Потому определился отряд смельчаков. Из людей – точнее, из человеческих детенышей. Еще не ставших ни ворпанями, ни корыльбунами – пока не порвавших крылья и не обломавших когти. Не исполнивших свое предназначение. Так вот великолепный случай испытать себя!

Насчет лучших. Ну, разумеется, это не отряд К. Солина, но все же… И тогдашние красногвардейцы были обыкновенными людьми – не сказочными персонажами. Железнодорожные рабочие, солдаты, крестьянская беднота с хуторов и совсем мальчишки, ошалевшие от революционной романтики. Они собрались с духом и дали отпор белоказакам на Шайтан-горе. Большинство красногвардейцев вместе с комиссаром полегло там. Вечная слава им! Но сейчас не нужно еще одной трагедии. И ее не будет. Все закончится хорошо (постоянная мантра автора).

Почти сто лет спустя – сегодня, Х числа мая месяца 2008 года – вышли наследники героев – по крови, по родной земле, на которой жили, и – хочется сказать – по духу. Очень хочется верить!

Чудесатое зрелище в полной мере. Группа представляла собой единое целое. И двигалась в едином ритме. Словно заключена в светящийся силовой контур. Разорвать невозможно. На фоне раскрашенного вязкого воздуха – даже не синие, а серебристо-голубые разряды словно игольчатые стрелочки, бьющие во все стороны – во все цели.

В центр группы предусмотрительно поместили Лесю. После ночной прогулки девушка выглядела ужасно. Ее платье! Исхлестано ветрами из Богутарской степи, испачкано на склонах Казятау, изорвано острыми лепестками-челюстями волшебных цветов ядки. Измято на деревянных досках в хижине козопасов и на полу за синим диваном в бабылидиной квартире. Лицо покрыла вымученная бледность. Леся все больше становилась призрачной. Одна рука сжимала посиневшими пальчиками заветный сверточек с ведьминым дивором – Олеся взяла его у Дэна и с того момента не могла расстаться с ним – даже если бы захотела.

Парни образовали вокруг Леси защитную стену – Лешка, Петька, Матвей с Демидом, Сережка, Юлик, Дэн, Вано сдвинули локти и шагали нога в ногу.

К общей цели твердым шагом
Мимо башни с красным флагом,
Не сгибаясь под огнем,
Мы, наследники, идем.

Девчонки замыкали процессию. И были настроены не менее решительно.

Лешка как вожак группы концентрировал на себе самый мощный заряд. Острые искры в изобилии сыпались с его волос, одежды. Сверкали голубые белки глаз. Лицо от напряжения перекашивалось на одну сторону, и с той же – одной – стороны скалились голубые зубы. От Лешкиного хищного облика боязно становилось – еще не матерый волк ворпань, но уже не щенок. Пусть ворпани теперь боятся! Да, ворпань ворон ворону глаз не выклюет, но ворон и не ворпань. И Лешка пока не ворпань – ПОКА! это серебристым голосом обещала любимому мальчику Варвара.

Второй в иерархии ячейки Петька Глаз заметно схуднул – сдулся шарик. А каким он был! Круглым, румяным, самоуверенным. И весь в черном – черная водолазка под горло, черные штаны, ботинки, черные хэбэшные перчатки на руках, черная голова, то есть в черной шапке или тряпке со специальными прорезями для глаз. Толстун – спереди подушка и с заду. Это его еще черная одежда скрадывала, но она осталась в хижине на горе. Вместо наряда Зорро обычные шорты и рубашка-поло. Петька прихватил на сегодняшнюю вылазку похищенный из заводоуправления (из кладовки при конференц-зале) – громкоговоритель. И сразу проверил его работу.

– Раз! Раз-раз-раз! Вас-ис-дас! Слушаем меня! Щас…

Вано – Иван Елгоков – тоже сильно изменился. Так изменился, что не узнать. В гостиничной потасовке у него выдрали челку, с которой синяя краска сошла на пятерню Поворотова. Ну и ладно – без того нынешней ночью все вокруг синѝм–синё. А челка – незначительный урон для богатого курчавого волоса – Вано просто откинул его назад. Молодой Елгоков выпрямился, не таясь – высокий, плечистый, прям монументальный. Открытое властное лицо. Смуглая пористая кожа. Раздвоенный подбородок, крупный прямой нос, широкие брови вразлет, яркие полные губы. Уже не мальчик – крепкий затылок и шея налиты силой.

Одного с Иваном роста, хоть и годами постарше, Сережка шагал рядом, напрягая сжатые кулаки и прислушиваясь к себе – его молодое здоровое тело пело, предвкушая схватку. Драйв ударял в голову, веселил, вспенивал пузырьки в крови.

Спортсмен Юлик с усохшим личиком вскидывал глаза к небу (к рассветному зареву, что растекалось ниже и шире) и мысленно повторял: держись! держись! ничего, если смог выстоять против ужасного назгула ворпаня – ну, не ужасней ведь будет…

Братья Анютины выглядели как всегда – прямыми, несгибаемыми, непрошибаемыми, с красными лицами – и пусть они не сразу догоняли ситуацию, но теперь уже поняли, на что идут и чем это грозит. Ихние лбы собрались в гармошку.

Дэн Сатаров – бледный, с синяками под глазами после бессонной ночи и побега с горы, ставший совершенным татарчонком – все внимание сосредоточил на Лесе, прикрывал ее.

Устина Жадобина впопыхах позабыла дома очки, когда выскочила и побежала на призыв ячейки – на помощь ненаглядному Петечке. При беге длинные пепельные пряди мотались и хлестали по лопаткам. Какие теперь очки?! Ее глаза уже не смотрелись по-инопланетянски за толстыми линзами – они стали просто сумасшедшими, а зрение вдруг обострилось – девушка видела как днем даже в самой глубокой и темной норе – и смогла бы выбраться оттуда на свет.

Влада Елгокова – хрупкая тростиночка, выпитая тревогой, ожесточенная, прям бестелесная, утонувшая в своих шортиках. Казалось, в ней остались одни эмоции – чистая концентрированная энергия – готовый к употреблению боеприпас.

Лишь Машутка сохранила до жути обыкновенный облик – все такая же маленькая, плоскогрудая, в желтом сарафане. Только волосы в прихотливой игре красного света и синей тени окрасились в яркий – рыжий-прерыжий – цвет. Как тогда яркое рыжее пятно на серой простыне – рано утром, когда все было кончено. Когда Калинки не стало.

Группа молодежи маршировала к центральной проходной завода, над которой возвышалась башня с флагом – труба старой котельной. Да тут совсем недалече.

Однако несправедливо утверждать, что остальная Утылва спряталась за спины юного непуганого поколения. На сознательную подлость здесь не способны. И потом, это были их дети и внуки. Ради которых все, и из-за которых, собственно, тоже. Петькин голос через громкоговоритель должны были услышать и услышали. Во всех домах, во всех углах – в Кашкуке, Новом Быте, Малыхани и даже в Чагино. Тылки поднялись как один. Вслед за марширующей ячейкой Проспект космонавтов в разных местах пересекало множество ног – в сапогах и ботинках, кроссовках, босоножках, сандалиях, шлепках, кедах, галошах и пр. Мужчины в темных пиджаках и без оных, просто в рубахах, футболках, майках, женщины в светлых платьях и блузках, халатах. Сейчас по городку прошла вторая волна – в этот раз не извне (от Богутарской степи), а изнутри – своя собственная. Верно, что чудесатые силы всегда властвовали в Пятигорье, но здешнее место – Утылву – создали люди и придумали здесь свои законы и порядки. Жители не сговаривались и не сомневались – спешили в условленную точку сбора (кем условленную?). К общей цели – к заводу – к главному объекту в Утылве. Торопились, шли, бежали туда.

Улица Синецветная (адрес управы ТыМЗ) идет параллельно Проспекту космонавтов, только севернее. Собственно, завод и есть северная окраина города – далее только брошенный Карьерный поселок и в степи небольшие озерца с рыбой. Дорога вдоль заводской стены – крепкая, в самом лучшем состоянии в Утылве. В остальном городе совсем убитый асфальт, а на южном въезде по решению мэра (теперь уже снятого) В.И. Щапова был проведен креативный ремонт: асфальт вскрыт, измельчен и высыпан обратно. О дороге на Синецветной завод до недавнего времени (пока работал) заботился – накладывал свежие бетонные заплатки для безопасности машин с заводской продукцией. И транспортная проходная ТыМЗ располагалась тоже не Синецветной.

Точка притяжения – теперешнее «место силы» в Утылве – длинное здание с надписью наверху Тылвинский механический завод. Правее – центральная проходная. Сейчас все пустое стоит. Никого нет. Даже охранники сбежали. И грузовик с ворованным железом ночью останавливали не здесь, а на транспортной проходной – интересно, он еще там? Тишина. Не шелестят кусты волчавника, оформленные под декоративную изгородь. В здании ни единой живой души. Пустые окна как глазницы мертвых черепов. Словно вымерло все – работники управы провалились в подземный мир Энгру. Нет никого и ничего. Жуть жуткая…

Явившиеся на призыв тылки не слепые и не глухие – они все поняли. Асфальтовую площадь перед управой предусмотрительно оставили пустой (после в должной мере оценили эту предусмотрительность). Народ заполнил непосредственно дорогу и широкую обочину, и пустырь перед тем. Места всем хватило. В Пятигорье, вообще, земли хватает!

Толпа топталась, переговаривалась, перетекала в своих границах – подходили новые люди (из Малыхани, разумеется, припозднились), новоприбывшие искали родственников, друзей, сослуживцев. Среди собравшихся наши старые – зачем старые? просто хорошие – знакомые. Они (мы!) все там (здесь).

Безусловно, заслуживают упоминания самые заслуженные фигуры в Утылве. Фантастическое сборище почтила своим присутствием тылвинская верхушка. Поскольку не было трибун или иных vip мест, важные люди стояли вместе с народом. Трогательное единение. Официальный глава МО С.Н. Колесников презрел опасности – опасные симптомы своего самочувствия (типа галлюцинаций с черепами и надгробными столбиками с именами живых людей – например, абсолютно живого, ехидного Г. Сыродя) и пожелал быть с земляками в решительный час. Похвально!

Ослабевшее тело мэра поддерживала невеста – эффектная девушка Тамара. Вообще-то, за минувшее время ей довелось пережить не меньше, но она успела опамятовать – побороть сонную оторопь из-за отравления синей ядкой. Женщины живучи как кошки (не коты). Тамара даже дома не отлеживалась. Людкины причитания ей надоели – выудив из словесного потока матери, где сейчас находится Колесников, всполохнулась и побежала в больницу. Там, у постели мэра, поглаживая его руку, услыхала про безумие в городе. Тамара пыталась возразить – воззвать к рассудку, но Колесников был непреклонен в своем намерении участвовать – только в чем? Девушка не покинула жениха – пришла с ним на Синецветную улицу.

Экс-мэр Утылвы Владимир Игнатьевич Щапов тоже явился. В строгом темном костюме, который надел для визита в гостиницу. С той поры прошла целая вечность – ночь, и наступило утро. В.И. утомился, но виду не показывал. Он еще больше посветлел (поголубел) в лице и застыл в неестественной неподвижности, словно боялся проявить слабость – естественную примету своего солидного возраста. Как тут не вспомнить неестественное прямохождение последних светлоликих советских небожителей – членов Политбюро КПСС. Не наваждение даже – карикатура какая-то.