Все годы Дюша хранила свою тайну. Тылки задумывались над реальными вещами. Утылва – захолустный городок, доходы у жителей мизерные. Дюшин бизнес ориентировался на простых клиентов. Мировой кризис подкосил всех. Теперь уже все вызывало сомнения. Даже Дюшин коммерческий талант. В свете новых скандальных обстоятельств тылки прикидывали, какими капиталами Сыродь – отец Костяни – спонсировал местную бизнесменшу. Как Дюша приобрела жилье в Кортубине для взрослых сыновей? И на это Сыродь отстегивал – даже пошел на серьезные траты, лишь бы убрать из семейного гнезда старших детей? чтобы Костяня остался один. Как наследный принц.

Все тайное рано или поздно становится явным. Тылки ахали, узнав, чем заплатила Дюша за относительно богатую жизнь. Цена неимоверна дорога – третий ребенок, да и муж-покойничек. Вениамина до сих пор помнят в Утылве – соседи и друзья, помнят его две жены Дюша и Лариса, помнят на заводе – ближайший сотрудник Килька Кулыйкин, коллеги-спецы, которые сейчас на пенсии, и даже директор Васыр, помнят его сыновья – продолжатели Имбрякинского рода (все, кроме Костяни – сына Сыродя).

Что же сейчас чувствовала Дюша? На душе муторно, тяжко. Первостепенная забота, боль – конечно, сынок Костяня. Дюша держалась – быть может, из последних сил. Но держалась – не выла в голос, не стучала головой в стенку, не рыдала до икоты. Бесполезно и бессмысленно. Для Дюши здесь главное – бессмысленно. Чувствовала себя неважнецки – эмоции не раздирали ее, просто внутри образовалась пустота. Если бы Дюша заплакала – пролила хоть одну слезинку – ей полегчало бы. Но глаза были сухими.

В своей трехкомнатной квартире (зримая демонстрация материального благополучия) Дюша чувствовала себя как в тесной темной норе. Она задыхалась. Захотела переменить обстановку. И решила последовать спонтанному порыву. Куда? Ну, вот именно туда – вы правильно подумали. В городе Утылва – именно в Кашкуке по адресу улица Коммунальная, 6ыло такое место – как раз над Дюшиной головой. Жилище покойной бабушки. Там царили тишина и запустение. Особое место с особой атмосферой. Посреди пыли и хлама, в спертом горячем воздухе должно дышаться удивительно легко. И Дюша возжаждала вдохнуть этот сухой горьковатый воздух. Ощутить тамошнюю простоту, спокойствие, потрясающую отрешенность, когда уже совершенно не о чем (не о ком) жалеть. Потому, что пожалев, Дюша погибла бы. Все кончено.

…Кончено для кого? Для бабы Лиды? для нас? Она лежала на кладбище, а по деревянной лестнице в подъезде топали ноги, в бабушкину коричневую дверь назойливо стучали, много народу являлось к обшарпанной двухэтажке, словно не желая верить, что учительница ушла навсегда.

– Н-е-ет!! Баба Лида! Баба Лида!..

Вот и Дюша действовала по шаблону. Постучалась и, не дождавшись отклика, собственным ключом открыла замок и вошла, как к себе домой.

****

В настоящее время пять женщин в Пятигорье находились в серьезной опасности – во власти колдовства. Они все разные – холостые, замужние и даже вдовы. Кому-то посчастливилось эту опасность преодолеть. Именно Тамаре Кулыйкиной – она очнулась от странного оцепенения, вспомнила про жениха. И вдобавок ее не бросили погибать – похитили из гостиницы. Недолго задержалась девушка на новой работе, даже первую смену не отбыла, зарплату не заслужила. Спаслась от домогательств олигарха. Что касается второй женщины – Г.В. Авдониной или Дюши – то даже автор слабо представляет, как ей помочь. Откуда матери взять силы отпустить собственного ребенка? в неведомый сказочный мир. Что там ждет сыночка, какие опасности подстерегают? Если не знаешь, то еще страшнее…

Третья женщина страдала вот прямо сейчас – супруга бабылидиного племянника. Таисья Елгокова – чужачка, кортубинка. Помимо своей воли задержалась в Утылве. Вылазка в местное отделение милиции на улице Паровозников и предпринятая Таей атака на лейтенанта К.Г. Жадобина истощила женские силы. Убедившись, что сыну Ивану ничего не угрожает, Тая вернулась в бабылидину квартиру. Она была на нервном взводе, и муж благоразумно решил исчезнуть, придумав причину – поездку с прежним тылвинским начальством на какой-то хутор в степи, в гости к фантастичному субъекту – длинному, черному и нелюдимому. Короче, Максим очень, очень занят. А Тая предоставлена самой себе. Засела в доме – точнее, прилегла. Никто не мешал – другими обитателями (даже котами) здесь и не пахло.

Особое место, где недавно умер человек. Внутри тяжелый спертый воздух. Форточка с треснутым стеклом однажды захлопнулась намертво и больше не стучала по ночам. Никто не проветривал, хотя кортубинская родня оккупировала квартиру. Ближайший наследник – племянник Максим Елгоков – отсутствовал. Его вытеснило собственное семейство. Дети тоже пропадали где-то за пределами бабушкиного убежища – да Утылва уже в курсе, чем занимались наследники Елгоковых-Решовых-Чиросвиев – юноша Иван и девушка Влада.

В изгнании глава семейства притулился в Мобутином бараке и не протестовал. Впервые за долгие годы Максима посетило некое умиротворение. Удивительно. Профессор в Кортубине предлагал оздоравливаться витаминчиками, а здесь получилось просто и без всякой химии. Племянник даже нашел друга – Кильку Кулыйкина. Большего грех и желать. А жадность – еще больший грех.

Если в квартире отсутствовали трое, то кто же в одиночестве и забвении предавался там душевным фрустрациям? Бедная, бедная Тая. Ну, нельзя же бросать человека в беде. Не по-людски это.

Дюша прошла твердым шагом к главному предмету в передней комнате – к синему дивану. Кортубинка лежала спиной к двери и на шум не повернулась. В своей шелковой пижаме далеко не безупречной чистоты и свежести. Колени подогнуты, наружу выставлены голые ухоженные пяточки. Локти на груди. Темный стриженый затылок на подушке. Сна не было. Физическое и моральное состояние женщины ухудшалось. Успокоительные таблетки не действовали – теперь их эффект отменила сила волшебства. И Тая никуда не проваливалась, она уже была в темной норе – еще до поездки в Утылву. Именно так! Не благодаря козням ворпаней. Люди сами, сами – все сами.

Положение, в котором застали кортубинку, не должно Дюшу трогать. Они друг дружке никто – не соседки, не приятельницы, не родственницы, не соперницы и даже не враги. Да пусть жена племянника загнется на том диване – никто не виноват. Вообще, в мире много несправедливости – всего не изменить, не исправить. А если захотеть совершить невозможное, то сам же пострадаешь. Вот как Гранит Решов – история с ним (НАША история) вас чему-то научила? Зато тылков нет!..

– Ну, знаешь! матушка моя… – возмущенно выдохнула Дюша. – Что же такое вы, наследнички, себе позволяете? Развели в квартире бардак! Положим, пусть не все чисто было, но это же границы переходит! Одежка разбросана… Баулы посередине комнаты! Вокзал здесь, что ли?! Так идите на вокзал!

– Оставьте меня в покое! Уйдите! Все уйдите… – Тая страдальчески возвела глаза к потолку с трещинами и паутиной.

– Это кто – все? Где ты толпу видишь? Тут только я. И я не уйду. Не нравишься ты мне, дорогуша. Очень не нравишься. Разлеглась королевишна! Долго валяться будешь? Пролежни образуются! Это хуже целлюлита.

– Не ваше дело!

– Не мое. Твое. Я давно наблюдаю. Баба Лида, как умерла, наказала за ее квартирой следить – ну, и кому в наследство передать… Все, как завещано, исполню в точности… Племянник приехал и чудить начал. Из окна вываливался, в красных труселях гулял. Это в рамках. А вот ты…

– Что я? Голова от вашего крика болит… Надоело! Деревня ваша надоела! Скандалы под окнами. Не убежать, не скрыться. Жутко интересно вам. Везде нос суете. Не боитесь, что отрежут?

– Не-а. Не боимся. Что суждено – случится… Но бросать человека в таком состоянии… гм, положении… Мы, тылки, даже из норы мужика вытаскивали, когда его ворпани похитили… Чем здесь воняет? Ф-фу!..

– Отцепитесь! Сделайте милость… Меня… меня… тошнит… Х-хых!..

– О как! Куда это? Ты хоть ведро подставила? Дойти до туалета не судьба? Ты же этим дышишь!

– Да лучше отравиться мне!

– Ого! Эдакие страсти… сотрясают… Словно пытку себе устраиваешь. Прямо здесь, на диване. Добро бы тебя просто вывернуло. Ну, съела, чего не подходит для нежного желудка. Или по другой причине… Но ведь тебя не просто рвет, а изнутри выворачивает. Так паршиво на душе?

– Н-ничего…

– Полегчало малость? Ладно, ладно, дорогуша. Утрись полотенцем. Поднимайся. Сделай усилие. Не то в своей блевотине утонешь.

– Мне так… так… х-х… хреново… Плохо, одним словом…

– После расскажешь. Встать-то можешь? Тогда вставай! Иди в ванну, умойся. Рот прополощи. Сама ополоснись, если в состоянии. Сразу посвежеешь…

– Не хочу я!

– Иди, иди! Никто тебя не спрашивает… – Дюша раскомандовалась бесцеремонно. – И ведро прихвати, тоже ополосни…

Тая с трудом сползла с дивана и стояла, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Да иди же ты. Не сомневайся. Чисто все. Я самолично ванну отмывала – стены, раковину, унитаз. Бабушка лежала перед тем… Короче, не до заботушки по хозяйству ей было. И не любила она никогда… хозяйничать. А Машутку не допросишься… Но перед похоронами я убралась.

Дюша говорила честно – не кривила душой. Став бизнесвуменшей, она не отбросила прежних простых привычек. Чистюля. Столько лет проработала техничкой, сколько грязи вывезла. И это самое меньшее, что она могла сделать для покойницы – была ей очень благодарна. Естественно, идеальный порядок во всех углах не получилось навести – хлам там копился годами и даже десятилетиями. А бабылидина родственница Людка Кулыйкина языком чесала, что с дочками приходила драить квартиру – подмела лишь, даже паутину не смахнули. Очень видные лампочки под потолком не обтерли от слоя побелки, хотя Людкины дочки – взрослые девахи – им запросто залезть на стул и дотянуться. Зато ценные вещички быстренько присвоили – пуховую шаль, блузку голубую, с резными пуговицами, неснашиваемый шерстяной сарафан, синий заварочный чайник – все перекочевало к Кулыйкиным безвозвратно. Самую же грязную работу молча и усердно выполнила Дюша. И если честно, испытывала невольную робость. Баба Лида умерла тихо и кротко – словно поднялась с кровати и проплыла на облаке из синего тумана через дверь – и одновременно осталась. Даже после смерти квартира наполнена бабушкиным невидимым присутствием – все вокруг дышало ею – ее внутренним погружением и внешним запустением. Дюша уважала это. Избегала что-либо нарушить (хоть бы и улучшить) в обстановке; для нее казалось кощунственным прикрутить болтавшуюся ручку на платяном шкафу, отодвинуть с видного места на кухонном столе белую миску Кефирчика (кота уже давно не видать). Лишь скатала заскорузлые от грязи половики с пола и убрала кровать, на которой умерла учительница. Постелила чистые простыни (старенькие, чиненные, редкие из-за многократного кипячения – стиральной машины-автомата в квартире нет). Сверху расправила голубое покрывало, взбила подушки, набросила на них кружевную накидку. И больше кровати никто не касался. Даже Кефирчик, прежде любивший там развалиться – Дюша цыкнула на него, кот понял и удалился насовсем.

Дюша точно за соломинку хваталась за все, что могло ее отвлечь – за любую активную деятельность – если не ум занять, то хотя бы руки. Пока кортубинка поливалась в ванной, она успела минимально прибраться. Оттащила волоком сваленные посередине комнаты дорожные сумки в дальний угол – в промежуток между синим диваном и стеной, дабы исчезло впечатление вокзала. Выстроила стулья вокруг стола. Разбросанную Таину одежду – белые брючки, топики, белье (дорогое, брендовое как у Варвары) собрала в аккуратную кучку. Сгребла с серванта косметику (флаконы, баллончики, тюбики, коробочки и др.) вместе с толстым слоем пыли. Прям реактивная уборка. Бабушкина зала приобрела хоть какой-то вид.

Сделав это, Дюша прислушалась – в ванной лилась вода, перекрывая всхлипывающие звуки. Значит, время есть. Дюша сбегала вниз – в свою квартиру, прихватила вещички и незамедлительно вернулась. Бросила на освободившийся диван чистую ночнушку, халатик, тапочки с пушистыми помпонами. Застучала костяшками пальцев по дереву.

– Эй! Ты там что, уснула? или утопилась? Опомнись! Ванна – не Негодь, утонуть невозможно… Брось дурью маяться!