждай – он что, прыгнет?.. Скандальное происшествие привлекло общий интерес. Нормально, и для Утылвы так уже заведено. Нет секретов. Или есть? Всегда ИЛИ!..

Присутствовало что-то еще. Везде, вокруг – в самом воздухе, в здешней обстановке – на улице и за стеклянной входной группой, в коридорах и комнатах гостиницы – в ведьмином логове, покинутом Варварой, в сказочном духе Пятигорья. Это было всегда, посылало особые флюиды, силилось передать… Вот сейчас разыгралась сцена в живописных декорациях – зеленые кусты, красные тюльпаны, белые бордюры, голубая ветровка, желтый сарафан, короткий топик в блестках-чешуйках, рыжие волосы, синяя челка – эдакое буйство красок! Экспрессивно и вместе с тем нарочито, даже как-то отвязно. Обыденная жизнь не пестрит подобным многоцветьем. Мы живем скучно и серо. А тут словно не люди, а сценические персонажи суетятся (ходят, бегают, прыгают, ползают, дерутся), выплескивают эмоции. Их реплики звучат словно за некой завесой. Гротескность не производит впечатления таковой. Сказочные персонажи. И все вокруг – неправда, сказка. Синеглазая ведьма, дивья девочка, крылатый корыльбун, зайцы-ворпани, гениальный злодей Гранит Решов, упрямая жажда справедливости, коммунистическое царство на земле… Да, наших героев одурманили – ядкой или чем-то еще. А вас тоже одолело сказочное наваждение?..

– Да, скажи! Что с женишком-то? Еще есть жених? А то мы, может, от жизни отстали. Спасали Томку, спасали, а она вдруг уже свободная, холостая… – в толпе раздавались возгласы.

– Заткнитесь! Томочка любит Колесникова, – Людмилу оскорбляли намеки насчет дочери. – Она честная девушка. И вот такое несчастье…

– Какое несчастье? – опять не утерпели зеваки.

– А вы разве не знаете? Ну, конечно, не знаете… Только напраслину возводить горазды на человека – на слабую, беззащитную девушку… Сегодня утром из Кортубина ехала машина. В Новый Быт направлялись и свернули с тракта раньше. В степи, по грунтовке, что на огороды ведет. Вот клубочек и привел… А он лежит в траве. Думали, пьянчужка какой. Думали, привиделось… А это не наваждение – это наш мэр…

– Пьяный? Пятнашков, будучи на должности на ТыМЗ, напивался до чертиков и сбрендил. Что за околесицу он нес на собрании в управе! Перед директоршей выслуживался. А Варвара ему дала понять – пусть любовь у нас, и голова у тебя умная, а все равно откушу… Пятнашков струсил, что сомкнутся ядкины челюсти, и сорвался в бега. Поймали его… Деда Мирона жаль… Теперь и очередь мэра пришла…

– Ах, нет, от него не пахло. Ни кисло – никак. Не пил ни капли – именно водки не пил. Зато бредил, что хотел напиться воды из колодца… Колодец на Сыродиевском хуторе, – сбивчиво передавала Кулыйкина.

– Так они же всем кагалом – бывшая и нынешняя власти Утылвы – ездили к Сыродю серьезно поговорить и, на худой конец, поклониться. Еле ноги оттуда унесли. Бежали на пару – Пятнашков с Колесниковым. Сперва до казахской границы, а после в Лондон.

– В Лондон? Крюк большой.

– Подумаешь, Мобутя дальше бегал, но нашенской границы не пересекал. Его партийная сознательность держала – ведь воевал за эту власть… Ну, Мобутя голову на плечах сохранил. А Витька Пятнашков сбрендил, верно?

– Это он на голову сбрендил. Ноги здоровые, крепкие. Лошадиные. Часа за три проделал путь до Утылвы. До Нового Быта.

– Чего ж так? Из Чагина до Кашкука несравнимо ближе?

– Там на въезде в город засада. В кустах волчавника ворпани сидят. Перебинтованные – драться не могут, но плюются… Поэтому Витька с Сережкой решили в обход идти. Нет, а че? Нормальные герои всегда идут в обход.

– Нормальные? Колесников тоже нормален? Как Пятнашков?

– Не похоже. И не тоже. Сережка с утра трезвый был как стеклышко – как то самое, дивье. Готовился к визиту к английской королеве. Но Варвара исчезла, а Сыродь – хуторской мужик лапотник, грубиян… Однако же стоял вопрос – выжить или нет Утылве. Сережка серьезен, как никогда – понимал, что от мэра зависит… И потом, наша водка – хороший продукт. Не гадость всякая – типа метаксы.

– Хорош языком чесать! Не врубаюсь я. Кто пил – кто не пил, и кто в итоге сбрендил…

– Не Тамарочкин жених, конечно, – поспешила объяснить Кулыйкина. – Он столько прошел – на жаре, по степи – крюк сделал и упал без сил. В траву под столбиком. На него наткнулись…

– Под огненным столбиком? – вырвалось у Ивана. Его юмор не оценили (а Иван вовсе не шутил!).

– Просто лежал. В траве. Нельзя, что ли? А увидели его из-за того, что он к столбику привалился.

– Что за столбик такой? Не огненный ведь?