Лотос Серебристый (страница 36)
– Мой один французский друг сегодня утром поведал мне, что к ним в контору приезжал Эдмонд Марэ и выкупил целых три билета на твое имя на пароход «Святая Лаура», отходящий через десять дней из порта Сайгона. Собралась уезжать? Но решила прихватить свое наследство?
Гнев вскипел в жилах. Занесла руку и хотела как следует ударить по этой ухмыляющейся самодовольной физиономии, но реакции англичанина его не подвели. Эдвард перехватил мою ладонь и с жадностью прислонил к горячим губам.
– Что же мне еще сделать, Киара? – выдохнул он, а от его дикого темного взгляда стало невыносимо горячо внутри. – Я в совершенном отчаянии, даже восемьсот тысяч пиастров не могут удержать тебя возле меня. Что мне еще придумать? Какими цепями приковать, чтобы ты больше никогда не могла покинуть меня?
Этот горячий шепот, эти руки, что прижимали так крепко, подняли внутри жаркую тревожную волну, выжигающую все на своем пути. Не осталось ничего вокруг, только он. Не дав опомниться, Эдвард притянул за талию к себе и сразу поцеловал – сильно, жарко дико.
– Эдвард, пусти…
– Нет…
И снова прижался губами, не давая возможности, что-то сказать, оттолкнуть. Рывком потянул на себя, уводя прочь от лестницы в соседнюю сумрачную комнату, позади хлопнула дверь, отрезая нас от всего мира. Я еще пыталась вырваться из этого плена, еще надеялась на спасение, но Эдвард сжал меня почти до боли, его губы соскользнули с моих губ к шее, погружая в удовольствие, сладостное, тягучее. Рывком дернул зеленый шелк с плеч и прижался долгим жарким поцелуем сначала к ключице, а затем ниже и ниже… к нежной ложбинке между грудями, и мне становится страшно и до безумия хорошо. Зарываюсь пальцами в его волосы и со стоном откидываюсь. Я не могу больше сопротивляться его силе, его ласкам, его поцелуям… Я хочу его… до безумия…
Платье было сброшено на пол, следом упала и легкая кружевная комбинация, стянув тонкое белье, Эдвард подхватывает под ягодицы, склоняется к обнаженной груди и на мгновение замирает, словно зачарованный ее красотой, я выгибаюсь в его руках, моля не останавливаться, вцепляюсь в его сильные плечи…
– Эдвард…
И тут же припадает губами к розовому нежному соску, вырывая из моего горла стон. Хочу еще! Больше поцелуев, больше его. Он уже сбросил с себя пиджак и жилетку, я ревниво дернула пуговицы на белой рубашке, и наконец добралась до его гладкого возбужденного до предела тела. Веду рукой по его груди, по напряженному животу… Эдвард рвано втянул воздух, расстегнул брюки, и еще теснее прижал меня к себе, и я ощутила твердые мускулы его бедер между ног. Он опустил меня, дрожащую от предвкушения и желания, на кровать и навис сверху, и я потянулась к нему сама, руками обвивая за шею, притягивая к себе, смотря в его потемневшие от желания и страсти глаза. Его губы снова на моих губах. Несколько мгновений жаркого жадного поцелуя, и он уже ласкает мое колено, чуть отводит его в сторону, ведет пальцами по внутренней стороне бедра, я вздрагиваю всем телом от этой сладостной муки.
Склоняется надо мной, смотрит так пристально, что я задыхаюсь, не могу больше…
– Киара… – жаркий шепот-стон на моих губах. Резкий толчок.
– Эдвард…ммм…
Тело пронзает резкая боль и жар. Я вонзаю ногти в напряженную спину Эдварда и выгибаюсь в его руках, откидываю голову. Эдвард задвигался, все сильнее и сильнее, до его хриплого дыхания, до моего стона. Сладкая нега и томление, невыносимое блаженство. Еще и еще… Его сильное мускулистое тело, его ласки, то грубые, то нежные, обжигающе горячие. Мне мало…
– Эдвард… – стону в голос.
Еще толчок… еще…
Терзает мои губы, движения шальные и глубокие… Мыслей нет, ничего нет… все это сгорело в жарком огне…
Эдвард сжал мои бедра, сильный толчок. Мое тело дрогнуло, изогнулось от сладких спазмов. Эдвард рухнул на меня, придавив всей тяжестью, хрипло дыша в висок. Замираю с широко распахнутыми глазами, слышу стук его сердца, сквозь пелену доносится пение птиц из приоткрытого окна. Наши влажные от удовольствия, переплетенные тела.
Поворачиваю голову и встречаюсь с серыми глазами Эдварда.
– Моя Киара, – выдыхает он, – только моя…
Притягивает к себе и накрывает нас тонким покрывалом. В кольце его горячих рук я быстро засыпаю, уставшая и счастливая.
Глава двадцать седьмая
Солнечный свет пробивался между ставнями и освещал кровать и задернутый балдахин. С улицы то и дело доносились возгласы босоногих рикш, развозивших пассажиров, и гудки проносящихся машин.
Это утро было самым сладостным и прекрасным в моей жизни, наполненным яркими красками и стуком счастливого сердца. Словно все вокруг за одну ночь преобразилось, стало прекраснее, приобрело новые совершенные формы, и даже воздух, наполненный ароматом листвы из сада, ослепительно искрился и сиял.
Я вздрогнула, когда горячие губы коснулись моей шеи, но не открыла глаза, боясь, что тем самым поцелуй прервется. Казалось, уже невозможно испытать большего блаженства, чем то, которое мне подарили эти губы ночью, ту упоительную сладостную боль, тот всепоглощающий жар, те сводящие с ума ласки, но теперь, когда Эдвард жадно выцеловывал нежную впадинку ключицы, тело отозвалось ревнивым голодом. Я ощущала его прикосновения так остро, что хотелось кричать. Невозможно сладко и больно.
Не в силах бороться со все более возрастающим тягучим наслаждением, запускаю пальцы в волосы Эдварда и выгибаюсь. Больше! Поцелуев. Ласк. ЕГО! Хочу больше! И не знаю, когда смогу насытиться.
– Ты наконец-то проснулась, моя принцесса? – хриплый голос Эдварда искрится смехом. – А я все ждал у твоего одра, как верный арап, когда же раджкумари соблаговолит открыть свои прекрасные очи, напоминающие индийские изумруды. Боялся потревожить сон, и все же не смог побороть искушения. Осознание того, что ты моя, моя целиком, сводит с ума, не дает дышать…
Договорить он не смог, так как вновь припал к моей шее, как измученный жаждой скиталец припадает к прохладному источнику.
Сквозь приоткрытые ресницы вижу его лицо. Эдвард уже побрился, и от загорелой кожи шел терпкий аромат дорогого одеколона. Каштановые волосы были тщательно зачесаны назад, но теперь, когда я вновь взъерошила их, они падали ему на глаза. Одеться он тоже успел, белые льняные брюки и белую рубашку, правда последнюю не застегнул, и теперь я с жадностью рассматривала красивое крепкое тело своего мужа. МОЕГО МУЖА. От этой мысли сердце застучало еще сильней и стало нечем дышать. Казалось, осознание того, что мы с Эдвардом в самом деле женаты, пришло только сейчас. И оглушило, настолько это было нереально. Эдвард – мой! Только мой!
Ревниво веду пальцами по загорелой груди Эдварда, ныряю под рубашку, чтобы ощутить мускулы плеч, прижимаюсь ладонями к крепкому животу, и с наслаждением слышу, как Эдвард судорожно втягивает воздух. В горле бьется пульс, губы колет сотни иголочек. Что со мной? Я не могу остановиться… Мне мало…
Касаюсь застежки брюк и вздрагиваю от возбуждения. Эдвард накрывает ладонью мою руку, словно останавливая. Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом. Диким. Жадным. Пугающим. Секунда… Тянусь к нему, и наши губы сливаются в один неистовый жаркий поцелуй. Не надо слов, ничего не надо. Только ОН. ЕГО поцелуи, ЕГО ласки.
И вот уже брюки и белье скинуты на ковер, а я ревниво стягиваю рубашку. Мне нужно все его тело. Откидываюсь на шелковую прохладную простынь и обхватываю ногами бедра Эдварда. В этот раз уже не было боли, только непередаваемое наслаждение…
Стол стоял накрытым к завтраку на первом этаже. Вышколенная английская прислуга в темно-синей форме, белоснежных фартуках и в перчатках прислуживала за столом. Даже за границей Эдвард любил жить как английский лорд. Темнокожих лао здесь нельзя было встретить, словно этот дом был маленькой Англией посреди знойного Лаоса. Завтрак также представлял собой английскую респектабельность. Ни тебе жареных нутовых лепешек, ни острого прохладного супа из водорослей. Я с тоской скользила взглядом по жареному бекону и тостам.
– Если ты чего-то желаешь, моя дорогая, повар незамедлительно это приготовит, – Эдвард внимательно следил за мной с противоположной стороны стола.
Эта европейская манера супружеских пар сидеть по разные концы обеденных столов всегда казалась мне странной. За рядом блюд я даже с трудом могу видеть лицо Эдварда. И это мне не нравится, но безупречное воспитание помогает справиться с недовольством и выдавить улыбку.
– Все в порядке… завтрак великолепен…
Эдвард улыбается, я же спешу отвести взгляд.
По правде говоря, внутри меня бушевало смятение и растерянность. Теперь, когда голова немного прояснилась, я вдруг с ужасом осознала, что не знаю, что делать дальше! Все изменилось слишком быстро! Еще вчера вечером я ненавидела Эдварда и мечтала лишь об одном – забрать материнское наследство. Сегодня же… Я? Кто я теперь?
Незаметно вздыхаю и рассматриваю рукава нового шелкового платья, пастельного пудрового оттенка с плиссированной юбкой и нежной вышивкой на лифе и рукавах. Мое вчерашнее платье было безнадежно испорчено, и Эдвард, заметив мои тщетные попытки кое-как застегнуть крючки на спине, громко засмеялся и позвонил в мастерскую мадам Женье, чтобы сделать срочный заказ самого модного и дорогого платья, которое имелось в наличии. Меньше, чем через полчаса смуглолицый доставщик привез покупку, завернутую в надушенную бумагу и перехваченную фирменной ленточкой мастерской мадам Женье с вензелем хозяйки.
Эдвард, стоя у меня за спиной и покуривая сигару, с хитрым прищуром наблюдал за тем, как я разворачивала его подарок.
– Что же, дорогая, ни восторга, ни горящих глаз? – с улыбкой протянул он, заметив, как я замерла перед вышитым шелком. – Конечно я не индийский раджа, но клянусь, что окружу тебя неменьшей роскошью. Вот увидишь, когда войдешь в наш дом в Лондоне.
– Миссис Фейн?
Я вздрогнула, возвращаясь в реальность. Седой слуга держал сияющий серебряный чайник.
– Да? – растерянно хлопаю глазами.
– Не желаете ли еще чаю, мадам? – повторил слуга.
– О, да, конечно…
И коричневая тонкая струйка льется в фарфоровую чашку. Передо мной на тарелке уже лежала яичница, бекон и тонкий пшеничный тост. Беру вилку и кладу в рот. Медленно жую. Совсем нет соли, а про перец и говорить не стоит. Скольжу взглядом по столу, в поисках солонки, и нахожу на той стороне возле локтя Эдварда. Он уже давно погружен в чтение свежего выпуска «Вьетьян Ньюс Дейли».
Открываю рот, чтобы попросить его передать соль, и так и замираю…
Как мне теперь к нему обращаться? Мистер Эдвард? Муж? Дорогой? Просто Эдвард? Или у него есть ласковое домашнее прозвище? Какое? Эдди? А вдруг так его звала леди Кингсли? В один миг мыслей в голове стало так много, что застучало в висках, а ладони вспотели. Хватаю чашку и судорожно выпиваю обжигающий чай.
– Все хорошо, дорогая? – интересуется Эдвард, выглядывая из-за газеты.
– Да, все хорошо, – улыбаюсь, из последних сил стараясь не высказать того, что так и крутилось на языке. Кто мы теперь друг другу? Что-то изменилось? Ты забираешь меня в Лондон? А как же твоя мать? Твоя невеста.
– Эта страна катится в пекло, – задумчиво произносит Эдвард, переворачивая страницу газеты, – самое благоразумное, что можно сейчас сделать – это все продавать, выводить средства и уплывать ближайшим теплоходом.
Его слова оглушили меня, вмиг изгнав иные тревоги и волнения. Уезжать? Так значит…
– Ты уезжаешь? – слова срываются быстрее, чем я успеваю их остановить.
– Да, – кивает Эдвард, не открываясь от газеты, – фабрики я продал одному местному сумасшедшему, который еще верит в их прибыльность, и мне только остается закрыть некоторые дела в рудниках на севере, и можно сказать, что я прощаюсь с Лаосом. Этот бизнес-проект себя изжил.