И щит дрогой⁴⁰ разбит, да в щепки под горой,

И лук оборван, и колчан пустой.

Вот и погиб, в сыром болоте, наш герой.

Так и помянем, так и пир долой!

С полей сухих повеял смрад,

И сам рассказчик уж не рад,

Когда позор зарос бурьяном,

Где рать легла глава́ми⁴¹ даром.

Ась стар Китеж невидим взору,

Да не доступен и Гермесу – вору.

Но в сие место нам дорога далека,

Не приведут туда старинные веха́⁴².

Давно уж солнце скрылось за буграми

А тучи спять за дивными холмами,

Никто не отзовётся уж в ночи,

Слетели с то́полей грачи,

Будь, милый, добр,

И не ворчи.

В пучину пал Буян,

Помпеи скрыл вулкан,

Везувий пепел с жаром раскидал,

А волны поглотили остров,

То ж касается и тех, кто не нашёл в сем сказе о́стов⁴³.

Эллада от копыт трясётся,

Наш Прометей на Русь несётся,

Да пред собой держа копьё,

В подземное ступил ко́пьё⁴⁴.

Зажёг бессмертный он огонь,

Развеял трупов всюду вонь,

И возвеличив пламя,

Вонзил он в ска́лу си́е света знамя.

От кня́жих сил, да и от простого люда,

Затеялась, да на Руси, большая смута.

Вцепились братья в братьев,

Деды в дедов, отцы в отцов,

А мо́лодцы, да в мо́лодцов.

Бу́йны-ба́бы цел не оставили ни кос, ни платьев,

А бра́вы-во́ины – ни копий, ни серебряных да латьев⁴⁵.

Спать на печи не захотела вошь,

Извозчик же седой в руке не держит вожжъ46,

Дорогами загла́в47 заведует грабёж,

Бгатырь бродатый уж не дюж,

Стал от распутицы глазами кос, да неуклюж.

Блудницы водят хоровод,

Бандит сидит на царском троне,

Не стра́шны им и трудности невзгод,

Покуда их дела прописаны в законе.

Ярмо несёт на шее раб,

Покуда волей слаб.

Невежа тянет за собою полный воз,

Набитый всякой чепухой,

От чьих семян повырастало ж столько лоз,

Что горб, от всяких там рогоз⁴⁶, трещит дугой.

Бедняк, де скрыт за прочною решеткой,

В чертогах бедности своей,

Так, что не вывести всех вшей железной щёткой,

Да всех клещей, сосущих кровь своих же сыновей.

И сам спаситель горько б плакал,

Узрев сие разорение святых,

Руины дел своих же б он оплакал,

Обрывы жизней струн витых.

Угас в окошке огонёк,

Злой бог⁴⁷ унёс, да в закрома денёк,

На волю выпустил из клеток сплетен стаю,

Беспутные по всем дворам, да навели и вой и лаю,

Что некуда бежать, от острых слов, плетей и языков,

А мы радеем встать над выжженным клеймом,

Не смея снять своих оков,

Гордимся мы своим изысканным умом,

И под конец, насытимся посмертным же венком.

Меж тем князьки от мёда и вина,

Всё утирают рты,

Им в уши льёт весёлая игра,

Высокая палата празднеством полна,

И гул, и шум стоит за три версты.

Бушует пир,

Среди могил,

Среди чумы –

Бояре пропили умы!

Да и прибу́дут к им с похмелья мудрые думы́!

Потом уж ты не отрекайся от тюрьмы и от сумы.

Паломник боле не собирается в поход,

Ему богов стал надоедлив род,

И не поможет уж Атлант держать тяжёлый небосвод,

Тогда он точно упадёт на голову невеж,

А супроти́в, не хватит на Руси средь городов высоких веж⁴⁸.

Дорогу в сторону давно не охраняет Хель⁴⁹,

Покуда стариков младит душистый хмель.

Зеленый змий бездонным сделал кубок,

Да жажду углубил, чтоб не напился сим вином приблудок⁵⁰,

Покуда впредь его и дрём и сон, не потревожил злой поступок,

Чтоб из горла́ того, он, кубка пил,

Да чтобы с губ его гранёный кубок мёртву воду лил –

Так чтоб на чистом поле, тот бедняга, не по́днял больше вил,

От расслабления ума, да без труда работу пьянкой прекратил.

Ядро разрухи угодило прямо в грудь,

Персею храброму – едва ль живому, но отнюдь,

Свободно нам нельзя ещё вздохнуть,

И слякоть, муть – всё портит долгий путь,

А ископыть⁵¹ мешает глину с колее́ю,

Покуда жизнь герою дорога,

То не расстанется он с нею,

Олимпа же вершина высока,

Лететь с неё, да кубарем невмоготу,

Хватаясь за надежды налету,

Пока ещё ведь не упал, не ведаешь вставать нужды,

Когда уж ты с колен поднялся – то ноги целые нужны.

Мораль завяла в звонкой тишине,

Её забыл полить виновник,

И конь дорогою застрял в сырой дрязге,

Забыл путь указать сановник,

С обочины кресты стоят,

А на казнённых вороны, и оперив хвосты, сидят,

Сухие петли, да под тяжким грузом всё скрипят,

В глубоких ямах скрыты совести заботы,

С сих пор в глухих умах уж стёрты песни ноты.

Сырые казематы ждут своих друзей,

Как бьёт напором с выси вниз ручей,

Так бьётся о решётку узник головою,

Противится он муки вою,

И истязанию души душою,

Да с жаром бьётся лбом и молится в тиши,

Но откровенья дверь ему и не откроется,

Скорее уж совсем закроется,

Как к счастью, да на крыльях воли не спеши,

Хотя, сим изнурительным тупым трудом

Какой и есть грешок, да и замо́лится,

Но от разрухи в голове, всё ж запустеет отчий дом.

Настал тот час, открылся низменный ломбард,

О том, как Фауст душу дьяволу продал,

Вам не споёт уж нынче бард,

Как из-за пазухи тот вынул тощий горб,

И под залог скупой, за увеселение черта отдал,

Как магисте́рский камень не спасёт уж нищих орд,

О том, как нынче ценится распутницы младое тело,

О том, как нынче низкий грех давно – не белым-бело.

О том, как можно падать без предела,

И запустить совсем благое жизни дело.

А можно ль ранить разум словом?

Лишь поразмыслив вслух о новом?

О чём совсем не ведает Шекспир,

И сам король великих лир,

Но проницательность его хвали -

Ведь он кумир! –

Все лавры наперёд собрав,

В стихах чудесных чуть соврав,

Едва ль теперь потомка пьесой удивишь,

Когда в награду слово лишь сулишь.

И впредь уж не закрыть пристыжено лица,

Чтоб не видать земного преступленья,

Когда сомнения толпы пожрут богов сердца,

Чьи набожны и так скучны рассудка повеленья,

Тогда уж разорвутся путы вяжущие словом гнев,

Мы созерцать на век останемся, всего на миг присев,

И после пира мусор весь волною смоет утренний прилив.

От взмаха буйного все разобьются чаши, наполненные горем,

Трагедией дневное небо разразив, и бурей сине море.

Сотрём ладонью же аттическую соль мы с мёртвых губ,

Друзей же наших, каких принёс когда-то в жертву душегуб,

Сотрём же всякие улыбки, слезами горькими запив,

И боли вздохи и стенанья, уйдём мы навсегда – забыв,

Окончим путь, к мечте божественной приплыв,

И бросим якорь мы в Элизия залив.

IV

И шепчет дьявол, во всём хуля богов,

Летит, не чтя границ и берегов,

Одно лишь слово – рухнет мир,

Одна лишь песня – и не услышать лести лир,

Один лишь миг и рухнет низ,

И жизни смысл решит всего один каприз.

И не узнает странник белых роз,

Покуда стебель не возрос.

Настала полночь звон пробил,

Распутства дух средь океана душ удил,

И всё смеялся, в пляс пускался – думал петь,

Но разорвал о скалы сеть!

Тщеславным планам шёл конец,

Но вовремя ему худую весть принёс гонец.

Лукавый дух велел собраться ратью,

Руководить желал великой тёмной знатью!

Дух распутства, дух лукавства,

Дух безделья и безверья,

Дух вранья и тяжкого житья,

Дух вражды и суеверья,

Их полно́ пороков племя,

Уж настало их заботы время!

Меж тем, безумный дух на крыльях страсти роковой,

Всё мчит и мчит, да не находит за горой,

Ни упоения, ни славы!

И вдруг летит пред ним орёл двуглавый,

Вздымаясь ввысь, блестит пером,

А клюв его набит же чистым серебром.

Дух алчный жаждет адской лавы,

И камнем падает лукавый,

Он полон злости, хочет кары,

Всё мчит к безумию земли,

Вслед оставляя судна жизни на мели.

Крылатый рвёт на части бедные сердца девиц,

От совести померкшей, готовых падать ниц,

Честолюбивый замысел его толкает жар со дна нутра,

И для греха, созрев, всё ожидает тот утра́.

Дух ненасытный, дух забвенный, всё ищет в душу узкий лаз,

Да упиваясь пламенной любовью, стыдясь, не прячет всюду глаз.

Не мучает его вина,

И кровь от сладострастия черна,

Осталась ли хотя б одна душа ему верна?

Иль все потухли в тяжкой муке,

Иль он порочит честь всего лишь от великой скуки?

Не существует для него разлуки!

И нет счастливых дней,

Когда же вместе, просто, чьи-то руки,

Когда танцует свет среди теней ветвей.

Скрыв за наве́сом ухищренья,

Крылатый демон, день и ночь, готовил похищенье,

Готовый на любую низость, отрёкся от души спасенья,

Открыл врата, наполнил мир скупою злобой, да великим униженьем,

Посеял воину он всяк позорно пораженье,

Отверг, тем самым, белый свет – сердец потухших исцеленье,

Впустил могучий дух, Блаку́ру-Бестию⁵², а сам пошёл на пониженье!

И затряслась земля,

И Зевс упал и скрылся в глубине,

Да возопил от ужаса Аид в земной коре,

Сам Посейдон затих в своей глухой норе,

И никакой мудрец уж никогда не изречёт глагола совести,

Ведь совесть та на чёрном дне!

Пером и летописец не напишет повести,

Ведь повесть эта плавает давно в людской вине.

Дымит, ревёт с небес огонь и жар кометы,

И разом превратились в черепицу все монеты,

Да затупились копья и мечи,

Повсюду очерствели и хлеба и калачи,

А солнце скрыли грозно тучи,

Повеял ужас, страх могучий!

О боги!!! Явился к нам, да не колосс на глиняных ногах,

Не миф, не призрак и не горный белый великан,

А женщина – на златочёрных жеребцах,

Да Белокура-Бестия – Титан!

Летит за горизонт на колеснице,

И не мешает злоба этой бледнолицей,

Всё жечь, всё рушить, да всех сечь,

И воеводе не даёт народ собрать, да веч.

И лучше так в борьбе за правду полем лечь,

Да опрокинуть вековую смуту с рабских плеч?

Чем поневоле мучеником стать,

И показать свою робеющую стать?

Клоака крыс заразных расплодила,

Чума и горе люд губила,

А Бестия смеялась и наглела,

Напором, страхом непокорных одолела,

И повернула вспять сих храбрецов,

Какие ж после предали своих родных отцов.

Осадой города и крепости брала жестоко,

А в битве же с Персеем потеряла одно око,

И опрокинув наземь силою умелого стрельца,

Да стёрла Рим с земли лица!

А опосля, в жаровне адской заколола агнца́,

По ветру раскидав рукою все остывшие угли и зыбкий тлен,

Повсюду разметала прах младого и лихого удальца,

В обитель жаркую свою понабрала рабов, да в страшный плен,

Сем разорив и мир, и множество вселен.

Зияет черная дыра

На месте Вавилонской башни,

Чей купол держится едва,

И рушится от дел земных столь важных,