***

Не всем выпала удача провести в путешествиях год. Заниматься поисками смысла – т.е. ничем не занимать. Два известных друга (что после всей истории раздружились) – Леша Имбрякин и Петя Глайзер – в 2009 году заканчивали школу. И намеревались продолжить образование в высших учебных заведениях РФ. Пусть не в СУНЦе при кортубинском политехе, но в тылвинской ООШ они были неплохо подготовлены. Агния усердствовала целый год, сражалась с оболтусами на примерах из алгебры и геометрии, долбила по упрямым башкам. К Лешке она претензий не имела – вообще, никаких. Зато наследник видного советского деятеля И. Глайзера молол чушь, что он не технарь и пойдет по гуманитарной части.

– Да ты пишешь как курица лапой! И какой бред пишешь! – парировала Агния.

– Петька оскорбленно сопел: у нас свобода и демократия. Совок сгинул. Свобода мыслить и отстаивать свое мнение.

– Свобода ваньку валять! Благородным разбойником Зорро прикидываться! Чужие диворы таскать! Ох, Петька, доиграешься…

– Почему? – Петька невинно моргал белесыми ресницами. – Я, например, журналистом хочу стать. Или писателем. Или…

– Балаболом! – яростно вопила Агния. – Иди, решай из учебника!

Но А.Н. Кулыйкина уже не та, что прежде – не многолетний завуч (заведующий учебной частью, заместитель директора), секретарь партийной организации школы, член бюро Тылвинского горкома, депутат и т.д. Категоричностью не давила на строптивого ученика – не лязгала по нему тяжелыми гусеницами танка. Может статься, Петька и станет… Кем он станет?

Леша Имбрякин кем-нибудь все равно станет. Даже определенно станет. Несмотря на изменившиеся семейные обстоятельства – или несмотря, или вопреки, или даже благодаря. Олигарх Сатаров исполнил, что решил для себя – увез Ларису из Утылвы и женился на ней. Супруги поселились в новом особняке в Юбилейном районе города Кортубина. Ларисин сын не поехал. Выбрал для себя на год (до окончания школы) жительство в родной квартире в пятиэтажке на улице Коммунальной.

– Как ты будешь, Лешенька, – расстраивалась Лариса.

– Буду жить дома. Я вовсе не беспомощен. Ирэн присмотрит за мной. Не волнуйся, мама.

– Ирэн сегодня здесь, а завтра где-нибудь в Карловых Варах. И на работе в Редивее может долго не задержаться… Как лягушка-путешественница она…

– Тогда это особая бойцовая порода лягушек, – пошутил Генрих, но его шутка не встретила отклика.

Сатаров выждал и, оставшись наедине с Ларисиным сыном, сказал.

– Алексей, твои чувства на лице читаются… Я тебе не отец и не вправе претендовать… Хочу, чтобы все было честно. Я люблю твою мать. И мы поженимся. Это произойдет, даже если ты не согласен. Не обижайся, но какой же я олигарх, если не сумею переломить ситуацию – все и всех – к своей выгоде или по своему хотению. Видишь, я не даю себе труд притворяться. Такой уж я! Теперь серьезно. Что ты имеешь против? Подумай. Не открывай сразу рот с возмущенным криком.

Лешка уже готовился это сделать, но подумал и промолчал.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Генрих. – Хорошо, что ты не выплеснул поток упреков (да в чем?). Постарался включить голову. Про тебя здесь говорят, что ты очень умный мальчик. Кстати, уже не мальчик… Ты знаком с моей племянницей Владой? Девочка она красивая, но упрямая и избалованная, привыкла, чтобы все по нее. Я-то что – лишь олигарх, а вот у них – у Елгоковых – императрицы в роду…

– Влада? Ваша племянница?

– Ну, двоюродная или троюродная… Все у нас перемешалось – у Сатаровых и Елгоковых… Как видишь, от нашей семейки – или клана – никуда. Ты нас в дверь не пускаешь, так мы в окно… Продолжу. Я собираюсь жить с твоей мамой долго и счастливо. Скажешь что-нибудь?

– Скажу, – Лешка открыл рот. – Если вы обманете… Хотя зачем вам обманывать… Но если обманете и бросите маму…

– Никогда не брошу! Не надейся. И тебе придется терпеть отчима олигарха. Судьба такая – планида – нам троим досталась. Тебе, маме и мне.

– Я потерплю. Но не безгранично. Не думайте подчинить меня своими деньгами.

– Не думал ни разу. Просто сказать: если тебе потребуется помощь – не безграничная, конечно. Разумная и не слишком обременительная для меня. Тогда я, так и быть… может быть…

– Не потребуется! Я сам себя обеспечу. Не калека. Поступлю на бюджет в институт. Если не поступлю – работать начну…

– Еще лучше. Гораздо лучше, чем я предполагал. Если ты хочешь учиться в Кортубине (что я одобряю, пусть тебе плевать), то помни, пожалуйста – у нас все дороги ведут не в Рим, а на комбинат. Единственно прошу – не отказывайся навещать маму.

– У вас не спросил!

– Ты навещай без спроса.

Лариса с мужем уехали. В Нифонтовской квартире остались два жильца – тетка Ирэн с племянником Лешей. Работа администратором в Редивее быстро наскучила прекрасной тетушке. В любой другой ситуации она давно бы уже испарилась из Утылвы (куда угодно – не обязательно в Карловы Вары). Но у Ирэн держало чувство ответственности – понимала, что хотя бы год надо потерпеть ради любимого племянника. Она собралась с мужеством терпеть.

Между тем, ситуация для тылвинских мальчиков вдруг отвернула от полной безнадежности. Показался просвет в ворпаньей норе. Крупнейшее предприятие Кортубинской области – АО Наше Железо – помимо прочих неотложных вопросов озаботилось кадровой политикой. И то верно – на носу масштабная модернизация производства, а кто будет работать на современном оборудовании? дядя Юра Анютин из Утылвы? уж он-то разберется и сто лет еще проработает. В чем парадокс – одновременно с сокращением персонала (в кризис закрывались целые подразделения) холдинг объявил о политике партнерства в получении высшего образования перспективной молодежью с условием предоставления работы соответствующего уровня. Предполагалось формировать группы целевого назначения в местном вузе, частично компенсировать затраты на обучение студентам.

Это хорошо – при нынешних условиях даже очень. Но Петька не хотел идти, куда направляли – в Кортубинский политех, на специальности по разделам: машиностроение, автоматизация техпроцессов, материаловедение, металлургия, программная инженерия, тепло- и электроэнергетика, электроника, хим. технология и др. Это все сугубо предметно – как танк ИС или ГР (Иосиф Сталин или Гранит Решов). А Петька мечтал про идеальные вещи – про Москву, про топовые вузы – МГУ, МГИМО, ВШЭ. Размечтался! Как! из глуши степных селений… И тут юному тылку улыбнулась удача (не им заслуженная). Холдинг включил Петра Глайзера (правнука первого директора строительства КМК Ивана Глайзера) в список своих персональных стипендиатов. Как говорится, долг платежом красен – долг перед создателями комбината. Кандидату надлежало успешно сдать ЕГЭ (для поступления даже на платное отделение). Целый год Петька корпел над своей задачей. Чтобы лучше зарекомендовать себя, набирал публикации в СМИ. Шефство над юным мастером слова взял старший товарищ – журналист из областной газеты «Родные просторы» Порываев. Андрей Гераклидович редактировал Петькины заметки и размещал их в рубрике «Провинциальная жизнь». Траектория Петькиной жизни тоже наметилась – по крайней мере, для начала. Но деликатная сфера чувств пострадала (может быть, не сам Петька – здесь участвовали двое).

В знакомой парочке – между Петькой и Устиной Жадобиной – произошло серьезное охлаждение. Парень погрузился в честолюбивые планы (в Москву! в Москву!), про Утылву говорил презрительно. Родина его не оценила, хотя именно он раскрутил всю историю, безумно рискуя с похищением ведьминого дивора. Герой! Но лавры достались коллективу молодежной ячейки. Ребят хвалили (молодцы!), а Петьку особо не выделяли. Закавыка в том, как даже предъявлять справедливую претензию. Если бы прямо спросили, чего бы он хотел – какую награду? – Петька не сумел бы ответить. В Утылве самая главная награда – звезда с лучами над могилой настоящих героев. Естественно, Петька этого не хотел. Столько планов (и хотелок) роилось в его крупной круглой голове. Светлоглазого колобка несло по самолюбивым кочкам. И чувства Петька изливал понимающей девушке Устине. Она долго выслушивала, кивала, надеясь, что рано или поздно надоест хвастать. Но за целый год Петьке не надоели разговоры про его непомерные хотелки. А что же хотела сама девушка? Гораздо больше, чем имела. Большего сближения. Ее кумир не был готов. Испуганным колобком откатился в сторону. Сдулся. И что же тут поделать? Нельзя никого заставить или упросить любить. Устина страдала, ревела по ночам в подушку. Жадобины в тревоге тормошили девушку.

– Между вами что-то было? – допытывалась мать.

– Нет! Я же уродина! Еще очки, в которых глаза как у лягушки… Он и не посмотрел на меня… Мама, как я несчастна!

– Я твоему ряженому обормоту уши оторву! – грозился отчим – лейтенант полиции Клим Жадобин. – Надо его за трубу котельной посадить! И за подстрекательство на незаконном митинге.

– Тише, тише, Клим… ш-ш… – успокаивала жена. – Это хорошо, что между ними ничего не было… Доченька, сердцу не прикажешь…

– А как же мое сердце? Оно бесчувственное, что ли? – новый прилив безутешных рыданий Устины.

Бедная девочка! Счастье может причинить боль, ранить. Не меньше, чем горе. Но лучше чувствовать горе, чем не чувствовать НИЧЕГО – быть несчастным и бесчувственным истуканом. Это верно. А может, было бы верней позволить Варваре надрать Петьке задницу? или Паньке выбить из колобка пыль палкой? Вот и не знаешь…

Жалко девушку. Устина проплакала год. Петька уже в Москву засобирался. Почему-то экзамены его не тревожили: да фигня там! сдаст играючи. А дальше… Нет, не бананы – кокосы, апельсиновый рай – дальше ништяки куда круче, и Петьку они ждут. Ждет крутой успех. Неважно, в чем именно – журналистика или литература, политика, телевидение, бизнес, путешествия и т.д. Короче, вот та-а-кой банан у него! Возомнил Петька о себе, никого и ничего слушать не хотел. Даже Устина лишилась надежды. Разбежались они – блондинистый темпераментный колобок и девушка с глазами инопланетянки за стеклами очков. Жаль.

Однако только в сказках или в старинных романах (таких же вымышленных) страдают вечно – и в назидании всем. Сейчас в Пятигорье, покинутом другой парочкой – Энгру и Камой – сказочный режим поставлен на стоп. Люди могут делать, что хотят. Устина ничего не хотела. Захотел кое-кто еще. Молодой (не сравнительно с молодежной ячейкой – тридцатилетний) Виктор Пятнашков. Он оправился после приключений и, главное, после гибельной страсти к синеглазой ведьме. Витька, как и Устина, постепенно приходил в себя. У него это заняло целый год. Думал, что после перенесенного позора его вышвырнут с завода как глупого Варвариного щенка. Он заслужил! Несколько дней отсиживался дома в Кашкуке – стыдился людям на глаза показываться. Но не пил – с души воротило. Особенно от метаксы. Хреново чувствовал себя. Хотя здоровье-то молодое, крепкое. Зажили царапины на боку от плети ворпаней, прошло чихание из-за холодной воды в Негоди, выветрился кислый запах. Мирон сына не трогал – а старику и недосуг было. Б.С. Васыр, только ухнув в директорское кресло, объявил мобилизацию. Созвал старых бойцов на совет. Говорили, что денег нет, а запускаться надо. После совещания Васыр окликнул М. Пятнашкова, озабоченного состоянием травильного отделения.

– Ты, Мирон, понятно, здесь. Спасибо. А сынок твой дома? Пьет? Нет? Удивительно, как сразу двое протрезвели – Килька с Витькой. Чудики… Килька приходил ко мне. На завод просился.

– И ты, Сергеич, че решил?

– Я? Ну, пригрозил ему, что после первого раза выгоню. Постарался донести сурово. Он пообещал. Будем надеяться. Выгнать-то просто, но кого на его место? в техотдел? Венька Имбрякин тоже пил как сапожник…

– Чем умней головушка… Мой вон тоже начудил. Теперь прячется. Стыдно! Ох, как стыдно…

– Скажи ему, чтоб кончал стыдиться и на работу шел.

– Да где ж ему работать… Бывшего начальника не возьмут штамповщиком или слесарем. Не по Сеньке шапка.