– Мне хватило! Во всех смыслах. Угораздило же… Не нужен он мне! Забуду как дурной сон, как наваждение… Надеялась – уеду на край света, да хоть в Утылву…

– Нету края света. Шарик кругленький.

– Смешно. Скоро сама как шарик стану… Падшая женщина. Откуда это я пала? С Марая?

– С дуба. Ох, и дуры мы…

Что еще добавить к сказанному? и сделать? Перед отъездом из Кортубина Тая окончательно уверилась в своей беременности, но не говорила никому. Порывалась лишь на откровенность с Юлией, но не вышло – побывала в доме Тубаевых, посидела, помолчала и все. Юлия обостренным чутьем ворпаня кое-что учуяла, путанно толковала Максиму в его последний вечер в Коммуздяках про невестку, что никогда не работала и от безделья скучала, а теперь взяла и отрезала свои косы – подозрительно это. Но Максим, поглощенный честолюбивыми планами о политической карьере, уехал, не простившись с женой. А Тая разоткровенничалась уже в Утылве и выбрала конфидентом своеобразного Юлиного двойника – Дюшу. Что-то подсказывает, что Юлина реакция не слишком отличалась бы от Дюшиной.

Кортубинская гостья задержалась у Дюши. Провела в роскошной квартире местной бизнесвумен ночь и следующий день. Женщины неожиданно стали близки, нашли общий язык по общей проблеме. Дюша ни в какую не хотела отпускать новую приятельницу. Конечно, заявляла, что беспокоится из-за Таиного состояния, что условия не сравнить – здесь удобней, лучше. Но она сама не меньше нуждалась, чтобы кто-то был рядом – чтобы не чувствовать давящую тишину и пустоту после ухода Костяни. Дюша знала, что сын вырос и не вернется под мамино крыло.

Встречаются умные женщины в нашей истории – Юлия, Дюша, Агния, баба Лида. Благодаря им удается сохранить рассудок в невероятных обстоятельствах. К ним обращаются за помощью. И вот все повторилось.

– Баба Лида! Баба Лида! – на следующий вечер раздался крик снаружи, затем топот на лестнице в подъезде. В квартиру на втором этаже резво поднимались – бежали со всех ног. Все обычно и предсказуемо. Очередная парочка юных влюбленных – девушка Леся Кулыйкина и юноша Дэн Сатаров.

*****

Наступила ночь. Это уже которая по счету после смерти бабы Лиды? Последняя в нашей истории. Суть не в счете, а в том, как и что мы чувствуем.

Мириады звезд – серебряные россыпи на синем бархате ночи. Великолепное зрелище – знай, башку задирай, пока не откусили. Реку из огненных диворов уже видели (уточнение – сам тылвинский мэр и видел). Красная река спрятана в укромном месте – на дне старого колодца у Сыродя. Сейчас же в ночном небе другие острые блестки – холодные, зоркие. Словно смотрят сверху и не мигают. На нас смотрят, гипнотизируют. Что можно подумать – глаза это. Мириады глаз. Чьих? Да тех самых, бывших прежде в глазницах голых черепов – черепа, то есть, в колодце, а глаза их… Гм, эдак можно до чего допиться – дойти до полного безумия. Вон Витька Пятнашков почти… до черепов допился. А Утылва вовсе слетела с катушек. Дивное – дивье – ощущение.

Между тем наша история приближается к кульминации. В ней нет ничего трагичного, непостижимого, зато найдутся удивительные, случайные, смешные и горькие стороны – и даже сказочные. Конец должен быть счастливым – как у любой сказки. Однако это еще не он – не конец. Осталось пережить последнюю ночь и еще чуть-чуть…

Проснулась сказочная страна (Пятигорье) и дала себя прочувствовать. С востока на Утылву надвигалась угрожающе синяя волна, поднимался гул. Картина, подобная шторму за тридевять земель от ближайшего моря (или Виждай ближе?). Мириады синих цветов ядки распустились в Богутарской степи. Это особенные цветы в гнездовьях, где сгущаются тени.

Варвара исполняла обещание отомстить за украденный дивор. Вообще-то, закономерно. И справедливо. Все (ВСЕ!) нуждаются в справедливости. Пусть Варвара – ведьма, т.е. женского рода. Дивно красивая, рослая, черноволосая и синеглазая ведьма с серебристым смехом и большой круглой серебряной брошью с выпавшим фрагментом – лепестком дивором. И вот ответьте, вправе ли Варвара отомстить? Ведь не она – к ней залезли ночью в гостиничный номер. Наглый вор в черном. Ладно, пацан он. Но нынешние тылвинские детки, пацанята – все акселераты: шныряют в ночи, всюду суют чистый нерезаный нос, организуют различные флешмобы, добиваются справедливости и, страшно подумать, готовы против властей – против холдинга! – идти. Решено ведь завод закрыть! и баста. Экономическая целесообразность. Не Варвара решила. Она кто? Исполнительный директор ТыМЗ. Исполняет принятое решение. А к ней – одинокой женщине – по ночам воры лезут в окно из лоджии и крадут личные вещи. Хотя дивор – не вещь. Или очень, очень непростая вещь. И где справедливость, спрашивается?! Варвара страдает. Она – четвертая в списке женщин, страдающих сейчас в Утылве.

Ведьма не только страдает. Она теряет терпение. Ну, как же, за что? Договоренности не нарушала. Старалась, щемила изо всех сил на тылков, подготавливала почву для закрытия завода. Расчищала место. А Энгру взял и отыграл назад. Мигнул своим слугам ворпаням, чтобы поумерили прыть. И рыже-коричневое пятно ворпаней встало возле Кашихи, словно наткнулось на невидимое препятствие. Что их испугало? памятник (столбик) с расходящимися лучами над могилой красногвардейцев? Ворпани ведь не суеверны. Но они не пересекли асфальтовую улицу К. Солина и не вошли в Утылву. Получается, ворпани в стороне. А Варвара получается козлом (или козой) отпущения? Несправедливо! Все ее предали. Любимчик Лешка Имбрякин обещал вернуть дивор – и не вернул, зато к врагам переметнулся. Ах, он такой-сякой! Не по правилам это. Сначала сделай, что обещал, а потом катись к чертям – или даже к приятелям из молодежной ячейки Правого Блока. Варварина ярость вздымалась синей волной и шла на приступ Утылвы. На обидчиков – на тылков. Как сейчас происходило.

Утылва чувствовала, что развязка приближается. Пора бы уж! на Х день после смерти бабы Лиды. Наворотили делов-то, нарыли нор. Довольно? Или еще нет?

Или. Нет еще. Есть время – вот эта последняя ночь.

Сгустились долгожданные синие сумерки. Свежей росой слезоточили травы. У фасада гостиницы Мара горели фонари – их беловатый ореол дрожал и рассеивался в ночи. Тюльпаны на клумбе – красные и белые бутоны – сомкнули лепестки и поникли. Дул (прямо гудел) ветер с Пятигорья. Качались кусты волчавника. Чувство тревоги охлаждало, но не успокаивало.

Гостиничная дверь распахнулась. Прямоугольник электрического света упал за порог, но даже по всем ступеньками не спустился. Свет пересекли две фигуры. Люди – не сказочные звери ворпани. Зашагали по Проспекту космонавтов – от гостиницы прочь.

По обличью – типа бомжей. Один стройный, в белой рубашке – явно не своего размера, застегнутой на пару пуговиц и для удобства завязанной узлом на талии. В брюках – грязных, мятых, словно изжеванных. Башмаки на ногах потеряли форму – сморщились, покрылись сеткой микро-разрывов (плавали в этой обувке, что ли?). Голова темная, всклокоченная. Общее впечатление – просто и с шиком, почти по-французски. Обаятельный клошар. Судя по силуэту – молодой человек, хоть временами при ходьбе хватался за левый бок и бурчал неясно – то ли стонал, то ли возмущался. Второй прохожий – поплотней и гораздо внушительней. Его блестящие итальянские туфли сохранили элегантный вид. За себя говорил деловой костюм из тонкой шерсти с минимальными добавками синтетики, но пиджак надет прямо на голое тело, и волосатая грудь красовалась между распахнутыми полами оттенка маренго (темной морской волны). Странные господа. Не слишком ровная походка. Громкие голоса. Молодой человек, наклонился к старшему товарищу.

– Пойдем, пойдем… Скоро сам своими глазами убедишься…

– Да куда ты меня тащишь? В чем убедиться? Не желаю я!.. Постой, постой! Тебе ничего не кажется? Синим-сине все вокруг…

– Кажется! В таком случае не верят глазам своим!.. И почему ты не желаешь? Не веришь мне? Удивляюсь, Генрих. Тебя же обманывают, обворовывают…

– Боже, какая ночь! В сплошном тумане – в синем мареве… Колдовство. Наслажденье! Я словно переродился… Не суетись, Витек. Кричишь, что обворовывают? кого? меня? Миллионом больше – миллионом меньше… Я же олигарх! Первостепенны только мои желания… Лети, лети, лепесток через запад на восток. Лишь коснешься ты земли – быть по-моему вели.

– Ох, уж с этим синим лепестком прямо сейчас в Утылве чудное творится…

– Ладно тебе!.. Говорю же – быть по-моему! Все, что я пожелаю. А я ж-желаю… желаю выпить кофе! Есть здесь, в вашей деревне, работающее заведение? Не все же ночью закрыто?

– Надоел со своим кофе! Неженка, а не олигарх. Акулы кофе не пьют – эти, как их, акулы капитализма… А если пьют, то морскую воду.

– Сам ты акула! Я человек. Зачем мне соленая вода? Желудок промыть после креветок и томатного супа? Бр-р!..

– Тогда покрути своими человечьими – или акульими – мозгами. Если что сейчас в Утылве открыто, то не кафешантаны! Укромные местечки, где паленой водкой торгуют. Киоски – тоже ради спиртного. Прочее не рентабельно. Слышал этот термин?

– Слышал, слышал – рентабельность, финансовая политика, маркетинг… Миссия компании… В Стальконе бесконечные совещания, как спастись от банкротства. Как холдингу удержаться на плаву. Я на денечек вырвался к вам в Утылву – думал отдохнуть, отвлечься. В итоге отвлекся!..

– Не обанкротиться? Это как верблюду пролезть в игольное ушко…

– Сегодня не желаю. Ничего не желаю знать, думать! К черту! В Негодь бултых!.. Ах, нет! Желаю. Кофе. Выпьем кофе, друг.

– Воды попей. Из колонки. Питьевого качества. Или водки. Из киоска. Не траванись…

– Спасибо за щедрое предложение. Жаль, но киоск хороший мальчик Вано поджег. Пых-пых! Вместе с содержимым. Решил проблему. Не то спивается Россия… Ты, Витек, спиваешься… Неважно – водка или метакса, или самогонка…

– Киоск – мелочевка. Нас не остановить. Пили и пить будем. Веселие России – питие. В Утылве же тоска зеленая заедает… Менеджеров заедает особенно. Профессиональное это – тоска…

Беседуя, приятели шли и ничего не замечали. А за ними неотступно следовала тень. Шуршала трава, скрипел гравий под чьими-то подошвами (или здоровыми лапами? пятидесятого размера). Кто-то следовал за ними, на миг выныривал на свет и снова прятался. Совсем не гибкий силуэт, на ворпаня не похоже. Тень двуногая и прямоходящая, и просто выдающихся габаритов. Впечатление, что без головы (откушена?) – только столб (просто шея) на широченных плечах. Очевидно, шея переходила прямо в голову и обрывалась макушкой. Тень двигалась ловко на слоновьих ногах. Никто не видел, не слышал.

Пьяная парочка приятелей продолжала нести чушь.

– Когда ты так заявляешь капризно: хочу кофе… И еще морщишься и губу задвигаешь… Извини, но я чувствую твое презрение… Еще раз извини.

– Зря ты, Витек. Это не снобизм. У нас в доме всегда пили кофе. Папа перед работой обязательно. У моего отца была сложная, ответственная работа…

– Дефицитный напиток. Импортный. В Утылве пили грузинский чай – одни палки, но пахли ароматно. Не кисло. И наш кофе – Золотой колос – из овса или ячменя. Из моего детства…

– Правильно. Мой папа – директор. Был. Домой привозили продуктовые наборы. И кофе – бразильский, индийский. Мама варила кофе в темно-зеленом эмалированном кофейнике – наша семейная реликвия. Как сейчас помню… Молоко кипятили в кастрюльке. Пили кофе с молоком. Мама говорила, что у папы сердце… Мамы давно нет, а папы… относительно недавно…

– Сожалею, что сегодня не удалось. Лариска молоко сплавила. Она всегда такая…

– Какая? Светловолосая, в халатике?

– Нет, не неумеха она. Но робкая, зашуганная… Бедная женщина. Постоять за себя не может. Мужика нет. Сама кредитов набрала. Как умудряется платить? Никак. Долги копятся. Пени растут. Федька, сын Сукин, озолотится на тылках.

– Чей сын? Это ругательство у вас?