– Да ничего не будет! – Машутка оскалилась не хуже Кефирчика. Зубки маленькие, желтые, пляшущие. – Ведьма рядом со своим гнездовьем тарарам не устраивает. Здесь ее лежбище на покое.

– Хотелось бы верить… Как в центре урагана тихо, а вокруг него…

– Нам еще повезло. Посмотри сюда! Видишь в первый и последний раз… И не дыши так громко… – разговор продолжался шепотом.

– Она услышит? Может, мне вообще не дышать?

– Как насос втягиваешь… Просто кислый запах ядки опасен. Он одурманивает.

– Я не чувствую. Надышался! Даст Бог, выживу… Даже не верится, но ведь мы пришли. И не хоть куда, а куда надо дошли. Вот, что искали – перед нами… Муравейник напоминает. Для гигантских муравьев… Не лезь, Машутка. Как выскочат стражи гнездовья – муравьи, как нажалят…

Над поверхностью возвышалась куча. Мини-холм без крутой верхушки. Защитной стеной вкруг переплелись ветви, стебли, корни, какие-то сухие охвостья, пуки травы, камни и комья земли – в качестве строительного материала годилось все на горе. И все это предназначалось защищать внутреннего обитателя гнездовья. Единственный цветок на толстом кривом стебле с щетинками, и щетинки имелись на каждом лепестке темно-синего цвета – всего две, плотно захлопывающиеся половинки. Кокон выдающегося размера – Ивановы ладони не достанут для обхвата. Бархатистая фактура – основа синяя, а щетинки переходного – серебристого оттенка. Над цветком поднималось серебристое свечение, которое издалека заметили молодые люди. Сказочная роскошь! И темные крапины на синем бархате. Зловеще. Но цветок ядки – триллиум. Где же третий лепесток? Теперь находился рядом – в девичьем кулачке – и норовил соединиться с двумя собратьями. Кулачок непроизвольно склонялся к гнездовью.

Вано был абсолютно прав, предостерегая Машутку. Ядка выделяла клейкий сок с сильно кислым запахом – еще не хватало приклеиться.

Но и Машутка права. Никто из героев нашей истории не видел ядку в ее истинном виде наяву (ну, может, во сне видели, когда синим цветом расцветали их фантазии). До нынешнего момента она являлась перед всеми в облике эффектной жгучей брюнетки – стройной, но не худой, рослой. С властной гипнотической красотой. И сколько мужчин подпали под ее чары! Редко кому удавалось избавиться. Например, Граниту или молодому Леше Имбрякину. Или они только думали, что удалось?..

С научной точки зрения ядка – это уникальное гетеротрофное растение, сумевшее закрепиться в здешней экосистеме. По определению гетеротрофы не могут сами создавать органические вещества (как другие нормальные растения питаться путем фотосинтеза – из света и воды), а употребляют – «кушают» – органические вещества уже в готовом виде. Плотоядные цветы встречаются во влажных местах в Северной Америке, Юго-Восточной Азии, Австралии. Но для Урала это совершенно экзотично. Единственный представитель здесь – синяя ядка. В чистом виде хищник. Насекомоядный. «Кушает» мух, жуков, стрекоз, мини-корыльбунчиков. Даже может, мелких грызунов? Фу-фу, навряд ли Варвара опустится до мышей и крыс. Как и все растения хищники, не терпит конкуренции, и если где поселилась, то изведет прочую флору. Ядка не занимается охотой беспрерывно – она вполне может существовать, что называется, на диете. Но неизбежно срывается на любимое лакомство.

Ядка – любимый персонаж местного фольклора, окруженный красочными выдумками, страхами, наделенный колдовской силой. Составитель сборника «Сказки Пятигорья» Генрих Шульце не упомянул в своем тексте ядку. Что она появилась – выросла и расцвела, когда в старину созданный Камой уютный, безопасный мир нарушился. Боль и скорбь явились в мир и пронзили его. Счастье обернулось горем. Так вот, ядка – это не зло и не причина трагедии. Это резкий переход, осознание потери, горечь о былом счастье, которое не вернуть. И главное – это решимость жить дальше. Не просто жить, а как ты считаешь правильным. И готовность платить. Понимание, что счастье может причинить боль, ранить – и даже за такое счастье придется заплатить. Как там, в Сказках Пятигорья? Горе бывает таким упоительным, таким сладким. И лучше чувствовать горе, чем не чувствовать НИЧЕГО – быть несчастным и бесчувственным истуканом. Кажется, мы прорыли в норе до самого темного места, после которого виден просвет. Поздравляю!

Машутка (как и ее прабабка Калинка) не заморачивалась ядкиной мудростью. Ивану Елгокову это только предстояло. А вот Варварин любимчик Леша Имбрякин уже успел погрузиться в горечь и разочарование. У каждого своя жизнь. Надо только жить, как ты считаешь правильным.

– Машутка, где дивор? – заспешил Вано. – Тот синий лепесток, что ты у сестры брала? Только не говори…

– Счас… я… нет, не там… и не там… Тогда где…

– Потеряла?! – будто сказочно обретенная синяя челка чуть не встала надо лбом Вано.

– А! купился! – девчонка захихикала. – Видел бы ты себя в зеркало! Будто собственного дивора лишился – беги, ищи!..

– Тьфу! Как дам!.. Шутки у тебя дурацкие. Нашла время шутить!

– Я не дура! – обиженная гримаска. – Хотя пальцы у меня деревянные. Одеревенели как эти стебли. Не разгибаются… М-м-м… р-р… р-ра –а-зо-гну… Наконец, разогнула… А дивор – вот он…

– Прекрасно. Не махай под моим носом. Не то как вдохну и… чихну… Избавим тебя от ответственности – она дурно влияет. Шалеешь ты.

– Да ладно! Избавимся!.. Ну, что? Совать дивор в гнездовье?

– – Совать – слово-то какое… Стой!! торопыга.

Поздно. Машутка, поднесла синий лепесток к гнездовью, помахала им – как точно выразился Вано, под носом. Если бы у ядки был нос. То есть, у Варвары нос имелся точно. А еще вишневый маникюр на ногтях, чтобы проучить Машутку по ее носу. Двойной кокон качнулся за дивором. Девчонка хотела подразнить еще, но ее шаловливая рука словно перестала слушаться – застыла и распрямилась.

А-ах-хах!..

Синий дивор, тихо порхая в воздухе, опустился в гнездовье. Одновременно (и даже перед тем) затрещали сухие ветви, оплетавшие стенки. Гнездовье, словно ожившее сказочное существо, подалось навстречу. Цветок ядки раскрылся – как расцепились челюсти – и поймал третий лепесток. Сразу захлопнулся в кокон (чпок!) – вобрал в себя недостающую силу.

– Он что? – Машутка была ошеломлена. – Он его проглотил? съел?.. Эй, ты! Троглодит! Сожрал в один прием – раз! и нету.. Стоило на Марай добираться…

– Не кричи! – шикнул Вано. – Лес тишину любит. Даже я, горожанин, это понимаю… Ты что-то слышишь?

– Нет. А ты меня слышишь? Что я говорю. Давай вырвем эту ядку к чертовой ядкиной матери! И растопчем… Или пусть Кефирчик съест…

– Отравить кота хочешь? Он вроде сало предпочитает, а не траву – тем более, ядовитую… Нет! Не трогай!.. Почему ты всегда делаешь прежде, чем подумать?

– Чего тут думать?! Цветок сожрал наш дивор. Чтоб ему подавиться…

– Не наш. Варварин… Нет! Машутка, не трогай ядку!

– …Не трогайте ее! – как эхом повторил Лешка Имбрякин и заслонил бессильное тело Варвары от гнева тылков.

Лешку в Утылве признавали гораздо больше, чем это соответствовало его возрасту. И Лешкины слова что-то да значили. Очень не простой мальчик. Сын своего отца – можно сказать, копия Вениамина Имбрякина. Не просто семнадцатилетний вьюнош, школьник. Лешка с детства умел себя поставить, хоть никто его нарочно не учил. Отец умер рано, дальше мальчик сам добирал, что ему положено. А природа положила щедро. Думать и решать. Приняв решение, уже не отступать. Оборвав учебу в областном центре, Лешка возвратился домой и легко и естественно занял место вожака молодежной ячейки. Влада уже поняла, в кого имела неосторожность влюбиться. Что любовь сотворила с капризной, избалованной Елгоковской принцессой! Влада страдала не на шутку. Варварины словесные игры ранили кортубинку как ножом острым. Оставалось терпеть – раньше это девочке неведомо было. И сейчас Влада пережила парочку волнительных моментов. Когда Лешка разнимал двух взбесившихся красавиц – пусть одна из них тетка, но другая-то – ведьма, змея подколодная. А после Лешка принародно защищал Варвару. Как он мог?! Но в Имбрякинскую умную голову не залезешь – что за мысли там стрекочут корыльбуньими крылышками. Перед заводоуправлением Лешка заявился наперекор всем. Но и особо при этом не геройствовал. Страсти улеглись. Котел стихал, выпустив пар. Последний выхлоп – драка Ирэн с Варварой. Теперь врагини отдыхали, лишь время от времени вскидывались и в упор смотрели друг на дружку. Силенок не было. Словно «чпок» – из обеих выпустили воздух. Все заканчивалось. Применительно к толпе – озверение не настигло. Тылки рассредоточивались по Синецветной, сбиваясь в кучки, разговаривали между собой. Теряли внешний интерес. Закономерная реакция расслабления.

Калерия Арвидовна Щапова нежно приобняла мужа, чтобы его застывший светлый лик обернулся нормальным человеческим лицом. Испытания пройдены. С мэра С.Н. Колесникова точно свалился тяжелый груз страхов, сомнений. Все это время не только он один наблюдал невероятные вещи – т.е. не плод его больной фантазии или даже безумия. Мэр убедился с огромным облегчением, что он нормален – не менее нормален, чем люди, собравшиеся на площади. Все не так плохо – да все нормально.

Строгие ряды молодежной ячейки нарушились. Ребята выполнили команду «вольно!». Петька Глаз бурно дышал, растолковывая Устине, что он знал лучше всех, что предлагал, но его же не слушали. И дивор не надо было отдавать, а через него держать ведьму за горло. Сделали бы так, как говорил!.. Устина соглашалась, что Петька говорил разумно и вполне заслуживал…

Генрих Сатаров не выпускал из виду двух людей – светловолосую Ларису и сына Дэна.

– Лариса, я вас обязательно провожу. И еще раз приду официально… Сынок, я запрещаю тебе бесконтрольно гулять по Утылве и окрестностям. Безопасней искупаться в озере с крокодилами. Немедленно возвращайся в гостиницу!

– Папа, не только у тебя дело…

– Кто эта девушка, Дэн?

Максим Елгоков продолжая ощущать ноющую боль в ноге, озаботился маленькой девочкой с глазами вишенками – реальная она или из сна, но ребенка необходимо вернуть родителям. Малышки не было нигде. Как сквозь землю – в нору – провалилась.

Удачливый бизнесмен Федор Ильясович Цуков понял, что с его точкой в Малыхани покончено. На завод придут новые – или, точнее, старые – люди, и навряд ли получится с ними договориться. Но у Федьки зрели новые планы, которым должны помочь новые родственные связи. Сестра его подружки (теперь уже невесты) Райки Веселкиной Татьяна стала невестой сыродиевского наследника. Неожиданный поворот. А Федька чует, лишь где-то деньгами запахнет. Цуков отнюдь не выглядел огорченным.

Уголовник Тулуза улизнул к своему грузовику. Но люди пока не расходились – медлили, чего-то ожидая.

Сигнал подали – на кого бы вы подумали? – братья Клобы. Речь они не произнесли – непринужденно сообщили Лешке.

– Ну, мы, пожалуй, пойдем. Если вы не против. А с чего вам быть против-то? В этот раз вы отбились. Невероятно, но так. О нашей даме мы позаботимся сами. Нет, нет, помогать не надо. И провожать. Мы знаем, куда… А все туда же!.. И обниматься на прощание не станем. Хотя…

Младший Клоб послал Ирэн особенную ворпанью улыбку. Кожа на его юношеских щеках особенно зазолотилась.

– Не унывай, милая. Все пучком будет. Ты даже не представляешь как. Повстречались мы перед тем, как въехать в Утылву, но не удалось нам… Жаль, недоразумение помешало…

Ирэн гневно вздернула подбородок – на большее она сейчас не способна. Но Сул нисколько не обиделся.

– Ненавидишь меня? Ладно, не в этот раз. Не в этой жизни. От любви до ненависти один шаг. Или от ненависти до любви?.. Не расстраивайся. Мы с тобой еще так любиться будем, что от Утылвы пух и перья полетят… да…