Глава пятнадцатая

Без сестры стало скучно дома. Ее пустая комната выглядела покинуто и сиротливо, хотя Пея и Парамит продолжали окуривать помещение благовониями.

Оставшееся время до нашей с Эдвардом росписи я предпочитала проводить в храме на берегу. И, несмотря на ворчание отца, почти не снимала материнское сари. Эдвард приезжал пару раз, но я так страшилась встречи с ним, что, накинув на голову платок молила буддистских монахов спрятать меня ненадолго в глубине храма.

Лишь под самый вечер, когда на небе зажигались звезды и вставала над холмами призрачная луна, я прокрадывалась осторожно в сад и замирала, прислушиваясь к голосам.

Глаза, быстро привыкавшие к сумраку, различили в беседке фигуры Даниэля и Эдварда. Они беседовали, брат то и дело выдавал свои любимые шуточки, порядком всем приевшиеся, но которые он не переставал рассказывать. Лао принесли на стол дорогое бренди и закуски. Отец тоже сидел с ними, широко раскинувшись в плетенном кресле.

Меня удивляло то дружелюбие, с которым с некоторых пор Эдвард стал относиться к моему брату. Он даже пригласил его стать членом закрытого английского клуба. Его! Француза! Джон Картер и его отец уже давно не появлялись у нас в доме. Оскорбленный бывший инвестор, предпочел полностью забрать свой капитал из дела отца, после того, как тот принял решение о партнерстве с Эдвардом.

Выглядывая из тени жакаранды, я напряженно рассматривала лицо Эдварда, освещенное яркими светильниками, жесткая линия челюсти и затаенный черный огонь в глазах будили во мне нехорошее предчувствие. Не совершила ли я ошибки, так опрометчиво согласившись на брак с этим человеком? Ведь теперь он вхож в мою семью на правах родственника. Отец начал доверять ему, и Даниэль… Брат был слишком горяч, слишком опрометчив, слишком скор на неверные решения, в добавок слишком падок на дурные привычки.

Лао внесли на веранду еще несколько бумажных светильников, и тогда отец достал из кармана часы и удивленно присвистнул.

– Однако, господа, пора и честь знать.

Он тяжело поднялся и протянул руку Эдварду на прощание.

– Месье Марэ, я желал бы перед уходом увидеться с моей невестой, – говорит Эдвард с вежливой улыбкой, и мое сердце ухает в пятки.

– Вот бедовая девка! – воскликнул отец, всплеснув руками. – Как уехала Джи, так никто с ней сладить не может. Подумайте еще, мистер Фейн, нужна ли вам такая жена, которая целыми днями напролет бегает босиком по плантации, разодетая в индийские тряпки. Может и передумаете.

Отец хитро прищурился и хмыкнул. Эдвард же, сложив руки за спиной, решил воздержаться от ответа.

– Пея! Парамит! – заорал отец, выходя из беседки. – Где носит этих лаоских куриц?!

Поняв, что сейчас меня могут найти, а отступать уже некуда, проворно взбираюсь на жакаранду, и прячусь среди сладко-пахнущих цветов, подобно майне.

На зов отца сразу прибежала нянюшка и Парамит, обе перепуганные. На все расспросы хозяина они сложа руки и дрожа от страха честно отвечают, что чаонинг Киара в самом деле была сегодня с ними в храме, творя молитву и воздавая подношения Будде, но затем исчезла. Обе лао были свято уверены, что юная госпожа отправилась обратно домой.

– А вы что за слуги такие?! – взревел отец. – Отпустили мою дочь одну через плантацию. Да вас после этого надо на рынке продать и купить пару молодых буйволов! Пользы будет и то больше.

Несчастные лао бросились на колени и стали молить грозного хозяина не делать этого.

– Чаонинг должно быть где-то в саду или в комнате сестры, – тараторит Парамит, мешая ломанный французский с лаоским.

– Ну так найдите ее немедленно! Что с ней случилось, что уже даже к своему жениху не может выйти, как подобает благопристойной девице.

Отец был в ярости.

– Месье Марэ, позволите мне тоже поучаствовать в поисках? – обратился к нему Эдвард.

– Да, – махнул отец раздраженно, – только время зря потеряете. Эта заноза может быть где угодно. Ума хватит и в лес убежать.

Отец зашагал прочь, попутно подзывая других слуг.

– Ну а вы чего рты разинули! Немедленно найти госпожу Киару!

Эдвард замер на тропинке возле беседки, к нему подошел Даниэль.

– Я хотел выразить тебе свою благодарность, – вдруг произносит брат и горячо трясет руку англичанина, – ты первый, кто поверил в меня. Вот увидишь, все будут локти кусать, когда дело выйдет. Слово Даниэля Марэ!

Лицо брата сияет от удовольствия, лицо же Эдварда скрыто в тени.

– Я в этом не сомневаюсь, – отвечает он сухо.

– Чаонинг Киара! Госпожа! – раздается по всему саду. Лао, кто со светильниками, кто с факелами прочесывают заросли.

Прячусь поглубже в листву. Пусть сначала Эдвард уедет, потом уж я и спущусь.

Больше не слышу брата, видимо он ушел. Я нервно вглядываюсь в смутно различимую в неверном свете фигуру Эдварда. Не понимаю, куда он смотрит, словно в темноту сада.

– Киара? Ты здесь? – спросил он полушепотом. И настороженно замер, вслушиваясь в звуки вокруг.

Проклятье, а что если этот англичанин обладает слухом будто у тигра? Тогда он сможет уловить мое дыхание. Зажимаю рот, стараюсь унять бешеный пульс, стучащий в ушах будто колокола на башне.

– Госпожа Киара! Мадемуазель! – вновь раздались совсем рядом крики слуг.

Эдвард повернулся и пошел по дорожке в сторону реки и храма.

– Фух, – выдыхаю с облегчением, – еще немного, и я бы задохнулась.

Но покидать свое убежище все же не стала. Дождусь звуков отъезжающей машины.

Обхватив получше руками толстый сук, я расположилась поудобнее, поджав под себя ноги. Странно, но именно здесь, среди листвы этого величественного и прекрасного дерева я особенно остро почувствовала свое одиночество. Плывшая над головой луна и звездное южное небо, тихий щебет птиц и искрящаяся гладь реки в дали – вот, что делало меня по-настоящему счастливой и свободной. Я была частью этого мира.

– Возможно, мне стоило переродиться птицей в следующей жизни? – бормочу, задумчиво облокотясь о ствол. – Буду свободно летать над холмами, и никакой Эдвард Фейн не сможет потревожить моего покоя.

Наконец вдали послышался звук заводящегося мотора.

– Наконец-то уехал, – шепчу, но сердце болезненно сжимается.

Подождав еще какое-то время и убедившись, что в саду тихо, спускаюсь с дерева. Не хочу сегодня домой. Пусть отец сколько угодно бушует. Лягу на ступенях храма и буду глядеть на луну. Сегодня так невыносимо жарко, что в комнате я не смогу уснуть.

Подхватываю с низкого столика венок из жасмина и бреду в сторону храма. Его острые шпили отчетливо выделяются на фоне ночного неба. Тяжелые двери плотно закрыты. Я усаживаюсь на широкий парапет мраморной лестницы и рассматриваю венок в руках.

Завтра у нас с Эдвардом роспись. Отец будет так счастлив, хоть и конечно не захочет подать виду. Пея даже достала свадебный набор украшений, хочет, чтобы хотя бы, если не Джи, то я надела его. А мама… Мама показывала нам с сестрой индийский танец, который танцует невеста. Она мечтала подарить нам золотые браслеты. И не дожила… Не увидела своих дочерей молодыми девушками. Не увидела мужа Джи, и не увидит меня завтра. А может это и к лучшему?

Подношу к лицу жасминовый венок и вдыхаю полной грудью сладкий аромат.

– Прости, мама, – шепчу, – я не смогла найти себе мужа. Того, с кем проживу остаток своих дней. Прости.

Поднимаюсь на ноги, поправляю юбку, решительным движением срываю с головы сари.

– Но я помню все, чему ты меня учила, смотри!

Складываю руки на груди и начинаю плавно двигаться. Пусть сегодня лишь луна и река будут свидетелями моего свадебного танца. Руки плавно изгибаются в воздухе, повторяя движения, которым меня учила мама. Я сливаюсь со стихиями ветра, воды, во мне бьется пульс самой жизни, растекается по венам. Кружусь вокруг, изгибаю стан, я вхожу всем телом в водоворот природы. Наполняюсь ее силой, ее звуками. Из центра моего сердца поднимается песнь и звучит громко, наполняя изнутри ликованием. В бок, вперед, и снова живой рисунок рук, рассказывающих повесть. Но тут босой ногой наступаю на острый камешек, боль пронзает ногу, и я падаю на одно колено. Словно внутри резко отпустило пружину. Закрыв ладонями лицо, я опустилась на колени и горько зарыдала.

– Киара! – вдруг раздался испуганный голос.

Вскидываю голову и вижу фигуру Эдварда. Бежит так, словно произошла беда. Уже возле меня, бросается на колени. В глазах застыли страх и отчаяние. От былого лоска не осталось и следа.

– Что с тобой? Ты ударилась?

Он принялся ощупывать мою ногу, я же не могла перестать таращиться на него. Среди тишины этого храма, в свете мерцающей луны Эдвард показался мне ненастоящим, каким-то сном или видением.

Заметив мой взгляд, Эдвард нахмурился.

– Почему ты такая бледная? Что-то случилось?

Но поскольку я не отвечала, он продолжал.

– Я отнесу тебя домой, твой отец волнуется.

И, не дав мне даже возразить, подхватил на руки. Я дернулась, выворачиваясь из сильных рук.

– Пусти! Пусти!

– Нет, – отвечает хрипло, прижимая сильнее, – тебе надо в дом, вызвать врача.

Эта его забота, ничем не прикрытая тревога в глазах ранили в самое сердце, и я с удвоенной сильной заколотила ему в грудь.

– Отпустите меня! Отпустите! Иначе я лишусь чувств! Мне противно! Противно быть с вами!

От моих слов Эдвард, казалось, оторопел и наконец опустил меня на землю.