– И Солин абсолютно прав! Это же элементарно. Почему там людей не выставили? Чтобы подстраховаться.

– Так это… выставили. Но беляки пошли неожиданно на нас, из кустов вынырнули. И стрелять начали. Нескольких уложили. Дядьку Жадобина – ремонтника со станции. У него семья, родители старые… Ужас, Грицка, они ему в грудь стрельнули – он захрипел и умер не сразу.

– Дядю лейтенанта Жадобина? – ахнула Машутка. – Или не про того?

– За каким сокровищем казаки поперлись в Утылву? – Иван не прекращал расспросов. Ситуация в его глазах дикая. Чем страшней, тем чудесатей. – И сейчас дыра, а уж тогда… Хотя знаю – красные диворы! для Красной Армии.

– Шутишь? Ты не врубаешься? Как война началась, на станции провиантские склады устроили. Сахар, мука, крупы, зернофураж. Оказалось белякам известно. Они решили, что занять станцию – плевое дело!.. Ну, продовольствие имелось, а больше ничего – ни винтовок, ни патронов, ни шинелей. Да и из продовольствия много успели распродать. Властей нет. Все ничейным стало. А долго так не бывает.

– Сколько всего врагов?

– Грицка, мы же с тобой накануне в разведку ходили, смотрели. Конников сотня. Еще пешая сотня, пулеметная команда – насчитали три пулемета на подводах. Их явное преимущество. Наших семьдесят с лишком. Бывшие фронтовики, что на станции застряли и решили за Советскую власть вступиться. И железнодорожные рабочие. Ну, местных еще меньше. Командиром избрали Кортубина. Комиссаром – Солина. Мы теперь красногвардейцы. Отряд.

– Что за отряд? – Иван наклонился к Мобуте.

– У нас солдаты организовали волостной ревком, – также негромко в ответ. – Во главе с Солиным. Ревком уже объявил о формировании отряда Красной гвардии. Так творят историю, парень. Часть отряда из фронтовиков хотели определить на постоянку. Нести гарнизонную службу в Утылве. Время смутное, опасное. Резерв из местных рабочих и крестьян. Их еще обучать надо. Времени не хватило. Мы, пацаны, в ревком бегали, умоляли нас записать. Записали. Вот тогда мы возгордились. Носы вверх тянули. Ну, винтовку никому не дали – по счету были винтовочки. Трехлинейки-то не у всех солдат. У остальных однозарядные берданки. Гранаты были… А красные повязки откуда-то взяли, постирали и на рукава нацепили. Романтика! Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!

– Агап, странно рассуждаешь. Можно сказать, контрреволюционно. Ты же с нами в ревком ходил, клялся жизнь отдать за советскую власть. При первых же трудностях…

– Хороши трудности! В первом бою безграмотно воевать. Это же стратегическая позиция. На горе, – пояснил Мобутя. – Беляки мимо не пойдут. Мы же их сверху перещелкаем – по крайней мере, должны были… как они в итоге перещелкают нас… Или уже?

– Таки нет ничего? Чем воевать-то? – поддержал Иван. – Голыми руками? Вроде про берданки говорили. Но револьвер меньше и легче. Сподручней. Я револьвер хочу!

– Ты стрелять-то умеешь? Не то промахнешься – и в коленку… Самострел – последнее дело. А промахнуться любой может.

– Я не промахнусь, – прищурившись на Машутку, пообещал Вано. – Но лучше сразу кардинально. Например, вертолет пригодился бы. Сверху быстро и легко.

– Чего говоришь-то? Вертишь? Ты точно с головой… – Сашка развел руками.

– Если все так плохо, что хуже не бывает… Может, помощи надо просить? У вышестоящего штаба? И не сейчас, а накануне, когда узнали, что беляки узнали про склады.

– Надеялись, что помогут. И командир говорил, что недолго продержаться. Пусть патронов мало… Товарищ Кортубин придумал, что если патроны кончатся (палили беспорядочно), то красногвардейцы бросятся в штыковую атаку. Сблизятся с противником, сомнут его… А там и подмога скоро…

– Кто поможет? – повысил голос Иван.

– Не кричите на него! – вступилась Машутка. – Он не виноват. Простой парень. Анютины честные и старательные. Что обещают – делают. Без отговорок. Матвея с Демидом всегда можно попросить, а уж если растолкуешь, зачем это надо…

– Ясно. И зачем это было надо? Продержаться на Шайтанке? Как долго?

– Передавали, что бронепоезд пойдет. Капитона Имбрякина на станцию послали – встречать.

– Ты бы видел этот поезд, – усмехнулся Мобутя. – Я видел. Мы с Капитоном видели. Два деревянных вагона, обшитые листовым железом, и платформа, обложенная мешками с песком. Такой же фантастичный, как последний корыльбун. Пушки допотопные, которые в позапрошлом веке стреляли. Екатерининские. Для них самодельные лафеты приспособили. Надеюсь, ни разу не попробовали стрельнуть. Разорвать ствол могет… и головы пушкарям. Но сейчас другой вопрос. Сашка, нас же изначально четверо было. Что с Антоном и с его головушкой? На плечах она? – вернулся к расспросам Агап.

– С Тонкой? Ранен он. В коленку. Передвигаться не способен. Вон лежит и стонет. И даже сознание от боли теряет.

– Тонка – это Антон Кулыйкин? – попыталась вникнуть Машутка. – Свекор моей бабушки Агнии? И он теперь ранен? Известно, что хромой был всю жизнь. Но передвигался. С палочкой.

– Есть, кому помочь? – спросил Мобутя, пропустив слова девчонки. – Предполагаю, что не только он ранен – и другие. Ведь столкновение произошло.

– Бегает тут одна сестренка. Шустрая синеглазка. Раны обрабатывает, бинтует. Дяде Жадобину не помогла. Она же не волшебница. Посмотрела Антона. Что-то сделала – кровь больше не идет. Сказала, что до свадьбы заживет. Тонка даже обиделся: до какой свадьбы? чьей? А она смеется – с Фаинкой. Только, Грицка, ведь это ты на Фаинке женишься?

– Сам же говорил – если уцелеем, – Вано не горел желанием подтверждать непонятные обязательства жениться непонятно на ком. – Кто всем этим командует? Командир где?

– А он впереди, – съязвил Мобутя. – На лихом коне. Беляков гонит. Или впереди всех от них удирает? Я угадал, Сашок?

– Товарищ Кортубин? – удивился Сашка. – Вы про товарища Кортубина?

– Верно. У нас же командует Аристарх Кортубин. Фронтовик, большевик. Великий стратег. В его славной биографии нынешний бой – так, малозначный эпизод. Да какой бой? Чистое побоище. Все просра… Полимеры там – или полумеры… Людей жалко. Это потом мы научились воевать. Когда крови нахлебались. То был первый платеж.

– Кортубин? – заинтересовался Вано. – Вы назвали Кортубина? от которого и областной центр пошел, и область? Реальный исторический персонаж. Видный деятель советской эпохи. Про него в школьном учебнике упоминается…

– Все реально. Только реальность другая получается. Как здесь и сейчас… Тот самый Кортубин! Аристарх. Что касается его заслуг… На строительстве комбината он не больно отличился. Сидел партийным функционером. Хотя нет – активно участвовал в разоблачении и осуждении вредительской шайки во главе с Гранитом Решовым и Иваном Глайзером. Чтобы самому выжить, накатал докладные в Центральный комитет. На своих же товарищей. Что это не он виноват в срыве сроков строительства, а спецы вредители и даже – страшно выговорить – уполномоченный представитель серьезнейшего ведомства – НКВД. Еще попутно приплел к делу своего ближайшего сотрудника – тот ему как сын был. Не бери в голову, Сашка. Или просто не забывай – твой командир тебя в любой момент подставит.

– Ты… ты… – Сашка Анютин потерял дар речи.

– Но Мобутю как прорвало. Это уже не добрый дед Мороз.

– Уже на пенсии Кортубин вспоминал начало карьеры великого полководца. Мемуары кропал. По его же словам, он лично разрабатывал операцию и организовывал позиции на Шайтанке, и победа достигнута благодаря его умелым действиям. Он один победил! Три десятка человек – трупы. Кошмарная цена. Ниче, заплатили. Мы тогда ради счастливого будущего не жмотничали…

– Интересные вещи рассказываете, – задумчиво произнес Иван. – Значит, было совсем не так…

– Помирать буду – не забуду, как он выступал тогда на открытии нового клуба при стройплощадке КМК. Больной, вялый, ожиревший человек с мешками под глазами. И он вершил судьбами тысяч молодых, здоровых, преданных партии людей. Твоего прадеда Гранита. Подвиг на Шайтанке Кортубин расписал во всех красках. После торжественного собрания давали банкет, и Гранит танцевал на банкете с невестой. Они были очень счастливы! А Калинка умерла, не помешав счастью своего Грицаньки. Комиссар Солин умер, погиб в бою – еще раньше. Кортубин нисколько не терзался… И там, в клубе были люди, которые тоже умрут гораздо раньше своего срока. Ничего не попишешь (даже такому адресату, как Центральный комитет). Это трагичная сказка…

– Ребята, о чем толкуете? – Сашка Анютин выглядел обескураженным. – Ты, Агап, почему так о командире отзываешься? Должна соблюдаться воинская дисциплина. Командир жив, надо быть с командиром. Мы не шайка благородных разбойников. После вступим в регулярные части Красной Армии. Нас еще устав заставят учить.

– Вот ты и учи! Если уцелеешь. Хотя тебе не обязательно. Ты в армии не задержишься. По гражданской части пойдешь. Будешь комсомолом рулить на комбинатовской стройке. Правда, недолго… С таким командиром мы сегодня вляпаемся в кровушку. Повторяю для тебя, Сашок. Не верь Кортубину. Он тебя подведет под монастырь. Настоящий – ГУЛАГовский. Гнида жирная!

– Совсем не жирная, – Сашка парировал вяло.

– Да на его телесах френч не сходится. Где – или у кого – он содрал? Ограбил буржуя! И сапоги офицерские снял.

– От Мобутиных слов Машутка захихикала.

– Ему положено. Он командир, – Сашка не согласился.

– Стоп, – Вано предостерег разговорившегося Мобутю. – Вам… тебе не кажется, что надо выбирать выражения? Предусмотрительно. А то вы здесь нагородили – что было и что будет… Будет ли, вообще… Мы здесь и сейчас… Вообще, где мы сейчас?

– Ну, как бы на Шайтанке. Там бой произошел. Побили нас.

– Ведь мы на Марай летели? Где Марай и где Шайтанка?

– Где? Внизу ма-ахонький холмик, что темнее прочих – и есть Шайтанка… Отсюда не разобрать… Гм, мне чудится, или та статуя с руками сейчас выше и больше всех холмов? Нелогично…

– Почему же сейчас бой идет на Марае? – не удовлетворился ответом Иван. – Там же стрекочет? Слышите?

– Ага. Корыльбун крылышками…

– Нет! это стреляют. Значит, они еще живы? сопротивляются?

– Они умерли очень давно. И в земельке похоронены. Под памятником со звездой и лучами. Почти сотню лет назад. Еще горишь желанием поучаствовать в заварушке, парень?

– Вдруг все еще можно исправить? Спасти комиссара? – загорелся идеей Вано.

– Вы драться пойдете? Спасать того, кто давно уже умер? – заверещала Машутка в расстройстве. – Опомнитесь! Пожалуйста, вспомните, зачем мы сюда пришли. Ой, прилетели. Найти ядкино гнездовье. В бою запросто погибнуть – как этот комиссар. Что я тогда одна делать буду? Устала дивор таскать. Измучилась! У меня рука чешется. В чем-то липком, кислом… И еще насквозь голубым просвечивает. На! посмотри… Интересно, скоро рука голубой сделается? И я вся тоже… Призраком стать не хочу! Нетушки… Лучше меня спасайте!

– Твоя идея лететь на Марай. Вот дальше ты как думала? – справедливо заметил Иван.

– Ничегошеньки я не думала! Так… Пусть быстрее все завершается. Кому надо, помирают, а другие уходят с горы. Мы гнездовье искать будем. В тишине и спокойствии. Правда, Кефирчик?

Кефирчик принюхался – присмотрелся в выбранном направлении – то ли учуял запах крови и бинтов, то ли прислушался. Раненый Антон Кулыйкин время от времени стонал. Кефирчик, ступая белыми лапами, подошел, сунул крупную морду прямо к лицу Антона и облизал его.

– Будет жить, значит, – облегченно сказала Машутка. – Коты покойников не любят.

– Да почему жить-то не будет? Какой ужас ты себе выдумала! Конечно, будет! Он же в коленку ранен. А вот если бы серьезно, то всему роду Кулыйкиных повиснуть бы на волоске – на кошачьей волосинке. И тебе, и твоим сестрам…

– Он глаза открыл! дедушка… Или прадедушка… Или как?

– Посчитаем, – предложил Мобутя. – Сын Антона женился на вашей учительнице математики – на Агнии. То есть, он – ваш, сестер, прадед.