– Что подстелить? Какие-то тряпки… Будем надеяться, хоть не стерильно, но жуки не завелись, всех жуков ядка слопала… – Дэн потянулся к мягкой куче на краю кровати (очевидно, у изголовья). – Так, имеется толстовка – размерчик не для худеньких. Маленькая тряпка с дырками – для чего? для глаз? Зловещий смысл. Все черное… Черные перчатки на очаге подпалили…

– Петькины вещи.

– Ах, вот кто любит наряжаться! и орудовать аки тать в нощи… Это не хижина мирных козопасов, а разбойничий вертеп!

– Петька – не разбойник и не грабитель. Он поклялся, что не брал Варвариного дивора.

– Да пусть он хоть благородный Робин Гуд! Я на него доносить не собираюсь… Петька – тот блондинистый колобок? Самый вредный из вашей компании? Чего ты его защищаешь? – Дэн вдруг ощутил укол ревности.

– Петька не вредный. Он всегда такой… Но он не брал!

– Брал – не брал… Скоро похолодает. Будем дрожать тут как зайцы. Возьми и накинь. На! Петькину кофту.

– А ты?

– И я… И мне кое-что найдется… О! Подштанники. Тоже черные, – Дэн вытащил и растряхнул две полосы – две штанины. – Модные. Размерчик не мой – сюда два меня поместится… Извини за Петьку, но с подобной комплекцией не разбойничают.

Леся не сумела скрыть улыбки. Между парнем и девушкой впервые проскользнула искорка – пусть даже синяя. Дэн воодушевился Лесиной реакцией.

– Надеть, что ли? Хохмы ради…

– У тебя что-то упало.

– Не мое. Из кармана чужих штанов… Если присмотреться… Нет, не пойму я. Что такое может быть? Загадка…

Дэн, согнувшись, пошарил на земляном полу, затем выпрямился, держа открытую ладонь перед собой. Там лежала странная вещь. Ни за что никто бы не догадался. Вроде небольшого лоскутка или лепестка необычайно синего цвета. Бархатистая фактура – основа синяя, а ворсинки переходного – серебристого оттенка. Лоскуток прилип к ладони Дэна (приклеился как банный лист к…). Что объяснимо – цветы ядки выделяли клейкий сок (с сильно кислым запахом), и жертвы – насекомые – приклеившись, становились беспомощными, ядка без помех переваривала их. Лепесток маленький, невесомый. Если вспомнить, то в Варвариной фантазийной броши с растительным орнаментом у центрального цветка триллиума выпавший фрагмент (третий лепесток) еще меньше.

Парочка завороженно уставилась: над поверхностью ладони – над лепестком – поднималось тонкое серебристое свечение. Слабенькое. Но это лишь единственный крохотный фрагмент, а снаружи степь была вся залита серебром – миллионы… мириады цветов.

– Чудеса… Чудесатая вещь…

– Это он! Дивор, – Леся застонала.

– Дивор? Такая ваша штука? Не опасная? По смыслу название цветка – ядка, то есть яд… Что если отравлюсь и умру? – растерялся и даже испугался Дэн. – Слушай, давай выбросим. Никто не узнает…

Действительно, в хижине кроме нашей парочки не было никого. Отсюда и на многие километры кругом – гордое одиночество. Рыжие зверские столбики внизу не в счет. Дэн попробовал – только шевельнул ладонью, чтобы стряхнуть прилипший лепесток. И тут началось…

Незамедлительно прилетел отклик. Пятигорье среагировало. Снаружи родился и вырос явственный гул. Он оглушил разом – как ударили в фантастическое било (в палку или палкой – ну, наверное…). Из сердца Богутарской степи к горам устремилась звуковая волна, толкнула хижину – та сотряслась, вздымая тучи сухой пыли. Прежнее синие мерцание усилилось многократно (сто-, тысячекратно) и надвинулось сплошной стеной одновременно с гулом. Парочка перепугалась.

– Это она… Ядка! – крикнула Леся.

– Да ладно тебе! Нельзя же всему верить. Любому физическому явлению существует научное объяснение. Должно быть так… Но ты права – как-то не по себе… Феноменально! Меня все органы чувств обманывают – и глаза, и уши… и мозги… Не чувствуешь ничего? Кисло пахнет…

– Цветы ядки именно так и пахнут. Один из главных признаков.

– То есть, мне не чудится… Сегодня мне ничего не чудится. Все реально, – у Дэна трепетнули ноздри – хотел чихнуть и не чихнул.

– Замри!! Не двигайся… Я попробую…

Дэн так и закаменел с поднятой вверх ладонью с волшебной находкой. Леся пальчиками очень осторожно отколупнула листочек. Он отлепился удивительно легко (не как выразился Витька Пятнашков – «по об-об… братной проро… порциональности», а по прямой – чем меньше усилие, тем легче). Тогда Дэн шумно выдохнул.

– Надо его во что-то завернуть. Спрятать от глаз. Нельзя же так… Дай мне газету!

Парень в мгновение ока сдернул газету со стола. Соорудил маленький пакетик – в него упал листок.

– Опаньки… Лучше не бывает…

– Ты ниче не замечаешь? – тонкий газетный листок просвечивал насквозь. – Синий огонечек. Вот зараза! Ты же говорила, что дивор – красный?

– Диворы людей красного цвета. А это Варварин дивор. Не шутейный огонечек… Ох, не удастся нам спокойно заночевать… До утра дрожать… Петька несколько ночей вытерпел, а я и одну не желаю… Стоп. Слышишь?

– Чего? Гул на уши давит. Неприятно.

– Едет кто-то…

Теперь уже и Дэн разобрал, как вдалеке тарахтел мотор. Парень с девушкой, не сговариваясь, бросились из хижины. Леся оберегала в руке газетный сверток с дивором.

Снаружи они даже не почувствовали холода. В них пылал страх – настоящее страшное пламя. Повертев головой в поисках тарахтевшего источника (казалось, голова на шее как на шарнирах сделала полный оборот), Дэн сначала обнаружил, что памятник на постаменте (женщина с раскинутыми руками) находилась недалеко – с другой стороны вершины – оттуда виднелись голова и фрагмент каменной руки. В общем, жутко, как уже говорилось. Дэн понял, что все это время они провели совсем близко от того места, где давеча загорали члены молодежной ячейки Правого Блока. Но те члены позагорали и смылись с горы, а они – Дэн с Лесей – остались…

– И что теперь? Нам угрожает катастрофа? Надо что-то делать!

Юноша почти дословно повторил слова Витьки Пятнашкова, сказанные олигарху Сатарову. Кстати, где же папа-олигарх? Почему он не выручает своего сыночка? Забегая вперед, автор скажет: в это время папочка чудил не меньше. Понимаете, с кем свяжешься… Сомнения насчет адекватности Пятнашкова подтверждались, увы.

Мальчику без папы плохо. А кому хорошо на его месте? Ночью на Казятау в заброшенной хижине на голых досках? Рядом девушка – мягкая, нежная, беззащитная. И чертов дивор! И мотор… Где мотор? Дэн вращал головой как на шарнирах.

Тарахтение усилилось. Со стороны заповедника ехал темно-зеленый УАЗик. Короткие снопы света от зажженных фар гасились серебристо-синим мерцанием. Буханка Николая Рванова возвращалась из курортного комплекса (откуда же еще?). Рванов очень торопился – синее буйство в степи его, должно быть, возбуждало и нервировало. Люди, сведенные в данный момент в данной таинственной точке пространства, испытывали схожие чувства.

– Эй! Э-э-гэ-эй!! Мы здесь! – тоненько закричала Леся и запрыгала, махая одной рукой (другой оберегала газетный сверток с дивором). – Дядя Коля! Спасите нас!

Шофер буханки заметил людей на горе и подал знак – помигал зажженными фарами. УАЗик ускорился, огибая Кашиху по накатанной колее.

– Он по траектории пройдет ближе всего к памятнику. К вашей каменной статуе с руками, – определил Дэн. – Бежим! так быстро, как только можем. Лишь бы успеть… Ночевать в тепле…

Дэн с Лесей кинулись со всех ног в обозначенном направлении – к памятнику и бетонной лестнице под ним. Леся – не спортсменка, и Дэн – хлипкий изнеженный ботан. Подобралась парочка…

Но в этот раз в беге они не уступили одному солидному товарищу в красных труселях – М. Елгокову. Вот как надо спасаться! Кстати, почему товарищу? Во-первых, из-за красных труселей (что, согласитесь, символично), а во-вторых, в Утылве все тылки – совки и товарищи. Новые господа типа Г. Сыродя только начали появляться (подобно пузырькам на взбаламученной поверхности). Капиталистические процессы шли, хотя Сыродь еще не успел (чего? лопнуть?). А может, не только читатели, но и автор кое-что пропустил, и бывший директор совхоза (или его сын) благополучно помер, не успев построить частную латифундию? И в степи волшебным образом возник могильный столбик с надписью «Г. Сыродь». Теперь Сыродиевскому наследнику предстоит продолжить дело.

Пока мы тут пытались рассуждать, парень с девушкой добежали до бетонной лестницы. Дыхание запиралось в грудной клетке, перед глазами плыли синие круги. Но оно того стоило – спастись. Практически синхронное схождение в одной точке двух юных бегунов на лестнице и зеленой буханки на дороге. Дальше – дело техники. Рванов притормозил.

– Леська?! Ты здесь как?! Залезайте! Нет времени. Мир сошел с ума!..

Распахнулись створки, и девушка нырнула в спасительный полумрак бабылидиного подъезда – ой, внутрь буханки. Спряталась там, где никто не настигнет. Дэн последовал за ней. Буханка, подпрыгнув, взобралась с грунтовки на асфальт. Здесь от статуи с руками начиналась короткая улица К. Солина – вплоть до чугунного красноармейца в буденовке на городской площади. Рванов незамедлительно вдавил педаль газа. Гоу! гоу!! (точнее, не идти и не бежать, а ехать, спасаться). Ему не привыкать – в скольких переделках он побывал в нашей истории! И на мосту через Кляну, и на рыбалке на Виждае – и везде сталкивался с ворпанями (ну, хоть не лично пострадал).

А что же ворпани? рыжие столбики в степи? Это уже не одиночные столбики – единое рыже-коричневое пятно двигалось за УАЗиком буквально по пятам, т.е. по его колесам. Гоу! гоу!.. Пятно, достигнув Казятау и асфальтовой дороги, встало. Если смотреть сверху – например, с восьмиметрового постамента – то вырисовывалась картина: рыже-коричневое пятно как масляная пленка на синем фоне – серебристо-синем мерцании. И четкая граница – светло-серая асфальтовая полоса. Точнехонько над ней (над полосой) статуя с руками нависает. Пятно застыло на границе и дальше не шло (не гоу), а тень от памятника росла, не отставая от тарахтевшей по дороге буханки. Повторился фокус, который однажды уже имел место быть. То самое место – известная в городе гостиница Мара, фокусник – тоже знакомый нам кот Кефирчик со своей тенью – как эта гигантская тень накрыла гостиницу. Но здесь фокус удался даже лучше, поскольку буханка ехала очень быстро, и тень спешила за ней. Эффект настолько стремительный, что, казалось, сама статуя накренилась, стремясь бежать вдогонку, и при таком крене чудом удерживалась в воздухе. Дэн с Лесей не видели фокуса, а Рванов, бросив взгляд вбок, с изрядным чувством выматерился. Мотор уже не тарахтел – взревел как на последнем издыхании.

Зажатый в руке девушке газетный сверток с синим дивором на Рвановском УАЗике въехал в Утылву. Эй! спящие, проснитесь!.. А интересно, кто-то, вообще, спал в эту ночь?

Прокатившись по прямой как стрела улице К. Солина до городской площади и темного и пустого здания мэрии, буханка нырнула в закоулки кашкукской частной застройки. Здесь Н. Рванов мог проехать с закрытыми глазами, и он ехал безошибочно к своей цели – к надежному убежищу от всех напастей, безумств. Конечно, понятно, куда прибыли – к обшарпанной двухэтажке на Коммунальной. Леся выпрыгнула из буханки прямо в спасительный полумрак подъезда (где ворпани не достанут). Стуча ногами по деревянным ступенькам, Леся бежала и кричала в голос.

– Баба Лида! Баба Лида!

– Баба! Бабушка! – вторил ей Дэн.

Кого звал Сатаров-младший? Тылвинскую бабушку или свою, родную – Веру Васильевну, которая давно умерла, бросила маленького Дэна и разрушила его счастливую, безопасную жизнь.