– Я считываю твою энергетику с той минуты, как остановила машину, и пока до конца не могу убедить себя, что в тебе энергия насилия. Пытаюсь ее почувствовать, но не могу. Пыталась силой себя заставить ощутить ее, но не могу. Ты представляешься мне котенком, вот честно, – призналась она.

Кристина говорила то же самое. Не про котенка – он пока не знал, как относиться к этой части, – а про то, что у него был кроткий нрав. И он полагал, что она из-за этого в нем разочаровалась. Из-за мрачных позывных альфа-самца, которых он не передавал, хотя должен был. Как будто он представлял собой какой-то феномен, который не фиксировался погодным радаром и сбивал ее с толку. Замечания такого рода, исходящие от женщин, казались ему критическими, зато хиппи-замечание Талли про энергетику его заинтриговало.

– Считываешь мою энергетику? – переспросил он.

Она указала на нож, он взял его и принялся резать лук, а она тем временем налила в большую кастрюлю воды, посолила ее и полезла в шкаф за коробкой макарон ригатони.

– Это у меня дар такой. Люди с энергией насилия выделяют некую темно-зеленую дымку. Горькую на вкус. Я это чувствую. А у тебя куртка и рюкзак… темно-зеленые, но они не совпадают с твоей энергией. Энергия у тебя как… лиловая пуховка для пудры, – стоя в позе фламинго и опираясь на кухонную стойку, заключила она.

– И этот энергетический радар такой мощный… что ты спокойно даешь нож человеку с суицидальными мыслями.

– Очевидно, да.

Они молча смотрели друг на друга. От лука у нее защипало глаза. Она достала из ящика чайную свечку, зажгла ее, поставила для него на стойку.

(Широкий ящик, в котором лежат чайные свечи и ручки, карандаши, катушка золотых ниток с торчащей из нее иглой, рулон липкой ленты, колода карт, аккуратная стопка ярких клейких закладок. Цвет кухонной стойки зеленовато-бежевый. В углу, у стены за раковиной цвета тумана: хрустальная чаша с мелочью, желтые серьги и две закрытые английские булавки.)

– Свечка без аромата. Глазам будет легче. Вообще-то надо было ее зажечь до того, как ты начал резать, но какая, к черту, разница? – сказала она и рассмеялась.

– А что, создает настроение, – сказал Эмметт. Взглянув на пламя, он продолжал резать.

– Зачту себе как маленькое достижение!

– Итак… лиловая пуховка, – сказал он и кивнул.

– Точно говорю, – подтвердила она.

– Какого цвета энергия бывшего мужа?

– Малинового.

– Малинового, – повторил он.

Он бы сказал, что хочет после ужина прогуляться, проветриться. Он мог бы пойти на мост и спрыгнуть ночью. Так у человека, умеющего считывать цвета энергии, было бы меньше шансов увидеть его и остановить. Последняя трапеза: ригатони алла норма^[13]. Он сдвинул лук на одну сторону разделочной доски и вымыл баклажан под струей воды. Порезал его.

– Ты хорошо управляешься с ножом, – сказала она. – Мне ни разу в жизни не удалось порезать лук так быстро и так красиво.

– Не возражаешь, если я выпью бокал вина? – попросил он.

– Ну… тебе, наверное, не стоит – ведь ты до этого не очень хорошо себя чувствовал.

– Спасибо за заботу. Я ее очень ценю. Но думаю, это поможет мне расслабиться, честно.

– А у тебя никогда не было проблем с алкоголем? Прости, но считаю своим долгом спросить.

– Понимаю. Нет, не было. Даю слово.

– Ну, наверное, можно понемножку, – сказала она, доставая бутылку красного.

– Как долго вы были женаты? – спросил он.

– Почти десять с половиной лет.

– А сколько в разводе?

– Почти год.

Эмметт поблагодарил ее, когда она разлила вино в два бокала и поставила один перед ним. Из шкафа у плиты она достала большую сковороду и включила конфорку, соседнюю с кастрюлей воды для пасты. Он продолжал резать, она налила в сковороду оливкового масла. Он прервался, глотнул вина. Вина он давно не пил, и оно будто лентой скользило в рот, в горло и дальше.

– Вы с мужем жили в этом доме? – спросил он.

– Да. Но он мой. До мужа я жила здесь одна. Он переехал сюда, когда мы поженились… и потом переехал отсюда.

– Вполне обычное дело, – заметил он.

– Наверное, надо посолить баклажан, чтобы снять горечь, – предложила она.

– Не надо. Баклажан очень редко так уж сильно горчит, чтобы нужно было солью обрабатывать.

– Договорились. Поверю тебе на слово.

– Тебе нравится жить одной? Страшно не бывает? – закончив резать, спросил он.

(У плиты набор ножей с подставкой. Одно широкое окно с белыми занавесками в кухне, другое – на двери, ведущей на веранду. Сквозь него пробивается горящий там свет. Большое арочное окно в гостиной, сквозь него светит уличный фонарь.)

Сковорода с оливковым маслом нагрелась в ожидании. Он ножом сбросил в нее нарезанный кубиками баклажан и лук. Они забурлили, зашипели.

– О’кей, теперь помидоры, – сказала она, протягивая руку за ножом. Он развернул его ручкой в ее сторону и неторопливо передал ей. – У меня есть пистолет. И система безопасности, – добавила она.

– И эти две свирепые воинственные кошки, – сказал он, глядя, как те трутся о его ноги. Он старался много не двигаться, чтобы не испугать их. Пил вино, опершись о стойку.

Встретившись с Талли взглядом, он думал, что может к утру умереть, если захочет. Интересно, ей это заметно?

Это будет нетрудно.

Один.

Два.

Три.

– Вот именно, – согласилась она и, пока он следил за плитой, начала резать помидоры. Он увеличил огонь под кастрюлей с водой, добавил много морской соли, накрыл крышкой.

– Женщине неплохо иметь пистолет, – заметил он. – И теперь я должен спросить тебя: ты несешь энергию насилия? Можешь свою энергию считывать? Я в этом не разбираюсь.

– Про это придется спросить бывшего мужа, – сказала она.

– А-а.

– Некоторых мужчин я боюсь, но не тебя.

– Потому что я лиловый пуховый котенок, – заключил он.

Она указала на него ножом.

– Эмметт как там тебя. Как твоя фамилия?

– Просто Эмметт. Как Боно^[14].

– О’кей.

– Ты отнеслась ко мне очень по-доброму. Немногие поступили бы так же, как ты. Я это понимаю, – сказал он.

Овощи продолжали шипеть, тем временем закипела вода для пасты. Он открыл коробку с ригатони и со стуком засыпал их в воду. Талли уже порезала помидоры и пила свое красное вино, глядя на него так, будто и вправду могла считывать его цвета. Его мысли.

* * *

Они съели свой ужин с пармезаном и моцареллой, запивая вином, и, покончив с едой, уселись на диван. Он с одного края, она – с другого. Она подобрала под себя ноги и включила телевизор, найдя канал, транслировавший Мировую серию по бейсболу. Его успокаивало то, что вопросы не переводились. И их беседа уже не напоминала светскую.

Какой у тебя любимый фильм? Есть ли у тебя любимое место из тех, где ты бывал? А любимая книга? Какая еще музыка тебе нравится? Если ты не говоришь мне свою фамилию, то хотя бы скажи второе имя?

Ее второе имя было Ли. Таллула Ли Кларк. ТЛК^[15]. Он сказал, что его второе имя Аарон, а любимые фильмы «Назад в будущее» и «Пустоши», но не сказал, как сильно Сисси Спейсек напоминала ему маму. Его любимым местом, помимо Кентукки, был Париж. Слишком много любимых книг, чтобы выбрать самую любимую. Помимо Radiohead, ему нравилась и другая музыка. Фрэнк Оушен, Стерджилл Симпсон, Соланж, Джон Прайн, OutKast, Alabama Shakes, A Tribe Called Quest, The Roots, Free.

Музыку Эмметт теперь слушал редко. Уже год как не читал книг. Не помнил, когда в последний раз смотрел кино.

– Твоя очередь, – сказал Эмметт. Она убавила громкость телевизора, но он все равно слышал приглушенную речь. В крови играло вино – вымарывая память, оно давало облегчение, как будто можно улететь, как воздушный шарик. Можно было чуть ли не принять это за ощущение счастья.

– Мне нравятся многие фильмы и мюзиклы. Весь Джеймс Бонд. «Поющие под дождем» и «Смешная девчонка»… вся эта классика… Я их миллион раз видела. Когда я была маленькая, смотрела вместе с мамой. Поэтому Калифорния – одно из моих любимых мест… ведь я так люблю старый Голливуд, – сказала она. Она продолжала рассказывать, упомянув, что была официальным членом Северо-американского общества Джейн Остин и что книги Остин были у нее среди любимых. Говорила про сериал «Чужестранка» и про то, что часто слушала простую, спокойную музыку и всякое «старье».

– А еще Sade, Пэтти Гриффин, Арету Франклин, Эллу Фицджеральд, Этти Джеймс, Бена Харпера, Florence and the Machine, One Direction…

– One Direction? Эти… мальчики английские?

– Да, и не вздумай надо мной подтрунивать, потому что у меня есть кружка с Гарри Стайлсом^[16], которой я на законных основаниях могу воспользоваться как оружием. Однозначно One Direction, был такой англо-ирландский бой-бэнд, – закатив глаза, сказала она. – И я не собираюсь оправдываться, что люблю солнечную, светлую музыку! В мире предостаточно темноты. Но я уже поняла, что, наверное, мне не стоит признаваться, как я люблю ABBA, по крайней мере, пока.

Эмметт вскинул руки, как бы сдаваясь, и рассмеялся. Нечаянно. Это из-за вина. Фальшивое счастье, подхватив его, поднимало все выше и выше. Он не мог сдержать улыбки, предавая темноту, царившую в душе. Он кивнул, продолжая пить вино. Он поставил себе целью опьянеть как можно сильнее, но чтобы не затошнило и чтобы не вырубиться. Еще пару бокалов, и цель будет достигнута. Ас команды «Янкис»^[17] неудачно подал мяч, и «Джайентс»^[18] заработали очко. Эмметт пошел в кухню и вернулся с согревшейся бутылкой, перед этим спросив у Талли разрешения. Она, поколебавшись, уступила.

Они продолжали пить вино. Шел дождь. Они все пили. Дождь усилился.

– Какого цвета эта моя энергия сейчас? – поинтересовался он. На слове «энергия» он запнулся, так как его кровь была вином. Комната была вином. Он, Талли и кошки, да и весь дом могли испариться, стать лужицей вина и утечь, ускользнуть в дождевой поток.

– Ой, а он не меняется. Ну обычно так. Ты по-прежнему лиловая пуховка, – сказала она. Он налил еще вина, сначала ей, потом себе.

– Ты ведь скажешь мне, если изменится? Обещаешь сказать? – попросил он.

Он не заигрывал с ней. Умышленно не заигрывал. Ему хотелось думать, что он преодолел сексуальное желание, ведь этот день мог быть его последним. Ему нравилось слушать, как дождь бьет по окнам – вот бы он никогда не кончался. Вода бы все поднималась и поднималась, подхватила бы их и, покачивая, унесла бы прочь. Поверхность Земли покрылась бы водой, и никто бы не возмущался. «Таковы условия нашей новой реальности», – сказали бы мировые лидеры. Или они могли утонуть, и все могли утонуть. И тогда ему не пришлось бы самому принимать решение – дождь бы все решил за него.

– Обещаю, – сказала она.

– Ведь у саморазрушительного суицидального человека вроде меня, – он ткнул себя в грудь, – энергия должна считываться как-то непредсказуемо и неровно. Ведь я – это что-то вроде радиостанции, которая плохо ловится? Не следует ли тебе сейчас сказать, что со мной не так?

«Джайентс» начислили еще очко. Если они вырвутся вперед и выиграют матч, он подождет с возвращением на мост. А если он подождет… и «Джайентс» выиграют Мировую серию… тогда что? Его душа рвалась куда-то, голова гудела, как неоновая вывеска, пока он размышлял над своим прошлым, настоящим и будущем, которого не существовало. Все, что могло бы произойти. Как мог мир измениться в одно мгновение. Он пожил и чертовски устал. Разве он не может устать? После всего пережитого? Как бы то ни было, будущее ждало его, подобно аллигатору, раскрыв пасть и клацая зубами. Ничего не случится, если подождет еще пару дней.

– Не нужно тебе, чтобы я сказала, что с тобой не так. Лучше скажи мне, что не так со мной, – попросила она.