Кошка прыгнула ей на колени и заурчала, когда Талли погладила ее по спине.

– С тобой все в порядке. А, погоди-ка… ты слишком доверчива, – сказал он.

– Это точно, – разводя руками, согласилась она. – Но в целом я не так уж сильно доверяю людям, как может показаться. Что касается тебя, я просто полагаюсь на интуицию, которая после развода стала работать намного лучше. Ей я доверяю больше всего. И если честно… У меня теперь такое правило: не бояться жить свою жизнь.

«Джайентс» снова выиграли очко, выровняв счет. Как и дождь, вот бы эта игра в пользу «Джайентс» никогда не кончалась.

– А бывшего мужа ты когда-нибудь боялась?

– А, старина Джоэл.

– Ты боялась Джоэла?

– Да нет. Насилия он никогда не проявлял, но временами впадал в мрачное настроение. Мне иногда кажется, что это сон, когда говорю об этом, потому что случилось все очень быстро. Я узнала… он переехал к ней… мы развелись. Они поженились, и у них родился ребенок, – сказала она и жестом изобразила, как у нее взрывается голова. – Мы об этом почти не говорили. Так много осталось несказанным, а теперь вроде уже поздно. И зачем? Обескураживает вот что: ты думаешь, что кого-то знаешь, а на самом деле – не знаешь совсем. Может, вообще нисколечко не знаешь… но ты не об этом спросил. Правда, я до сих пор шпионю за ним в соцсетях, – закончила она, и ее последние слова прогремели, будто кто-то гулко протопал влажными ботинками. Она тоже куда-то рвалась, как и он. Они были как соприкоснувшиеся усиками пчелки. Стоял гул.

– Меня нет в соцсетях, – сказал он.

– И правильно. Мне и не нравится особо, но я там, чтобы подглядывать. Джоэл так и не поменял пароль, и я иногда захожу в его аккаунт.

– Что ты видишь?

– Все.

– И какие чувства у тебя это вызывает, когда на все это смотришь?

– Ты спрашиваешь, прямо как я у тебя.

– Это любопытно, когда ты рассказываешь, что шпионишь за бывшим мужем в соцсетях, – поглаживая подбородок, сказал он.

Она улыбнулась и рассказала, что пыталась перестать шпионить за Джоэлом, но он настолько изменился за совсем короткое время, что ей вообще было трудно поверить, что они когда-то были вместе. «Джоэл из Монтаны» – так она его называла и произносила это таким тоном, будто Джоэл был новой особью, которую следовало систематизировать, пометить ярлыком и отслеживать.

– Как он может быть совершенно другим человеком? Отрастил длинные волосы, и теперь у него этот дурацкий хвостик, который я терпеть не могу. Стал отцом, и у них есть лошадь. Раньше он брюзжал по поводу моих кошек, а теперь у него лошадь? – сказала она, повысив голос. Гул.

– Он много потерял, – сказал он. Клише иногда были необходимы – временами больше сказать было просто нечего.

Куда Талли убрала письма? Он бросил взгляд на рюкзак, стоявший на полу у его ног, тронул его пальцем ноги. На нем были чистые сухие носки, которые она ему дала, – белые с тонкой золотой полосой у мыска. Замена питчера. Рекламная пауза.

– Я не единственная, с кем такое случилось… эти вещи происходят каждый день, я знаю. Но мне, наверное, нужно понять, как жить дальше. И я уже почти поняла, – сказала Талли. Она смотрела куда-то вдаль, как будто не вела разговор, а была одна и впала в глубокую задумчивость.

– Что тебе нужно, чтобы жить дальше, не оглядываясь назад?

– Еще немного времени, – сказала она и ненадолго замолчала, – и было бы неплохо, если бы Джоэл признал, что моей вины во всем этом нет и что я не могла бы ничего предпринять, чтобы не дать этому случиться. Мне бы особенно хотелось услышать, что он в конечном итоге ушел не из-за пережитого стресса в связи с процедурами искусственного оплодотворения, – после паузы сказала она и осеклась. Эмметт ничего не говорил, только слушал. – В душе я это знаю и понимаю, что не могу контролировать действия других, но мне было бы приятно от него это услышать. Однако ему я об этом никогда не скажу, так что…

– Вдруг когда-нибудь ты ему все-таки скажешь? Завтра настанет новый день, – расправив плечи, сказал Эмметт. Всей душой желая верить своей выдумке.

– Для тебя тоже, – сказала она.

– Наверное.

– Тебе лучше?

– Наверное, – повторил он, вылил остатки вина «теперь это моя кровь» себе в стакан и, забыв о времени, смотрел на него.

– Эмметт, ты не возражаешь остаться здесь на ночь? – Голос говорил сам, помимо ее воли, нарушая глубокое забытье его души.

– Только… если ты совершенно уверена, что это нормально. Вообще-то мне здесь нравится.

– Ты предпочитаешь спать на диване или в гостевой комнате? Прости, что, как положено, не показала тебе дом. – Она встала и показала рукой, где находятся комнаты, отмечая одну за другой. – Прачечная, моя спальня, гостевая спальня, кабинет. И санузел в коридоре – для тебя. У меня в спальне свой.

– Лучше на диване. И спасибо, – сказал он.

Талли исчезла в коридоре. Эмметт слышал, как открылась дверь, шелест ткани по дереву. Она вернулась с тремя одеялами толстой вязки: фиолетовым, коричневым и серым. Положила их на диван и пошла опять к шкафу, откуда вернулась с подушкой.

– Я их вяжу сама, – коснувшись одеял, пояснила она. – Вязание успокаивает. У меня всегда в работе проект. – Из корзины под диваном она достала большой моток ниток, к которому прилагались вязание аккуратными рядами и круглые спицы. – Я теперь почти все одеяла отдаю в приют для бездомных. На Рождество и День святого Валентина вяжу крошечные красные шапочки в палату для новорожденных.

– Ух, надо же, ты и в самом деле, типа, хороший человек, – сказал он. – Ты не боишься, что, пока ты спишь, я по меньшей мере обдеру тебя как липку?

– Нет вообще-то. Я на этот счет не заморачиваюсь. Послушай, тут у меня не склад сокровищ. Самое ценное для меня – я сама и вот эти двое, но мы будем за запертой дверью, – кивнув на кошек, сказала она.

(Грузовик меняет передачу и грохочет дальше по улице. На частотах океанических глубин автомобиль медленно движется сквозь дождь, глухим шумом отзываются окна.)

– Я… э-э… я написал прощальное письмо и отправил его родителям. Они получат его завтра. Самое позднее – в субботу, – признался он, когда все затихло.

– О нет.

– Так что да… неудобно получается.

– Что ты чувствовал, когда писал письмо? – Ее близость была как прохладный мятный бальзам, который впитывала его кожа, пропускали через себя его мускулы.

– Мне было жутко не по себе, но я не видел другого выхода. Не написать его было бы нечестно. Если написать… если я должен был его написать, и точка – это тоже было бы ужасно. Так что я сделал наименее ужасный выбор.

– А сейчас ты как себя чувствуешь? Они его получат, а ты еще здесь. Я так рада, что ты еще здесь, – наклонив голову набок, добавила она.

– Довольно паршиво, – признался он.

– Ну а ты разве не хочешь позвонить им и все прояснить? Попробовать как-то перехватить письмо? Мы могли бы что-то придумать, – сказала она.

– Пока не знаю. – Все это так мрачно, что Талли уж точно не поняла бы, даже если бы он ей все выложил. Он и не стал. И не станет. – Так вот, я буду спать на диване. Спасибо тебе. Я не стану… слушай, обещаю не… покончить с собой у тебя в гостиной, – сказал он, отмечая, что ногти у нее на ногах нежно-розовые – любимый цвет Бренны. У него защипало глаза, подступили слезы, он обхватил голову руками. Не мог поверить, что именно сломило его и что в конце концов он расплакался от цвета ногтей Талли. Шепот нежно-розового, вопль памяти. Эмметт смутился оттого, что слишком открылся ей, заплакав у нее на глазах. «Джайентс» забили, вырвавшись вперед и войдя в восьмерку.

– Послушай меня. Думаю, ты это и раньше слышал много раз: это о’кей, когда у тебя не все о’кей. И твои слезы меня не смущают. Поэтому не переживай, пожалуйста. Я совсем не возражаю против проявлений чувствительности. – Голос Талли был мягким и нежным, как и розовый лак.

– Тебе завтра на работу? Я полагаю, ты работаешь, – шмыгнув носом, сказал Эмметт.

– Да, работаю. Но завтра у меня выходной.

– Кем ты работаешь?

– Кем работаешь ты?

Эмметт снова шмыгнул носом. В горле стоял ком, голос подрагивал. Его бросило в жар. Он вытер нос.

– Где только я не работал, – сказал он.

– А сейчас не работаешь?

– Больше не работаю.

– Я преподаю в средней школе. Английский. Взяла завтра день, чтобы от подростков отдохнуть, – сказал она. Отпила вина, поставила бокал. Снова взяла, допила вино и вытерла нижнюю губу большим пальцем.

– Эй, полегче! – сказал он.

– Ха! Почему это мужчины считают женщин неспособными пить, не пьянея? Как будто вы, мужики, полагаете, что мы слабы и уязвимы, даже когда это не так. Тебе сегодня пить можно, а мне нельзя?

– Прости. Я просто пошутил. Честно. Я не то имел в виду. Ты не похожа на уязвимую. Может, тебе следует вести себя, будто это так, но ты этого не делаешь, – сказал он.

– Погоди… мне следует?

– Еще бы! Вот ты приглашаешь незнакомца… мужчину в дом. Причем незнакомца со склонностью к самоубийству. Я понимаю: ты не можешь об этом не думать. Посмотри на меня. У меня здесь не все дома, понимаешь, – указав на голову, сказал он. – Я могу быть кем угодно.

– Я тоже.

– Да, но это другое дело, ты же понимаешь.

– О’кей, итак… как насчет армрестлинга? – прищурившись, спросила она.

(Унылый настрой преломляется и вспыхивает, быстро, как в призме.)

Они опустились на пол, сели, скрестив ноги, по разные стороны журнального столика. Она поставила локоть на деревянную поверхность.

– Армрестлинг для пьяных, – заключил он.

– Ты совсем другого ожидал, когда проснулся сегодня утром.

Его глаза еще щипало от слез, виски пульсировали.

– Да, – согласился он. – И я левша, так что у тебя преимущество.

– Да. Я заметила, – сказала она и ухватила его за руку. – Должна тебя предупредить: я могу за себя постоять.

– Даже не сомневаюсь.

Он обхватил ее руку своей, их запястья соприкоснулись. Талли досчитала до трех. Оказав достойное сопротивление, он отдал ей первенство, и она это знала. Она промолчала, но он знал, что она знает. Она осталась сидеть на полу, он тоже. Они молча смотрели, как питчер «Джайентс» отправил на покой одного за другим еще двух отбивающих, а потом и выиграл матч.

Итак, дело решенное.

Он подождет.

* * *

Когда Талли стало клонить в сон, она показала ему, как открывается входная дверь на случай, если он захочет подышать воздухом. Сказала, чтобы не стеснялся и брал в кухне что захочет.

– У меня много еды для перекуса, – указав на кухонный шкаф, сказала она. – А я переложу твою одежду в сушилку.

– Спасибо. Можно я воспользуюсь твоим компьютером, если пообещаю не совать свой нос куда не надо? – попросил он. Ее тонкий ноутбук лежал на журнальном столике, как серебристый остров посреди океана древесины вишневого дерева.

– Конечно. Пожалуйста, – сказала она. – Спокойной ночи, Эмметт.

– Спокойной ночи, Талли.

Эмметт видел, что она прошла по коридору, зашла в прачечную, потом к себе в спальню, закрыла дверь. Он прислушался в ожидании, что щелкнет замок. Услышав щелчок, он открыл ноутбук и нарушил свое обещание.