Цыбину и рядовым тылкам легко судить, что справедливо, а что нет. Мера ответственности у них своя собственная. У Цыбина – вообще, никакой. А Васыру не просто. Очень многое от Васыровских суждений зависит. Будучи на одном месте, человек рассуждает так, а на другом – иначе. Особенно, если к новому месту и должность, и власть прилагаются. Из пенсионера, неприкаянного старика, вдовца без семьи Васыр превратился в директора ТыМЗ – без преувеличения, самое важное лицо в городе. И немедля вступили в силу новые соображения. Бытие определяет сознание. Когда получаешь возможность рулить судьбами многих людей. Даже в крайнем варианте – взять и эдак сломать (что? кого? найдется – например, мерзавца Поворотова). У Васыра благая цель – запустить завод, спасти Утылву, выручить земляков. Но сама возможность – взять и так сделать, согнуть под себя – способна сослужить коварную службу. Те, кто берет ответственность за всех, уже не ангелы. Хорошо, хоть не дьяволами становятся (как Гранит Решов). Случай Гранита определялся сложностью задач и конкретными условиями. Задача у Гранита была масштабная. У каждого времени – свои задачи. У Васыра гораздо скромнее – ЗДБЗ.

Протискиваемся дальше в ворпанью нору (их здесь масса). Ясно, что директора, майоры, начальники, партийные секретари и олигархи не имеют ни ангельских, ни корыльбуньих крылышек. И нечего об этом сожалеть и за это попрекать – чего на свете не бывает. Даже Марай может быть, а вот этого – нет. Васыр на руководящем посту проводил свою линию (которая казалась ему бесспорно правильной). Пусть он – бывший коммунист, но от родимых (родных) пятен совка не избавился. Васыровская тактика – жесткая, авторитарная. Сам трудился сутками и от тылков требовал почти самопожертвования. Но сейчас же не война. Ведьма изгнана, ворпани, поржав, ушли без сопротивления. Марай сгинул – исчез в дивьем зеркале Виждая. Энгру с Камой воссоединились и потеряли интерес ко всему – на какое-то время позволили событиями идти, как придется. Пора безвластия в Пятигорье. Или нет. Решающий момент – когда свободно, без внешнего давления тылки решают. Действовать лишь предстоит.

Не прошло и года, как на ТыМЗ повеяло легким недовольством политикой Б.С. Васыра. Высказавшись глубокомысленно, в слаженном течении заводской жизни (в исполнении распоряжений Генерального директора) выскочил на поверхность махонький пузырек. Так, видимость одна – и тут же лопнул. Булькнули не цеховые работяги, которые, наконец, стали получать жалкие крохи в качестве зарплаты. Подозрительный звук донесся из кабинетов заводоуправления. Васыр действовал жестко и как бы по шаблону. Его любимое выражение – денег нет. У Генерального директора помимо формальных полномочий от Стальинвеста, еще и безусловный авторитет на заводе, старая команда на ключевых должностях. Все под контролем. Откуда пузырьки? Пока не выступали – лишь кратко булькали те, кого он пожалел и принял под свое крыло. Неблагодарные Кирилл Кулыйкин и Виктор Пятнашков – оба начальники технического и коммерческого отделов, соответственно. Молодые, гибкие, не заматеревшие. Каждый из них размышлял над опытом минувшего года, прикидывал и так, и эдак, но еще не инициировал круги, а тем более, волны на поверхности.

Кирилл Кулыйкин выражался как чистый технарь.

– Хорошо. Мы запустили древние пресса. Закрутились станки. Заполнились ржавые трубы – сколько они еще выдержат. Все старое, чиненное, на ладан дышит. Ванну в травилке все равно придется менять. Административными методами технологический процесс на должном уровне не обеспечить. Столь милое сердцу Бориса Сергеевича совковое производство безнадежно устарело. Та же проблем, что и везде. Недавно в областной газете «Родные просторы» журналист Порываев разместил статью о модернизационном проекте КМК. Впечатляет! И нам надо двигаться туда же. По идее – к станкостроительному комплексу с полным производственным циклом – от исходного сырья до готового продукта. Плюс сервисное обслуживание.

Виктор Пятнашков разгольствовал на коммерческую тему.

– Работать по старинке – путь в никуда, в дырку. Сейчас рынок. Покупатели выбирают. И могут выбрать, что угодно – хоть российское, хоть иностранное. Надо соответствовать. Ремонтировать станки – это нам сейчас помогает выжить. Но в перспективе нужны серьезные партнеры, стабильные заказы. Важно все. Современный продукт. Репутация изготовителя, когда гарантируются надежность и долговечность работы оборудования. Внешний вид. Фирменная упаковка, а не простые деревяшки… Допустим, у меня коммерческое предложение от крупного предприятия. Предоплата – данивопрос. Беремся делать. Жесткий срок исполнения заказа – а у нас бац! травилка сломалась. Никому же не объяснить… А что денег нет… Держаться надо! Привлекать кредитные средства (да! делать долги). Провести допэмиссию акций ТыМЗ. Пристегнуться к госпрограммам – попасть хоть тушкой, хоть чучелом… Конечно, нужно тщательно рассчитать. Но сидеть и ждать у Виждая погоды…

Получилось, что через год Утылва снова на перепутье. Вот опять! Нужно что-то предпринять. А лимит чудес в Пятигорье надолго исчерпан. Люди – не волшебники – тем более, не советские люди. Тогда кто они? Кто мы?

****

Вернемся в назначенный день в мае 2009 года. Ровно через год после описанных событий на дороге перед Утылвой появился автомобиль – синий Форд Фокус.

По всему было ясно, что человеку за рулем дорога хорошо известна. Начав свой путь на кортубинском асфальте, Форд преодолел больше сотни километров – и все это вдали от МКАД и также от федеральных трасс. После гористого участка пошел общий спуск – дальше уже степь. Автомобиль приближался к Утылве с юга. Просто ехал, пропуская под своими колесами всякое – где-то был асфальт, где-то асфальта не было, посыпка щебнем, выбоины, трещины, ухабы, встречалась наезженная обочина (когда легче по обочине, чем по дороге). Синий Форд Фокус катил и катил. Уже показалась возвышенность с густой, темно-зеленой растительностью – не гора, а как бы пригорок, на котором установлен въездной знак – треугольник из приваренных труб и сверху буквы «УТЫЛВА». Место всем известное и замечательное тем, что от пригорка – со стороны, противоположной дороге – струилась Негодь. А на юг – в сторону хутора Чагино – петляла двойная серая колея.

Первая декада мая. В Богутарской степи царит солнечная теплынь. Через опущенные стекла в салон проникают степные ароматы. Здесь и горячая, горькая пыль, выхлопы бензина, весеннее возбуждение, дурманы трав, цветочный букет и еще много всякой летучей всячины, что несли вольные ветра неведомо куда и потеряли по дороге. И запах ветра – такого же древнего и властного, как сама степь. Признаки жизни в степи – людей, зверей, скота – даже запах навоза с полей агрохозяйства «Тылвинское» совершенно естественный и уместный. Воздух был чистый и щекотал ноздри – словно касание белого облака, белого пушистого кота. Очуметь! Так пахнет воля – исконная, завораживающая. И над Утылвой простиралось ярко-голубое, чистейшее небо – ни единого белого перышка в вышине. И того сказочного облака тоже нет. А значит, Кефирчик сейчас гуляет по Кашкуку, высматривает, выслеживает вкусную добычу. Не изменился котяра разбойник – белоснежный, с голубыми невинными глазами.

За время дороги обошлось без сюрпризов. Не обогнал шедший на скорости и сигналивший большой черный внедорожник с тонированными стеклами. И дальше не случилось ничего по списку: не вырвалось из-за поворота нечто с башней, пушкой и черным дымом, лязгающее гусеницами, и не прошагала неторопливо гнедая лошадь, тянувшая телегу с алюминиевыми флягами, а на телеге, соответственно, не сидела молодая деваха (не малыханская Танька – другая; Танька Веселкина теперь замужем – и уже не Танька она, а Татьяна Олеговна). Дорога, в основном, была пуста, изредка попадались навстречу раритетные образцы советского автопрома – запорожцы, москвичи, жигуленки, волги. И россыпи синих цветов в том месте на дороге, где впервые в нашей истории засветилась знаменитая красная юбка. Но сейчас путь не прегражден – свободен. Езжай! Даже мотор застучал с особым подъемом.

Форд миновал Малыхань и вторгся в старый поселок – в Кашкук. Водитель бросил любопытный взгляд на восток – на четыре вершины Пятигорья: Казятау, Кашиху, Шайтанку и Пятибок-гору. Они на своих местах. Марай (пятая вершина) не виден. Следующий взгляд нацелился на определенную точку – туда, где год назад над лестницей и постаментом вздымалась статуя с раскинутыми руками. Сохранились лишь ступени – издалека не разобрать, но тогда они были серьезно раскурочены.

Оставив позади ж/д станцию и элеватор, автомобиль свернул на тихую улочку – еще не отремонтированную, но уже чисто подметенную, со свежими белеными бордюрами. И тополя на обочине аккуратно кронированы. Утылва предстала гостям малость причепуренной. Не вовсе разруха и запустенье.

Улица Коммунальная короткая. Очень быстро автомобиль достиг своей цели – известной двухэтажки под номером шесть. Бабылидин дом! Теперь родной для всех героев нашей истории (и для нас).

Знакомый до мельчайших подробностей (до боли) уютный двор. Прошел год, а кажется, ничего не изменилось. Все те же простые сталинки, дощатые сарайки, столбы с веревками для сушки свежестиранного белья. Много живой зелени вокруг. Дуб, яблони, рябинка. Старая ирга, чьи ветви затеняют окна. Заросли выдурившей крапивы вперемешку с лопухами. Цветы в старых автомобильных покрышках. Хотя нет стрекозиной клумбы из крашенных пластиковых бутылок. Хозяйственной Дюше за всеми семейными событиями совершенно недосуг. В центре двора по-прежнему лавочка из обструганных досок на двух пнях. Как во всех кашкукских дворах. И еще новый предмет выставлен в тенек под яблоньками – старый синий диван. Очевидно, ненужную мебель вынесли из одной квартиры, но не прямиком на мусорку, а приспособили для дворового удобства. Крепкий пружинный диван с твердыми подлокотниками, синяя обивка демонстрировала чудеса износостойкости – была еще вполне прилична. Сейчас удобное место пустовало.

Синий Форд Фокус остановился. Мотор заглушен. Из салона выбрались Максим Маратович Елгоков, его жена Таисья с грудным ребенком на руках и старая бабушка. Как? еще одна бабушка?!! Невозможно! Наша история переживает финал, еще двадцать глав автор явно не вынесет.

Но это другая бабушка. Уф-ф! Маленькая, сутулая, щуплая, с палкой. Обличьем не выделяется среди таких же кашкукских товарок. Одета просто и удобно. И тепло, несмотря на погоду – в пуховую кофту и х/б чулки. Единственно голова не покрыта. Рассыпавшиеся короткие седые пряди, нечто вроде упрямого хохолка спереди. Пожилые тыловки обязательно повязали бы платочек. И баба Лида ходила в платочке, но ее подруга Агния не прятала белокурый начес.

Приехавшие на Форде называли бабушку по имени – Юлия, и простота в обращении свидетельствовала о безусловном пиетете и любви.

Итак, вот она – ныне здравствующая, самая старая и влиятельная представительница трех родов – Елгоковых, Тубаевых и Сатаровых. Ее лицо слегка перекошено за счет опущенного левого уголка рта. Сухая кожа прорезана морщинами и пестрит коричневыми пигментными пятнами (то же и на руках до локтей). В волосах и бровях седина. Серые глаза запали и потускнели – теперь блестят уже от слезоточивости (Юлия не плачет, но слезы текут у нее нечаянно – от ветра, яркого света или от раздражения – да мало ли от чего). Зубы целы все до единого, но они не свои – на очень многие возрастные приметы Юлии плевать, но быть беззубо шамкающей старухой она не желала.

– Это здесь, Юлия. Я рассказывал вам…

– Да, поняла, поняла. Пока на память не жалуюсь, – рассеянно отвечала бабушка.

Опираясь на деревянную палку с серебряным кольцом, на котором махонькими буковками выдавлено «Ща…в – Уты…а – 192…год», Юлия проковыляла по двору, одновременно зорко осматриваясь. Необыкновенное умиротворение царило вокруг.

Распустившаяся зелень маскировала почернелые доски сараек. И жгучая крапива вместе с лопухами успела выдурить до половины стены заброшенного барака – видно, что там никто не обитает (с той поры, памятной и местным, и приезжим, как исчез единственный жилец – дед Мобутя). У местных служб руки не дошли разобрать аварийный объект. Кстати, по инициативе мэрии в Утылве – нет, пока не ремонтируют, но ревизуют старый кашкукский фонд, составляют список изношенного жилья (получается обширный). На все денег, конечно, не выделят, но какие-то средства на расселение придут.

Тая тоже прошлась по двору. Ребенка она держала в слинге перед собой. Дорога утомила обеих женщин – и старую, и молодую. Юлины покривленные ревматизмом пальцы побелели, сжимая на набалдашник.