Тылки тоже работали. Основная сила. Не только ремонтники. Заводчане нередко трудились забесплатно – когда в долг, а когда за спасибо, и на привычные субботники выходили дружно. Несколько месяцев зарплату начисляли, но не выплачивали. Давали талоны в цеховые столовки, а для семей наборы из местных продуктов (расщедрилось АО Тылвинское в лице управляющей – Г.В. Авдониной). Все существовали в режиме мобилизации, взаимной поддержки (треклятого совкового коллективизма). Завод взял на себя подготовку детей к школе. Заводской автобус возил бесплатно от Нового Быта до проходной. На огородный сезон выделялся заводской транспорт – трактор, грузовик. Настоящий праздник случился, когда в кассе ТыМЗ произвели людям первую выплату – конечно, не в полном объеме. Жалкие суммы даже по меркам провинции – как на них можно жить? Как вся Россия (кроме Москвы) живет! и радуется, что хоть эти деньги видит.

Такие серьезные дела творились в Утылве. Однако рассказ лишь об одной Утылве будет неполным.

Период 2008 – 2009 годов для АО Наше Железо выдался ужасным. Скажем честно. И не только с позиции Г.П. Сатарова – он один, а от комбината зависели сотни тысяч кортубинцев (теперь уже значительно меньшее число, население областного центра истощалось). Кризис подкосил все. Рост производства за прошлые годы поменялся на серьезный спад. Ухнули в дырку. Внутри страны снизилось потребление продуктов черной металлургии повсеместно. Аналогично с экспортными поставками. В это время Генрих Прович пересек красную черту своего отца коммуниста (опять же экс-; и опять же экс бывших коммунистов не бывает). На комбинате проведено первое в истории массовое сокращение персонала по инициативе администрации. В рамках прогрессивного российского законодательства. Многих тогда коснулось безжалостное дыхание нового российского капитализма. Многие носы были расцарапаны когтями ворпаней.

И Генриху Провичу Сатарову пришлось тяжко. Он не только олигарх (и не только ворпань), он – наследник Кортубинской партийно-хозяйственной элиты, сформировавшейся в СССР. Кризис разрушительно влиял на функционирование промышленной базы области – т.е. разрушалось разумное основание, позволившее той элите подняться и осознать себя. Вопрос с комбинатом для области – не просто вопрос хозяйственной и иной деятельность. Это мировоззренческий вопрос. То же самое, что и ТыМЗ для Утылвы, но масштабы несоизмеримо больше.

Надо отдать должное Г.П. Сатарову. Он понимал ситуацию даже лучше. Закончился совковый зоопарк с корыльбунами (Варварино выражение). Никого не держат в клетках. Мир свободен, и в этом свободном мире принято самому добывать себе пропитание. Чтобы выжить. Снисхождения не получит никто. Даже самые заслуженные – в чугуне и граните или со спецзнаком (овальным, с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938) или с книгами «Цена жизни и стали», «Огненное мужество», или ветеранскими книжками и пр. Прошлое (пусть и великое) не вернуть. Надо идти дальше. Генрих рассуждал не как философ, а как владелец металлургического предприятия, для которого реально встала перспектива оказаться с чемоданом без ручки. Как тогда нести? куда идти? А ворпани не прерывались – рыли и рыли со всех сторон. И из каждой норы лезли проблемы. Расширение сортамента металлопродукции и проблема качества. Обновление изношенных мощностей, ввод новых агрегатов. Современные высокопроизводительные технологии. Укрепление научно-технической базы – в том числе и через инвестиции в КорИС.

У Генриха созрел план, которым он поделился с братом Максимом в номере тылвинской гостиницы синей-пресиней майской ночью 2008 года. Олигарх понимал, что необходимо избавляться от всего старья, эксплуатируемого в комбинатовском производстве. Двадцать лет с последней (СССРовской) реконструкции по нынешним меркам чудовищно много. Нельзя отставать от конкурентов по такому показателю, как объем инвестиций в модернизацию на тонну стали. Промедление отставание смерти подобно!

Программа масштабной модернизации была доверена КорИСу – местным разработчикам, конструкторам. Предлагалось замахнуться на принципиальные новшества. Уже не удовлетворит простое копирование зарубежного – пусть и удачного – опыта. Перед Максимом поставлена серьезная задача – точнее, рамки к этой задаче не выставлены. Прям по-сказочному: пойди туда, не знаю куда – найди то, не знаю что. Пойти нужно было немедля, а найти еще вчера. И пошли! Пока комбинат барахтался в тисках мирового кризиса и сражался за выживание, КорИС выпустил в полет корыльбуна. Составлена (и одобрена управляющей компанией Стальинвест) программа технической модернизации производства на десять лет. Стоимость – сотни миллионов долларов. Укрепление и расширение позиций комбината на целевых рынках. Проекты прежде всего по электросталеплавильному и листопрокатному производствам, усовершенствования в мартеновском цехе. За подобную серьезную работу Марат Григорьевич Елгоков и его команда в свое время получили Государственную премию.

2008 год серьезно напряг бабылидиного племянника. Дело вовсе не в карьере политика, которая сама собой сбулькала – и этот бульк не услышал никто, даже Максим. У него появилось по-настоящему важное дело, о котором впервые зашла речь в номере тылвинской гостиницы. Возвратившись домой, Максим развил бурную активность. В КорИСе сформировали группу спецов – так сказать, мозговой штаб подготовки модернизационного проекта АО Наше Железо. Привлекли ближайших соратников покойного директора института – еще советских докторов и кандидатов технических наук. Кое-кто из стариков в восьмидесятые годы участвовал в реконструкции основного производства КМК. Тогда специалистами руководил Марат Григорьевич Елгоков, а теперь Максим Маратович. Логично – сначала отец, потом сын.

Коллеги отца выступили немалой движущей силой проекта. Их знания, опыт, вообще, бесценны. Энтузиазм стариков заражал молодых. А молодые-то кто? Поколение сорокалетних – Максим и Ко. Не похвастать особыми научными достижениями за годы свободы, демократии и всесильного рынка. Но разве только их вина? После Союза комбинат существовал по инерции – на имеющихся ресурсах. Деградация явная. А КорИС – Кортубинский институт стали – неразрывно связан с КМК. Отсутствие масштабных целей, нужды технического прорыва обесценивает интеллектуальный труд института. Сплоченный коллектив, созданный под руководством М.Г. Елгокова, не уцелел в пертурбациях постсоветской действительности. Проредился изрядно. Многие коллеги Максима ушли в бизнесмены, в чиновники, в политики – как, например, Леонид Чигиров. Более выгодное занятие. Другие уехали в Германию, США, Израиль – там востребованность, а здесь стойкое ощущение пустоты, дикой степи с крохотной деревушкой со смешным названием Батя. Нет НИЧЕГО. Не тут, а там кортубинские ученые преподавали в университетах, вели научные разработки в лабораториях, получали гранты и даже поселялись на чужбине навсегда. Это цена поражения для всех нас – и тех, кто уехал, и тех, кто остался.

КорИС всегда был силен местными кадрами. Кортубин – не Москва, сюда со всех концов Союза не приезжали. Не академическое заведение – рабочая лошадка. Заточен под практические задачи своего региона. И когда пришло время Максима, ему ничего не надо было выдумывать. Об этом ему говорила Юлия. Максим понял только сейчас. Или не так – понял, когда ему нужно стало. Только так мы все начинаем понимать.

Степень ответственности КорИСа в нынешней модернизации чрезвычайно высока. Он осуществил подготовку проектов всех объектов. Также отвечал за техническую сторону конкретных контрактов с поставщиками серийного оборудования для оснащения объектов. А по факту был задействован во всей схеме по проектированию, поставкам, строительству, монтажу, пуску и наладке.

Практическая часть программы сдвинулась во времени по объективным причинам. Непосредственно на комбинате к работам еще не приступали, решались вопросы организации, финансов, согласования с государственными органами, а Максим уже наработался на износ. Холдинг, естественно, претендовал на предоставление госгарантий по кредитам на осуществление основной производственной деятельности и капитальные вложения. Директор КорИСа М. Елгоков стал непременным участником совещаний в Правительстве и различных комитетах, где неоднократно выступал с презентацией модернизационного проекта КМК. В итоге положительный вердикт получен, а у Максима не образовалось передышки. Решились одни вопросы – возникали другие. Бесконечная круговерть. Приобретение сложного технологического оборудования, его доставка, установка и монтаж, запуск в эксплуатацию, также сервисное обслуживание – это будет. Необходимость выбрать надежных партнеров для долгосрочного сотрудничества – уже сейчас. И все вопросы предусмотреть в договорах. Максим побывал в Европе, Азии, Америке, штудировал совместно с коллегами предложения известных поставщиков промышленного оборудования. Поездки не как раньше необременительны (как раньше Юлия говорила – нацепил бейджик и…). К нынешнему времени основные контракты заключены. КорИСовский корыльбун добрался до Марая, устав порядком ворочать крыльями. Максим (и не только он) сделал столько, но был все еще в начале пути. До верхушки Марая никогда не добраться. Но кто же с этим всегда не согласен? Ворпани!

**

Описав корыльбуний круг над Пятигорьем – над механическим заводом, железнодорожной станцией в Утылве, горнолыжным курортом в Богутарской степи, хутором Чагино и агрохозяйством АО Тылвинское – даже задев крылом областной центр Кортубин и тамошний металлургический комбинат, давайте вернемся на землю и узнаем, как прожили этот год тылки (ну, не все, конечно – и не только они).

У Агнии Николаевны Кулыйкиной все складывалось хорошо. Гораздо лучше, чем она смела надеяться. Ушла из жизни ее близкая подруга Лидия Грицановна Чиросвий, и Агния тоже сделала необходимые приготовления. Тоненькую пачечку денег обернула платком и засунула в белье в шкафу. Снохе Людке указала: это на похороны. И пожелала, чтобы похоронили на кладбище рядом с мужем Яковом Антоновичем. Добавила: отпевать не надо – жизнь прожила атеисткой, поздно меняться. Про квартиру объявила: и так достанется единственному сыну Кириллу. Старушка вроде помирать собралась, но тут неожиданно стало возможным прооперировать больное колено по областной программе ОМС (совершенно бесплатно). Операция прошла успешно, и Агния бодро заковыляла, приспособив для того старую палку еще своего свекра Антона Ивановича – потемневшую, с отполированным набалдашником, с серебряным кольцом, на котором махонькими буквами выдавлено «Ща…в – Уты…а – 190…год». Облегчив телесные страдания, Агния воспрянула духом (как мало нужно старшему поколению – а может, старшее поколение просто лучше понимало, что ему нужно) и вернулась в родную школу. Разумеется, работать в полную силу она не могла, но школьное начальство тут же отдало ей уроки математики в старших классах и перекрестилось. Да, Агния опирается на палку, и под совдеповским белокурым начесом ее лицо как печеное яблочко, но даже отпетые хулиганы робеют перед ней. Когда объясняет у доски материал, слышно, как муха пролетает или корыльбунчик хрустит крылышками. Мастерство! У Агнии дотянулись руки даже до недавних выпускников (наивно полагавших, что с учебой покончено). Она привела (допинала-таки прооперированным коленом) Сережку Рванова в вечернюю школу. Не отвертелся бедняга – попытки возразить А.Н. отмела, заявив, что будет с непонятными вопросами сама с ним разбираться. Туше! Парень про себя чертыхался, как его нагрузили – с утра поспешал в цех, после работы в вечерку. С эдаким усердием дослужится до звания слесаря четвертого разряда, а там и место бригадира не за горами (по крайней мере, не за такой горой, как Марай). Времени на молодежную ячейку не осталось. И ячейки не сохранилось – но об этом позже.