Герка (не Генрих Прович) Сатаров не задумывался, просто выдувал из себя нутро (о-о-о! и внутри все расправлялось – никакого стеснения, тем более удушья, свобода и легкость!). Молодой, азартный, гонористый. Сейчас он словно сбросил с плеч ношу (не возраста). Выбросил из головы кучу нужных и важных вещей: холдинг – ношу неподъемную как гранитную плиту, свои властные функции, финансы, кризис и даже то обстоятельство, что госпожа Пятилетова – менеджер из его конторы – из Стальинвеста. Да пусть все летит в самую темную и глубокую дыру! Нисколечко не жалко. Наоборот, легко – когда ты сам не проклятый олигарх, а простой человек, не обремененный глобальными проблемами. Как все – как этот здоровяк в линялых синих джинсах и распущенной рубахе в красно- коричневую клетку. И надо быть как все – как эти глупые тылки, которые подлинно счастливы в здешнем захолустье – вдали от асфальтовых улиц, пыхтящих автомобильных потоков, закрученных эстакад, грандиозных свечек небоскребов, офисов банков и деловых контор и других помпезных примет цивилизации. Вдали от балансовых отчетов, прибылей и убытков, доверенностей, платежных поручений, банковских ордеров и т.д. Вдали от всего этого – здесь, в Пятигорье, живет тихое, искреннее счастье, незамутненное как вода в Виждае. Как всем нам представлялось в детстве. И Генрих тоже представлял! в своем зеленом дворе на улице Социалистической. Но забыл… Надо вспомнить. К черту психоаналитиков, рецепты и таблетки! Просто самозабвенно отдаться чувствам. Без страха и стыда. Участвовать в фееричном цветном карнавале. Пусть снова кожа загорится на солнце, в крови закипят пузырьки. Задохнуться от счастья, кричать и прыгать – даже с Марая!.. С кем прыгать, Генрих Прович? Да вот же! Лариса.

Сейчас каждый на площади испытывал прилив чувств. Максим не отставал от брата Генриха. Что выкрикивал – сам не слышал. Эмоции толпы били словно током. В этот день и час Утылва сомкнулась в строю: плечом к плечу, и сердца всех бились в едином взволнованном ритме. Да, одно целое. Бурлящий котел, готовый выдохнуть пар от восторга или взорваться и все разнести в клочья.

Интересно, способен кто-либо пойти наперекор общему настрою? Среди беснующейся толпы стоял серьезный Леша Имбрякин. Кто еще? Максим специально не искал. Вдруг он вскрикнул еще громче, чем до этого кричал. В ногу словно вонзили иголку (или острый коготь?) – мышцу пронзила внезапная судорога. Племянник ухватился за больное место, чтобы растереть, и обнаружил возле себя ребенка. Девочка – судя по всему, еще дошкольница. Довольно крупная. Живая, самоуверенная. Коренастая, смуглая, густые темные волосы перевязаны ленточкой. Очень красивое платье – пышное, в рюшечках, нежно-розового цвета. Голые пухлые руки. Ровный ряд белых зубов в полуулыбке. Глаза как круглые вишенки. Серьезный взгляд с укоризной. Очень интересно. Девочка не прыгала, не кричала – существовала как бы отдельно от всех.

Однако театр, разыгранный на потеху толпе (на площади перед заводоуправлением ТыМЗ), продолжался. И непонятно, кто возьмет верх. Варвара, конечно, выше и крупнее – атлетичней, что ли. Но Ирэн – быстрая, резкая, верткая, а главное – решительная. И очень злая. После свалившегося периода апатии, качели ее телесных и душевных ощущений пошли на взлет. Ирэн находилась на пике. Все видела, сознавала необыкновенно ярко. Физическую боль вполне могла контролировать. Соперницы подобрались под стать друг дружке.

Два тела елозили по асфальту. Между Варвариными ногами в синих штанинах высовывались голые ножки Ирэн. Красная юбка задралась до пояса. Каштановые и черные пряди переплелись подобно клубку змей.

Подгоняемая криками тыловка подбородком ударила врагиню в шею. Икнув, Варвара откинулась назад, ее взлохмаченная голова бессильно повисла. Ура!! Мы побеждаем.

*******

А горы всё выше, а горы всё круче,
А горы уходят под самые тучи!

Точно. Только в нашем случае одна-единственная гора. Легендарный Марай. Значит, она вертится он существует!

Корыльбун летел в сказку. Тяжело мотал перепончатыми крыльями. Хых-хых!.. хых-хых! Поднимался выше и выше – до облаков.

На спине корыльбуна сидели трое: Иван Елгоков, Машутка Кулыйкина и дед Мобутя (Агап Нифонтов). По известной пятигорской традиции четвертого героя не хватает. Ничего, возьмется откуда-нибудь. Хотя откуда ему взяться, если наш разношерстный (пока в переносном смысле слова) отряд сейчас болтался между небом и землей. Надо отметить, что Панька летел неровно, как-то рвано: хых-хых!.. хых-хых! Крылья не работали в едином слаженном ритме. Пассажиров изрядно потряхивало. Машутку даже мутило. Наверное, поэтому она не болтала, как всегда делала. А что тут поделать? Эти корыльбуны не спортсмены. Скорее, интеллектуалы – то есть, бездельники. Не удивительно, что их ворпани победили. Да, Кама слишком снисходительна к своим слугам. А к людям особенно. И вот, чем все обернулось.

– Вы как себя чувствуете, дедушка? – из вежливости осведомился Вано. – Если необходимость, то можно… гм… сойти…

– Это все ерунда! – успокоил Мобутя. – Слушай, парень! Я с японцами на Хасане воевал. Полили мы кровушки за сопки на маньчжурской границе. И на Халхин-Голе в составе танковой бригады. Командовал батальоном. Тяжко пришлось. Сотни танков и бронемашин! артиллерия, самолеты! Жара адская. Снаружи, а внутри тем более… Как мы тогда вдарили!.. Мой БТ при отражении атаки уничтожил два орудия, вражеский танк и несколько пулеметов… А тут лишь малость потряхивает… И ветерок обдувает…

На Мобутю тряска в полете не действовала. Потрясись-ка в танке! Для Ивана Елгокова – правнука Гранита Решова – живой пример перед глазами. Смотри, парень, и мотай на ус – или на синюю челку, которой у тебя нет. Но кто сказал, что будет легко?

Седоки распределились по старшинству: на шее корыльбуна легкая Машутка, потом Вано, и третий – Мобутя. За время полета Иван часто оборачивался, желая убедиться, что дед еще тут – еще сидит, не навернулся вниз. И взгляд невольно задерживался. Сначала Иван не мог понять, т.е. думал, что внешность у старика уж больно колоритная. Ветер взлохматил белые волосы и бороду, и казалось, голову Мобути окружает свое собственное облако. Розовая кожа – такая бывает только у стариков и младенцев. Держится прямо даже на спине корыльбуна, плечи развернуты. Блестящий металлический спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938 по-прежнему приколот к рубашке. Суровый командирский взгляд. Какой он дед? Настоящий майор! Из ТОГО поколения. Крепче рельсовой стали. Да, седой и старый. Но не совсем. С каждым разом Мобутя неуловимо менялся. Становился как бы строже, собраннее. Освобождался от всего наносного. От разлохмаченной шевелюры. Волосы уже сказочно не сияли – не было столетней серебристой седины – обычные, светлые. Получается, Нифонтовы, как и Анютины – природные блондины. Весьма распространенный тип в Утылве. Изначально наша хуторская четверка (от которой, если что и сохранилось, то расплывчатые черно-белые снимки) разношерстная по составу. Сашка Анютин и Агап Нифонтов – блондины, Антон Кулыйкин – русый, Гришка Решетников – густоволосый брюнет. Из всех сейчас остался один Мобутя – только он уже не дед. Вот сейчас его лицо разглаживалось, обретало упругую пухлость. Вано часто оглядывался, открыв рот. Мобутя ему хитро подмаргивал. Глаза уже не светились надмирной благостью.

Облетает яблонь цвет.
И с лица груз прошлых лет.

В полете никто не отличался говорливостью – даже до того болтливые Панька с Машуткой. Корыльбуну тяжело пришлось. Он буквально изнемогал под тяжестью трех человек – под тройной тяжестью. Узкое лицо еще больше напряглось вдоль одной линии (как борозды), пролегшей от лба с выдающимися долями до маленького неразвитого подбородка (признак капризности, детскости). Капля пота свисала с широкого и округлого конца носа. Зрачки свелись к переносице. От натуги подрагивали синие жилки – это обманка, на самом деле, не венки, а хитиновые трубочки в гиподермовом слое стрекозиной ткани. Панька вывернул голову – мотнул носом. Очередная капля пота сорвалась и, пролетев, попала на Вано.

– Ф-фу! Фу! – он начал энергично вытираться.

– Какие мы нежные, – не одобрила Машутка.

Мобутя к нежной перепалке влюбленных отнесся философски – никак. Он все думал – и чегой-то невесело. Совершал свои метаморфозы.

А молодежь как всегда. Как очень давно было и сейчас есть. Когда-то юная парочка уже забиралась на Марай. Красный зной стоял в воздухе – даже тень от белого облака не спасала. Кожа горела на солнце, в крови закипали пузырьки. От сказочного счастья разрывались сердца, рушились привычные условности, и благие пожелания пропадали втуне. Тогда не выстоял красивый, удобный, безопасный мир Камы. История старая – и каждый раз новая. Наша история.

– Все! – прохрипел Панька. – Дальше не могу. У нас, корыльбунов, простые крылья, а не реактивный двигатель.

– Два, – подсказал Вано.

– Чего два?

– Два крыла. Две ступени. А чтобы в космос выйти, нужно три ступени.

– Вы умные, ученые. Лучше знаете, – лукаво поддакнул Мобутя. – Мы же все для вас… для лучшего будущего… Я-то что? Подучился, когда возможность возникла – недолгая передышка. Как мы белых победили, уже в мирное время комитет комсомола направил меня в бронетанковую школу в Горьком. За два годика боевые науки, как сумел, так и прошел. Потом на Дальний Восток, и там закрутилось с самураями… М-да, мы мечтали социализм построить, в космос полететь… Мечта моя исполнилась. Лечу!

– Эй вы! захребетники! – из последних сил рыкнул Панька, оборвав ностальгическую речь старика. – Давай слазь!

– Слазить? Куда? Ты обалдел? – пискнула Машутка. – Мы же разобьемся. Всмятку. Без чудес.

– Освобождайте! Не могу больше! Счас спина переломится… А дальше – все выше и выше – я все равно не могу. Нет у нас, корыльбунов, ступенек – ни первой, ни третьей. Никакой. Мы в космос не выходим.

– А Кама вроде может? По сказкам она летала между звездами.

– Кама… Сейчас уже ничего не может. Стоит и взирает на ваши выкрутасы… Хоть стой, хоть плачь. Отдала вам дивор, а вы отблагодарили… Довольно! Слазьте!

– Не слезем! – хором воскликнула троица. – Куда же нам?

Вскоре выяснилось – не куда, а на ком. Параллельно корыльбуньему курсу давно плыло отдельное белое и пушистое облако. И теперь это облако как бы проявило нежданный интерес – одна его часть выдалась вперед, закруглилась в виде головы, на которой открылись глаза (через просветы глянуло голубое небо) – чтобы лучше видеть; над головой – чтобы лучше слышать – встали торчком короткие уши. Другая часть облака вытянулась и распушилась. Облако обрело живой облик.

– Кефирчик! Кис-кис… – поманила Машутка.

– Кто это? Твой кот? Ты же говорила, что он такой болезный. Что его ведьма околдовала, высосала изнутри, оставила одно чучело – пустую видимость… Любопытно, а у котов в Утылве тоже есть диворы? У Кефирчика, наверное, дивор белого цвета? незапятнанного?

– Молодежь, не ссорьтесь, – беззлобно сказал Мобутя. – Не забывайте, зачем мы здесь… Еще не здесь – не на Марае. Еще туда надо попасть. И котик наш здесь не случайно…

– Кот? Чем он нам поможет? – добивался ясности Иван.

– Я тоже хочу сказать! – заявил сварливый корыльбун. – Вы уселись и ножки свесили. Ухайдкали меня! Я вам что, лошадь? Или кот?.. Короче, мы не на переправе. Лошадь поменяйте! Пересаживайтесь!

– Как? Не на переправе мы, но еще хлестче – в небе болтаемся…

– Как-как… Глаза зажмурь и прыгай. На облако.

– А если это всего лишь облако? Видимость? Мы прыгнем и насквозь пролетим. Вниз. У нас нет ни крыльев, ни ступеней… Нет ступенек с неба на землю.

– Пока Вано взывал к разуму и пробовал препираться, Машутка кое-что сделала.

– А-а-а! – бессвязный крик то ли восторга, то ли ужаса.

Парень не успел схватить девчонку за что-нибудь – за ногу, руку, за волосы. Щуплое тельце подскочило, оторвавшись от хитинового корсета корыльбуна. Перед двумя седоками мелькнули вытаращенные переливчатые глаза, вопящий рот, развитые волосы. Желтый подол сарафана взмахнул, продемонстрировав Машуткины трусики. Но не будем рассматривать пристально. Нет времени, потому что в следующее мгновение Машутка мягко приземлилась (подходит ли здесь это слово?). В подтверждение, что подходит, раздался не крик, а смех.