Глава двадцать четвертая

Не хотелось ехать домой. Голова разрывалась от мыслей и жгучего негодования. Как я могла верить этому подлому англичанину? Не иначе в меня вселился блуждающий темный дух, которыми полнятся джунгли! Пея любила рассказывать нам с сестрой и братом всякие жуткие истории про души тех, кто прожил свои жизни настолько гнусно, что не удостоился перерождения даже в червя. Вместо этого им навечно уготовано скитаться по земле бледными тенями, пугая запоздалых путников на дорогах. Говорят, когда на закате кричит дикий павлин, он предупреждает о том, что такая несчастная душа поблизости.

Верный Рахул неохотно согласился выполнить мой приказ о возвращении в поместье без меня. Немногословный индиец неожиданно стал крайне несговорчив, и наконец, поняв, что проще сдвинуть с места дикого буйвола, чем его, я попросила вернуться за мной ровно через два часа.

И теперь я устало брела по пыльному тротуару, по обеим сторонам засаженному пальмами. От палящего зноя и переживаний тонкий шелк платья намок на спине, тонкие холодные струйки неприятно сбегали по бедрам к коленям, влажные волосы выбились из-под кокетливой шляпки, и пришлось торопливо заправлять их обратно при помощи гребня и зеркальца.

Обведя губы модным оттенком красного и убедившись, что снова похожу на дочь богатого французского плантатора, я вернулась к своим невеселым думам. Мне нужен был совет! Да, вот оно! Совет человека с большим жизненным опытом. Как поступить в такой ситуации? Я стала мысленно перебирать друзей и знакомых, к кому бы можно было обратиться с подобным вопросом. В результате, самым подходящим человеком казалась Тала Вилар, кузина Франсуа Герена. Она умело крутила мужчинами с восемнадцати лет, расходясь с одним и тут же сходясь с другим поклонником. Она даже умудрилась выскочить замуж за какого-то то ли уругвайца, то ли парагвайца, но этот странный брак продлился всего пару недель, после чего латиноамериканец уплыл обратно в Монтевидео, а Тала уже купалась во внимании нового увлечения по имени Стивен, профессионального игрока в крикет. Да, Тала Вилар могла бы подсказать, как быть в моем непростом случае, когда условия фиктивного брака нагло и бесцеремонно нарушает мужчина, прекрасно осведомленный об уязвимости прав женщины в нашем обществе. Тала подсказала, как правильно себя вести, какие риски при разводе. Пока что выходило, что как только Эдвард подпишет бракоразводные бумаги, все деньги, все восемьсот тысяч пиастров, останутся в руках у Фейна, я же останусь в круглых дураках.

Ноги сами собой вывели меня к набережной, здесь дул прохладный бриз и даже притаился за деревом разносчик холодного чая. Высыпав ему в руку горсть монет, я с жадностью принялась пить напиток, пахнущий тертой ванилью и мякотью лайма. Задумчиво облокотилась на высокий парапет и устремляю взгляд на быстрые темные воды, сверкающие в лучах солнца.

– Да, Тала Вилар, – срывается вздох с губ. Но тут же вспоминаю о том, что легкомысленная француженка уже давно уехала в Европу, как, впрочем, почти вся золотая молодежь Лаоса. Оставалась лишь Мари Дюпон. Но милая соседка по плантации, до захода луны зачитывающаяся романами Виктора Гюго и с придыханием цитирующая «Эндимиона» Джона Китса, понимала в отношениях с мужчинами еще меньше, чем я, она верила в прекрасных рыцарей, бросающих алые розы на балкон своих дам сердца, и мечтает однажды отправиться в путешествие на Аляску, где по легендам существует волшебная страна, по которой текут реки золота.

Мысли невольно обратились к образу моей Джии. И тут же глухой удар в грудь напомнил о том, как давно не было вестей от сестры. Ее мудрый совет, ее ласка могли бы успокоить и направить меня на верный путь. Но Джи в далекой Америке, и когда мы сможем свидеться с ней одному Будде было известно. Получается, не остается ничего иного, как идти за советом к мужчине. Снова перебрав все возможные варианты, я остановилась на сухой фигуре месье Жаккара. Все-таки я все еще надеялась, что мне удастся уладить проблему законным путем. Не может быть, чтобы невозможно было вернуть то, что по закону принадлежало мне!

Набравшись решимости, я поднялась и уверенным шагом направилась к центральной площади, на которой условилась встретиться с Рахулом. По дороге возле меня то и дело спешивались французские офицеры и галантно предлагали помощь. Я хорошо понимала их тревогу – на улицах было ни души. И хотя я не чувствовала необходимости в сопровождении, несколько юных офицеров проехали рядом со мной до самой площади.

Сев в машину, немного успокоилась. Темные глаза индийца внимательно следили за мной в зеркале и ждали приказа.

– Отвези меня в контору месье Жаккара.

Двигатель заревел, и машина повезла вперед.

Старый адвокат как раз собирался обедать, когда я появилась на пороге небольшого двухэтажного дома. Первый этаж которого был полностью отведен под контору, тут за столом важно восседала помощница месье Жаккара, мадемуазель Пуди, сорокалетняя строгая дама с гладко зачёсанными волосами, содержащая всю многочисленную картотеку клиентов в безукоризненном порядке и безошибочно по виду перешагнувшего порог посетителя определявшая говорить ли о том, что месье Жаккар готов принять, либо перенести встречу на какое-нибудь число через месяц. В соседней комнате, душной, с одним единственным вентилятором видавшим вероятно еще победоносное шествие французских войск по едва возведенному из руин Вьентьяну, трудились трое клерков месье Жаккара. Они едва подняли красные уставшие от долгого чтения глаза на вошедшую мадемуазель Пуди, следом за которой несколько неуверенно шествовала я.

– Конечно месье Жаккар уже вышли на веранду для обеда, – пояснила строгая помощница, оценивающе пробежавшись по мне взглядом. Особенно долго ее глаза остановились на рубиновом перстне кшатриев. Мне, Джии и Даниэлю полагалось носить подобную фамильную реликвию постоянно, но по разным причинам мы делали это не всегда. Джи все время казалось, что громоздкий перстень совершенно не сочетается с современными короткими платьями и жемчужными нитями. Я же, даже когда носила сари, не хотела смущать и без того кротких лао нашей плантации, а Даниэль… Последний раз он надевал фамильный перстень при жизни матери, но после возвращения из Англии, я ни разу не видела его на нем. Потом уже брат признался отцу, что подарил драгоценность какой-то актрисе в Лондоне за проявленную к нему благосклонность.

С некоторых пор, особенно после свадьбы с Эдвардом, я стала носить перстень каждый день. Даже сегодня я надела его поверх кружевной перчатки и с шелковым платьем нежного сливового оттенка. Для меня это означало связь с моим родом, внутреннюю опору, в которой я пыталась найти силу, но в глазах мадемуазель Пуди подобная демонстрация столь кричащих украшений было с одной стороны доказательством финансовой состоятельности посетителя, с другой – признаком дурновкусия.

– О, мадам Фейн! – Жаккар поднялся из-за стола и склонился к моей руке. – Я бесконечно счастлив, что вы удостоили меня чести составить мне компанию за обедом. Прошу вас.

Он рукой поманил мальчика вьетнамца, и тот через секунду уже вливал в мой бокал прозрачный сидр.

Отколов шляпку, отдаю ее слуге, а вот с перчаткой пришлось повозиться, предварительно сняв тот самый перстень, а уже потом кружевную ткань, которая, казалось, намертво прилипла к влажным ладоням. При этом я старалась придать своим движениям грациозную небрежность, старый адвокат с невозмутимым терпением дождался, когда я смогу приступить к разговору.

– Месье Жаккар, благодарю за приглашение, но, по правде говоря, меня привело к вам срочное дело, – наконец произнесла я, после пары глотков холодного сидра.

– Я весь во внимании, мадам.

Запинаясь и краснея, я постаралась объяснить как можно доходчивее французу, чего хочу. Развод и возвращение своего наследства. Все. Мне не нужно ни пиастра из денег Фейна, ни тем более его имущество.

– Ваши притязания вполне справедливы, мадам, – качнул головой Жаккар. – Но боюсь, что при разводе денежные средства остаются в распоряжении супруга, нежели супруги. Естественно, за исключением тех случаев, когда сами семейные пары не улаживают возникшие финансовые споры.

– Улаживают? И каким же образом? Через суд?

– Да, мадам, либо по решению суда, либо в результате переговоров.

– Переговоров, – это слово вызвало невольный смешок. – Можно подумать речь идет о двух государствах, ведущих войну.

Моя ирония понравилась месье Жаккару, и на его загорелом морщинистом лице засверкали зубы.

– А разве это не так, мадам?! – вздохнул он, возводя руки к небу. – Разве на семейном фронте не бывает так же, как и на полях битвы. Кто-то побежден, а кто-то победитель, а, как известно еще со времен древних римлян…

– Победителей не судят, – бормочу угрюмо и тут же ловлю многозначительный взгляд старика.