Если кто сотворил нынешнее чудо, то это была не ведьма. Абсолютно точно. И этот кто-то, устрашив тылков, внезапно сжалился над ними. С небес пролился дождь – освежающий, волшебный. Влага насытила непрозрачный воздух. Массы пузырьков преломили солнечные лучи; и красный цвет стал смешиваться с синим уже по-другому – отражаясь под другим углом в дивьем зеркале. Изменялись не только цвета, но и прочие ощущения. От воды кислый запах ядки тяжелел, прибивался к земле. Струи – и снизу, в Кляне, и сверху – были чистыми, сладкими. Напоенный воздух начал постепенно очищаться – освобождаться от цветного дурмана.

Когда дурман рассеялся, наступил белый день – такой, какой должен быть. Из сотен грудей вырвался возглас облегчения – мавкнули в согласном порыве. Воцарилась тишина. Еще больше оглушительная, чем предыдущий грохот. Толпа понемногу приходила в себя. Отдышавшись, люди поднимались на ноги. Хорошо, что старая бабылидина подружка Агния не пришла на сход – упав, она уже не встала бы с больных коленок.

Давайте, поднимайтесь. Хватит валяться. Живы, здоровы. Руки-ноги целы – уже хорошо. И головы ведь – не пустые черепа…

Ушибленных тылков посетила глупая надежда, что ведьмины козни, а с ним и все беды, недоразумения завершились. Словно по некоему волшебному мановению – не беззвучному, прогрохотавшему. Побеждено зло синей ядки (кем?), и отныне все будет хорошо. Счастливый конец сказки.

Не тут-то было! Головы всех повернулись – нет, круто своротились в одну сторону – на восток. Туда, где испокон веку стояли вершины – Пятибок, Шайтанка, Кашиха, Казятау (список строго по ранжиру). Но теперь их привычная иерархия нарушилась. Над четырьмя известными горами взгромоздилась пятая – точно исполин над жалкими пигмеями. О! не просто огромная гора – как ни задирай голову, макушку не увидишь. Ощущение, что она уходила высоко, далеко-далеко – в бесконечный космос.

Обращенная к Утылве – и ко всему Пятигорью – часть горы закрыла горизонт без малейшего просвета. С севера на юг простиралась гладкая твердая грань, слепящая голубыми высверками. Не гранит, но алмаз. От такого сияния нестерпимая резь в глазах. Не одни тылки – ворпани и Варвара тоже – зажмурились. А когда распахнули ресницы – видение не исчезло. Диво дивное, чудо чудесатое. Даже сказки Пятигорья – даже в минимальной степени – не описывали этого величия.

Послышались первые ошеломленные голоса.

– Стойте, воины Запада жители Утылвы! Стойте и смотрите! Вот оно! началось…

– Обалдеть!.. Глазоньки мои бедные… Это как полное затмение – только наоборот… Что теперь будет? Нам всем хана? Бежать, спасаться? Куда? На край света? Так мы уже там… тут…

– Вроде и не пил до бесчувствия, но таким пьяным никогда не был…

– Доигрались! Следовало ожидать – после того, как баба Лида умерла, все к тому двигалось…

– Мир сошел с ума – нет, ну, не я же…

– Не будь так уверен – ни за себя, ни за других… Еще неизвестно, чем обернется…

– Ачетаково? За компанию так всегда весело. На миру и смерть красна.

– Типун тебе на язык! Я слишком молод, чтобы умереть.

– Если всем конец, то пойдем и накрутим ведьме хвоста. П-пу-левать на нее! П-п-ху!..

– Куды плюешь, фулиган?! Я тя-а…

– Дед! Дед, ну, прости, не дерись. Не в тебя целил…

– Вот куда наши молодые собрались. ТУДА!! На Марай!

– Мамочка родная… Машутка точно сумасшедшая… Но чтобы Мобутя, очертя голову, кинулся…

Как истый кавалер – мужчина и защитник – Вано, падая в клумбу, закрыл собой Машутку. Полежал, прислушиваясь. Ураган пронесся и сгинул. Вроде безопасно. Девочка в нетерпении зашевелилась. Парень втянул ноздрями аромат ее тонких и мягких волос – головку словно окутывала легкая золотая паутина. Ресницы часто моргали, касаясь места под Ивановой ключицей в расстегнутом вороте. Было приятно и щекотно. И пахла Машутка приятно – на сарафане высыхал ее пот. Помедлив, девочка попыталась отстраниться – поднесла к лицу парня худую руку (не ту, в которой синий лепесток), но парень, изловчившись, поцеловал ее пальчики. Машутка прыснула, Иван за ней. Они лежали на клумбе, поломав цветы и нарушив ряд раскрашенных бутылок, прижимались друг к другу, задыхаясь от счастья – их сердца разрывал восторг. Ощущение полета – как прыгаешь и летишь с Марая.

– … вставай! – шепнула Машутка, но для Ивана это прозвучало громче, чем только что прогрохотавшие раскаты. И ее чудесные глаза – не узкие, но удлиненные, раскосые, глубоко посаженные, и зрачки слишком большие – они занимают почти все пространство под веками, белки поблескивают лишь в уголках. Глаза всегда (и сейчас) полуприкрыты. Спрятано их выражение. Еще они были многоцветными: черные точки в центре, и дальше переходы на радужнице – коричнево-желтый (под сарафан или наоборот) и серо-зеленый до граничного темного ободка. При разном освещении цвет глаз менялся, переливался – карий, зеленый или серый.

Вано любовался дивьей девочкой – смотрел, не отрываясь. Вдруг боковым зрением поймал движение – из растерзанных зеленых кустов выплыло белое облако. Парочка одновременно повернула головы. Сказочный седобородый и седовласый старик в яркой голубой рубашке. Его шевелюра и принималась за облако. Старик тоже пережил ураган, но держался молодцом, настоящим майором.

– Дедушка, что вы тут делаете? – Машутка быстро подобрала ноги под желтый подол.

– Я ждал. Не хотел навеливаться… Извините, ребята. Думаю, что знаю, куда вам… Мудрено не догадаться…

– Он знает! Ах, он еще и думает! Ну, шел бы ты, дед, – не смолчал Панькин сварливый голос.

Мобутя остался ничуть не задетым. Он деликатно вздохнул и скосил (елико возможно) глаз, дабы осмотреть себя. Принялся выбирать крупинки, листочки, травинки из бороды, смел ладонью сор с рубашки. Все это принес ветер.

Парочка поднялась с земли, тоже привела себя в порядок. Лишь тогда Иван попробовал обозреть Марай. Разве можно назвать его просто горой? В нормальное восприятие не укладывался.

Наследник своего прадеда Гранита Иван Елгоков мыслил тоже весьма конкретными категориями: КДБП, пьянство есть зло, смерть ужасна и несправедлива, да и жизнь такова (в последнее время – после горящего столбика киоска; а ведь Иван хотел как лучше!) – гм… жизнь была такой до встречи с Машуткой.

– Это не гора. Это… ЭТО…

Гора – конкретное, конечное понятие. Она имеет высоту, периметр, площадь, присущие характеристики рельефа, а здесь нечто невообразимое. Чудесатое. Прежде всего, где начинался Марай? сверкающая голубая твердь, лишенная примесей и недомолвок. Ее природа не материальна. Нельзя понять, нельзя объять необъятное. Но если рассуждать логически. Марай не мог сразу появиться таким… таким… Несомненно, он был всегда, и рос постепенно, собирал свою мощь. Теперь же выступил во всей красе – олицетворением того самого первого дивора, который Энгру подарил Каме. Невероятные дела!

Ничего подобного Иван Елгоков, естественно, не знал. В свое оправдание мог сказать.

– Мы – люди не местные…

Гранит тоже мало знал и был слишком самонадеян в начале своего пути. Поэтому нужно вернуться к началу. Представился случай. Правнук Гранита молод, наивен, полон самых лучших побуждений – и также убежден в своем праве решать, переделывать мир. Благодаря прошлому поколению (тех разоблаченных и осужденных – репрессированных посмертно сталинистов) их потомки пока избавлены от необходимости ввязываться в реальную драку – реально разбивать себе нос, лоб и даже жизнь. Рыжие лапы шуршат мягко, пока не обнажив когтей. Сейчас в ходу мягкая тактика убеждения, конструирование альтернативной (это какой? даже не сказочной?) реальности, благожелательные дискуссии, тонкий троллинг и, на худой конец, гибридные войны. Но автору вовсе не кажется смешным архаичный мем «лишь бы не было войны». А вам?

Подобные глубокомысленные сентенции и теоретизирования не для Вано – они для Лешки Имбрякина. Каждый хорош, действуя на своем поприще. Хорошие в Утылве мальчики. Не зря Варвара возле них кружит.

С трудом оторвавшись от величественной картины Марая, Иван сглотнул и задал Машутке внезапный вопрос – чисто практический.

– А Панька нам на куй нужен?

– Очень нужен. Он нам поможет. Против ведьмы завсегда. Корыльбуны – слуги Камы. Ворпани служат Энгру. И ядка тоже из царства Энгру. Как случилась между Энгру и Камой ну, это… супружеская размолвка, так ворпани корыльбунов на клочки разорвали. Вот и выходит, что Панька и Клобы – враги. Мы этим воспользуемся.

– Голый расчет? Дружбой и любовью не пахнет, – констатировал Вано.

– Машутка права, – Мобутя был само миролюбие и благообразие.

– Я все слышал, – напомнил о себе Панька. – Как дуриком мной играть захотели. Облом у вас выйдет!

– Панька! Ой, чего ты?.. Мы не хотим. Ну, разве немного думали, что поможешь. Против ведьмы. Ты, вообще, корыльбун или кто?

– Помогать? Крылья-то свои, а не казенные. И почему я должен выручать? Сами себе выручальщики! Вы на моей шее решили выезжать – решили полетать. Хитрые какие!

– Панечка, неужели ты нас бросишь? И не дрогнешь? таки не дрыгнешь нисколько? Нам на гору на карачках лезть? Дырки на коленках протрем и аккурат на бабылидину годовщину доберемся. Через год, как бабушка померла… Слишком долго! Помоги, пожалуйста. Жалко тебе?

– Я уже говорил вашим субчикам на трубе: не нанимался! таскать, спасать…

– Панька, выходи! – Машутка яростно вспыхнула. – Кончай балаболить. Я не уйду. Ты же меня знаешь.

– Тебя знаю, а его нет, – ответил голос. – Гони чужака! Мало взрослого парня, так деда еще притащили- для утяжеления… С тобой же полетать – одно удовольствие. Ты немного весишь. Вспомни, как мы вместе…

– Нет! С ним. Без него никак нельзя.

– Ну, и оставайся с ним. Милуйся. А я пошел – полетел.

– Ах, так, да?! Я на тебя Каме пожалуюсь!

– Ты? – хмыкнул Панька, но тон его изменился. – Кому? Куда жалиться пойдешь? Кто тебя, пигалицу, слушать будет?

– Пойду! И знаю, куда. Невелика тайна. Скоро всем станет известно.

– Панька замолчал – крепко задумался. Вано тоже пытался обмыслить услышанное. Удавалось слабо.

– Несерьезно это. Ты будто с капризным ребенком разговариваешь.

Других корыльбунов нет. Посмотреть, если бы у тебя ни семьи, ни друзей… У Паньки никого нет.

– Не связывайся с этим парнем! – опять забубнил Панька. – Он плохо тебе сделает. Я и Калинку упреждал, когда она связалась с Грицкой. И пожалуйста! Грицка ее бросил. Тебя бросит тоже… Скажи – ну, скажи – чем он лучше меня?

– Ты смешной, Панька. Как ты себе это представляешь? Люди с людьми. А корыльбуны… Правда, про корыльбуньих самок я никогда не слышала… Значит, нет среди ваших сородичей такого обычая. Не обессудь.

– Он точно ребенок, – повторил Вано. – Как я могу тебя бросить, если мы… если тебя…

– Вот! Он уже говорит! что говорят, когда бросают… Все повторится, дуреха. Грицка бросил Калинку. Ничто тебя не учит! – Панька обнаружил возмущение.

– Ты боишься, со мной плохое случится? Как трогательно, Панечка. Тогда помоги нам!

– Тебе помогу. Убедила, – голос погрустнел.

– Где ты?

– Разуй глаза! если еще от любви не ослепла…

Шелест листьев. Машутка огляделась в поисках источника звуков. Шелестела крапива возле стены Мобутиного барака.

Барак старше бабылидиного дома. Изрядно вросший в землю, покосившийся. Цементный раствор давно высох и сыпался, и кирпичи просто вываливались. Эта стена глухая, без окон. Крапива выдурила по саму крышу. Сегодня растения показывали феноменальный рост. Мясистые колючие стебли шелестели – кто-то их шевелил сверху. А наверху было нечто, когда-то служившее крышей. Теперь же торчали стропила.