Солнце стояло прямо над бабылидиным двором. Лучи текли потоком, обдавали своим жаром, как бы давили на чувства, на глаза. Чтобы разглядеть лучше, девочка подошла вплотную к стене, и ее золотистая макушка уперлась в нечто. Холодное, не металлическое, но странное по ощущениям. Достаточно плотное, гладкое, выпуклое, образованное двумя узкими половинками. Девушка ни за что не догадалась бы, что это голые пятки – не чьи-нибудь, а корыльбуньи. Да, правильно, пятки.

– Ты что ли здесь расселся? Да как тебя ураганом с крыши не снесло? Развлекаешься? – негодование перехлестнул девчоночий голосок. – Панька, ты что творишь, стервец!! Там вся Утылва собралась! Они там, а ты…

– А я тут, – хладнокровно ответил Панька.

Машутка подпрыгнула и уцепилась за желтую пятку, дернула вниз.

– Ай! – Панька скатился кубарем в крапиву. – Ой!.. Ай!..

– Не придуривайся!

Снова шелест. Затем Панька поднялся. Вано с любопытством (и даже с некими уколами, напоминающими ревность) посмотрел на субъекта, который, по словам Машутки, должен был им помочь.

Странная гуманоидная внешность. Иван, как раньше его отец, нахватавшийся здешних словечек, определил для себя незнакомца диковинно – КОРЫЛЬБУН. Почем корыльбун? Иван тоже никогда не наблюдал корыльбуна в натуре – с крыльями или без. Даже во сне не видел. И теперь столкнулся впервые – прямо уперся в него (хорошо, хоть не в его пятки). Сразу поверил, что корыльбуны выглядят именно так. Выходит, они кто? гуманоиды или insectum (насекомые – класс беспозвоночных членистоногих животных)? Или сказочные существа с крылышками? типа эльфов. Но эльфы маленькие, а корыльбуны – гигантские стрекозы. Размером со стрекозиную клумбу из цветов в бабылидином дворе (нет больше клумбы после валяний на ней). Если корыльбун разбросит свои крылья… Вообще-то, малосимпатичный тип какого-то желтушного вида. Возраст неопределенный – не молодой и не старый. Тусклые глаза, вялая кожа, жидкие пряди. Даже зубы не блестели. Все сливалось в желтизне. Конечно, не стоило опасаться соперничества от Паньки. Отнюдь не Геракл. Не атлет. Вялое тело с брюшком. Странное существо. И как же он (оно?) поможет? Драться будет, что ли?

– Хочешь сказать, именно он нам нужен?

– Не подхожу, да? Рожей не вышел или чем? Ты, парень, так поглядел – а теперь погляди эдак…

Что-то широкое, шелестящее, перепончатое (перепончатокрылое?) распахнулось на обе стороны. Вано замер, и его глаза едва не вылезли из орбит. Крылья – настоящие крылья. Они разрослись на метры в длину. Состояли из жестких трубочек хитинового каркаса, на которые натянута ткань плотной кожистой структуры, грязно-желтого цвета (Вано сразу понял, что корыльбуньего). Крылья расправились, подрагивали, дышали. Это была живая плоть – одни ее участки напрягались и разбухали, другие опадали, под кожей бил кровоток, но кровь желтого цвета не отличалась на общем фоне. Все очень отчетливо, выпукло и вогнуто, осязаемо. Панькины крылья не безупречны, как все живое – кое-где прорехи лохматились, а кое-где уже зарастали, еще в изобилии имелись рубцы, заломы. Побывал, наверняка, в переделках! Ведь когда-то ворпани с корыльбунами воевали…

– Ничего себе! – присвистнул Вано.

– Любуйся, – великодушно разрешил корыльбун. – За погляд денег не беру.

******

Сразу столько сказочных чудес (чудесатостей) в Пятигорье. На первом месте, безусловно, Марай. Весь восток – эта сторона от Утылвы – словно затвердел и поголубел, стал Мараем. Исполином над четырьмя холмиками – Казятау, Кашихой, Шайтанкой, Пятибоком. Не только для них, но и для всех и всего Марай превратился в общий голубой фон. И Пятигорье – страна пяти гор – обрело, наконец, целостность, завершенность. Все встало на свои места. Чего мы всегда и добиваемся. Вот только как попасть в нужное место?

– И куда вы теперь? – Панька саркастично молвил. – На самый верх? Уже освоенным способом? Перехватывая скобы?

– Ну… – Вано попал в тупик.

– Вот и я говорю! Никогда вам на Марай не попасть! Сидите на ж… ровно. И тихо в своих норах. Не высовывайтесь. Так безопасней. А че? Завод скоро запустят. Будет потихоньку колупаться, ножницами криво стричь. Свои жалкие гроши получать. На простую жратву хватит. На удовлетворение первичных потребностей. Остальное – баловство. И не задирайте свои глупые башки, не смотрите. Ослепнете! Зачем мечтать о несбыточном… Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах. Помните? В школе учили.

– Да, мы не корыльбуны. Не летаем. Пусть мы и не ворпани. Но тогда даже не пингвины, а черви ничтожные, которые в каждой норе, – Иван всерьез оскорбился.

– Ты прав, парень. Тогда ничего не остается. НИЧЕГО, – грустно констатировал Мобутя.

– Ну, ты-то точно ворпань, – враждебно откликнулся Панька. – Каменный зверь. Самый твердый камень – из гранита… Да, Гранит! без обид.

– Тьфу!! Я человек! – Иван обижался пуще (обзывают ворпанем и еще гранитом – то есть, непрошибаемым и тупым каменюкой).

– Тише! Не ругайся! – попросила Машутка. – Он нам нужен.

– Не камень, а дед. Даже прадед. Гранит, – внес ясность Мобутя.

– Ого! – подхватил Панька. – Оказывается, нужен? Новость! А меня вы спросили? Может, мне тоже кое-что нужно? Ась?

– И что же? Тебе? – Машутка решила проявить чуткость.

– Мне в Париж по делу срочно! – отрубил Панька. – Там лучше. Цивилизованные люди. Эти, как их… эуропэйсы. Лошадей не воруют, и хомутами всякие дырки не забивают. Не то, что вы, тылки…

– Панька!! – сурово призвала Машутка. – Ты, вообще, где? Ты здесь небо коптишь! Не время болтать. Нам нужно на Марай. Возвернуть Варварин дивор. А для того найти гнездовье ядки.

– План понятен. Гениален. Вперед! Ножками, ножками… или на танке… Сами, все сами… – пустые слова, ведь Панька уже обещал помочь.

Еще одно чудо добавилось к нынешнему списку тылвинских чудес. Над Утылвой летел корыльбун. Тяжело, как бомбардировщик. Неспешно махал своими перепончатыми крыльями: в-ж-жих! хых-хых… Наверное, корыльбуну было нелегко. На его спине аж три человека; пусть Машутка субтильная, но два-то других седока – взрослый парень и старик. Иван породой удался в прадедушку Гранита. Все Решетниковы – мужики здоровые, двужильные. И Мобутя – друг Гранита, ему же подстать. Потому Панька, взяв резкий взлет (в-ж-жих!), морщась, предупредил.

– Эй, ты, Грицка… На шею не дави… Не дави на шею!

Иван отодвинулся. Он уже не поправлял, когда его так называли.

Полет продолжался. Увы, Панька – не самый сильный корыльбун. Сейчас его тело не на пике своей физической формы (никогда не было на пике). Прямое и не гибкое, отнюдь не грациозного силуэта. Грудь впалая, живот напоминает мягкое брюшко, а не накачанный пресс. Совсем не тело Геркулеса. Руки-лапки прижаты к груди, голова по-птичьи опущена к плечам, одно из которых выше другого. Ступни ног несоразмерно большие, плоские, голые и желтые. Всего лишь Панька – непутевый Машуткин дружок. Вместо костей в теле хитиновые трубочки, а плоть – из ткани крыльев. Тело и крылья корыльбуна – единое целое, и желтая кровь у них общая. Интересно, корыльбуны чувствуют боль? По крайней мере, Панька уже исстонался… Увы, увы! Выдающиеся представители корыльбуньего племени погибли в войне с ворпанями в незапамятные времена. Вот вы с тем, кто остался, попробуйте!.. Например, построить крупный металлургический комбинат на месте степной деревушки! Слабо??..

Панька летел, тяжело ворочая крыльями – в-ж-жих! хых-хых!.. хых-хых!.. Четко придерживался курса на статую с руками на постаменте, торчавшую над Казятау – статуя служила удобным ориентиром (хотя волшебный туман в Утылве рассеялся, и белый день настал, но вокруг статуи по-прежнему полыхало зарево, как в рассветный час – интересная оптическая иллюзия). Машутка не умолкала.

– Внизу холмики смешные. Как в песочнице… На самом же деле они не маленькие.

– Почему четыре? Я только три вижу, – не понял Вано.

– Раздвоенная гора – это две вершины с перемычкой. Казятау и Кашиха.

– Ладно, четыре. Почему тогда Пятигорье?

– Пятая гора – Марай. Мы сейчас туда летим. С ветерком!.. Ой, гляди, там папа! На лестнице руками машет… Папа! Папочка! Мы летим!.. Что? Что? Не слышно… Когда вернемся, поговорим. Пока! Мы ненадолго, папочка! Я тебя люблю!

Маленькая фигурка Кильки была далеко внизу – опознать можно только по одежке.

Зато освещенный солнцем корыльбун великолепно виден. Люди на Синецветной наблюдали, как он поднимался, постепенно сужаясь в точку на голубом горизонте. Толпа притихла в надежде.

Красивое Варварино лицо выразило злобу. Она искала, к кому прицепиться. Нашла без труда.

– Лешенька, почему ты молчишь? Погрустнел миленький. Завяли наши цветочки – и синие, и красные. А как хорошо начиналось.

Хороши весной в саду цветочки.
Еще лучше девушки весной.
На горе, вдали от сада
Больше будет чудесато…

– Что, не нравлюсь? Не те тряпки на мне? Старо выгляжу? Глупые мужчины! Стоит мне нацепить юбку покороче, и розовые трусики… Эффект от них! сногсшибательный. Поистине с ног сшибает – у невесты мэра спросите… Вообще-то, неважно. Ведь я – это я, и всегда буду я… Разве нам было плохо, мальчик? Вечерами на лавочке… Ты тогда домой возвратился – на весь свет обиженный – и особенно, на Утылву. Что тебя не поняли, не оценили. Что снова пришлось в эту дыру. Потому, как больше некуда. Я одна тебя поняла. Ты, Лешенька, только мне свои мысли, свои тайны поверял. Разве я тебя обманула? Не врала, не подговаривала ни на что. А дивор ты сам вызвался найти и вернуть. И что? Вернул? Да не в обиде я! Теперь у тебя новая подружка. Альпинистка, скалолазка – или труболазка. Нет, я понимаю, насильно мил не будешь. Сегодня любишь одну, завтра другую. Но не надейся, Лешенька, что ты меня бросил и забыл. Я теперь всегда с тобой…

Лешка отворачивал лицо, кусал губы и не отвечал. Поняв, что его не растормошить и не подвигнуть на безотчетный порыв, Варвара вздохнула.

– Ладно. Свои своих не обижают. Ворон ворпань ворпаню глаз не выклюет. Хоть ты не ворон, а я не ворпань… Но мы друг друга понимаем. Да-а, Лешенька?

Лешка незаметно кивнул. Влюбленная девочка Влада закостенела в отчаянии. А Варвара снова обратилась к коллективному тылвинскому разуму (о котором была невысокого мнения).

– Так что? Будете стоять? Замерзнете!.. Во второй раз не попытаетесь? на штурм не пойдете? дураков нет?.. А как же Родина Утылва или смерть?

Народ безмолвствовал.

– Никого не найдется? Не Кирилла Солина, но хоть самого завалящего героя? Я вовсе без претензий… – больше для проформы повторила Варвара – она знала ответ.

– Найдется! – крикнули из толпы. Это был не мужской, а женский голос.

– Кто? Кто там мяучит? Выйди, покажись.

Народ поспешно расступился. В полной тишине – ни возгласа, ни стука, ни вздоха – зашуршала знаменитая красная юбка. Ирэн вышла вперед нарочито легкой, вихляющей походкой – юбочка так и крутилась на ее бедрах. Руки-ноги не дрожали. Пышноволосая головка не клонилась испуганно. Очаровательный бутон, не сбитый сапожищем. Самая экстравагантная особа в Утылве.

Конечно, все удивились. Но не относительно Ирэн. От нее реально ожидать любого фортеля. Роковая красотка легко примеряла разные роли – могла быть кокетливой, дурашливой, язвительной, разгневанной, бесшабашной и даже равнодушной. И вот, пожалуйста! сейчас какой?

– Здрасьте!..

Варвара в задумчивости опустила черноволосую голову к плечу. Словно участвовала в подобной сцене множество раз, и ей самой уже прискучило. Сплетала и расплетала пальцы с вишневым маникюром. Начала говорить выученным (если не вымученным) тоном.