Готов упасть он в про́пасть,

И навсегда же в ней пропа́сть

Что в этот миг толпа спиной подпёрла стены,

Но рассыпается их общий дом и превращается в руины,

Пускают дым среди равнин пожары,

Для обнищавших приготовлены сырые нары,

И опустение грозит земле,

Покуда истина блуждает в белой мгле.

Мир рухнул, не выдержал он тяжести бесстыдства,

Набрался человек великого постыдства,

Затрепетало вновь заоблачное небо,

И выпали холодные с небес дожди,

Обрушилось заветное монахов кредо,

И ты уж ясную погоду от богов вовек не жди,

Сам дух безверья заложил надгробья арку,

Когтями разорвал уверенности арфу.

О! Знания – какие сходят с плеч,

Когда же книгами ты топишь печь,

И голова пуста, и набираешься сноровки,

Как плут, как ловкость рук у рыночной воровки,

Твой ум становится хитёр и проницателен,

А персонаж твоей судьбы, характера – столь отрицательным,

Что дух безделья ухватив тебя за хвост,

Унёсся в даль, духовно обокрав – прохвост.

А лицемеры и безмерные лгуны

Зовут к себе на пир горой,

Но попадая на объедки,

Вкушаешь голые мослы,

И видишь, как улыбки едки,

Что взорваны общения мосты,

И отвернувшись в сторону, уйди готов порой –

Куда подальше от ехидных скрыться,

И одиночеством, да в тишине, да до бесчувствия напиться.

Спокойно смотришь ты,

Как дух вражды взбирается горой,

На фоне смерти дружбы вековой,

Забавы ради барствуют и зависть

И презренье, в предместье под скалой.

Они – немудрые и праздные всему виной!

И он, худой творец, пороков адских чтец,

Рисующий себе любимому, сверкающий венец,

Берущийся за кисть, сгущает краски все смолой!

Дух тяжкого житья, углём всё топит печи,

Обманщик сей, на площади стоя,

Толкает пламенные речи,

И нет рабочему у домны уж житья,

Крестьянин сухарями зубы крошит,

Тулуп его стал уж совсем худой,

И ест он на обед один горошек,

Вкушает хлебушек с дорожной лебедой,

Всё это запивает он водой,

Не оставляя за собой ни капель, и ни крошек,

И нет ему нигде волшебного боба,

Покуда в огороде прорастает бузина.

Основа бытия погибла, во имя славной Геры!

Мучительно и звучно – от острия самой Мегеры,

Навеял ветер локонами страх,

Своею скорбью распугав всех райских птах.

Сатир на поле прямодушия,

Посеял семя малодушия,

Слезами радости пожертвовал он грёзам смех,

А телу голому – облезлый старый мех.

Одной рукой залез к себе в худой карман,

Другою угодил в лесной капкан,

Беднягу вызволил дико́й сапсан –

Так из капкана в когти угадил,

Да фрукты растерял и флейту изломил,

Вино нечаянно на землю тот пролил –

И праздный пыл сем охладил,

Веселье ж смертью омрачил,

Да хищно птицу вдоволь накормил!

На молодость дурные сглазы шлёт,

Из зависти оглохшая старуха,

И в сту́пе воду палкой мнёт,

Для злого нынче слуха,

Едва краснея перья рвёт,

Кладёт себе под брюхо,

Да низко целый век живёт,

Но всё ж в немилости помрёт,

И не избегнет старчества недуга.

Покуда волен делом подстрекатель,

Событий времени гадатель,

На ухо веет языком,

А сам доволен пятаком.

В мирских интригах главный прорицатель,

Гнилым не брезгует словцом,

И мнит себя отчаянным дельцом.

Всегда за спинами снуёт,

И правильный всегда совет даёт.

Наушник⁵³ редкий сто́ит всех добыч,

А сплетник меткий – веских смыслом притч.

Пригретый ябеда – карманный простачёк,

Де, кривотолк и перетолк – сырой оброк –

Худой молвы обещанный зарок.

Столь жалкий хам,

Смеётся тут и там,

От наглых голосов стои́т и шум и гам,

Глумится и над бедами всерьёз, стараясь всё опошлить,

За прошлое житьё, желает всё припомнить,

И надо лишь ему о грубости напомнить,

От правды веянья аж кипяток страстей вскипит,

И маска лицемерия, да в бок, с кривого рта слетит,

Под ней то и скрывается пещерный троглодит⁵⁴!

Тогда ж ещё пророк,

О простоте души изрёк –

И как благая весть всецело победит,

И как Фортуна – светлость,

На крыльях журавля к нам в руки прилетит!

Ума калека злом пристыжен,

Да на судьбу свою обижен.

Как говорит – слюною брызжет,

А смотрит – в поисках кинжала рыщет,

Чтоб под ребро врагу вонзить,

Чтоб сильным, мужественным слыть.

И жертву глупости своей высматривать готов,

Покуда не найдёт, среди таких же глупых дураков.

И лучше с умным злато потерять,

Чем так – с ума калекой, силы в споре растерять.

Ступая узкою тропой,

Проходишь ею спуск крутой,

И вольно дышишь с лёгкой головой,

Но вот испа́рина стоит стеной,

И белой адской пеленой.

Блаку́ра день и ночь проклятия метает,

Над купола́ми в небесах летает,

Да о господстве мировом, трясся копьём – мечтает.

Её ханжа, игрой чужой душой, всё развлекает,

И веру златоглавую земным добром⁵⁵ тот укрепляет,

Мошной трясёт, и плату собирает,

И толстою рукой подачки загребает.

Дымит ладаном, ставит свечи,

Трудясь, молясь, во истину страстной предтечи,

Нет слаще для него, заблудшей в вере, дичи,

Нет сладострастнее, чем целомудрие даве́че⁵⁶.

Тело ж рыхлое разорвано на части,

Нужды, виновной лишь от части,

В грехопадении придворной масти,

Да в отупении, ваятеля, рабочей снасти⁵⁷,

Куски её разбросаны по всем земли углам,

По всем роскошным бархатным зала́м,

Где воля вольная гремящим музыкой бала́м.

И кое-где, её хоть пруд пруди, собра́лось ва́лом,

Хоть забирай всё сразу – даром!

В глухой деревни по полям взошла потре́ба⁵⁸,

И пу́сты очутились погреба́,

С базарами случилась кутерьма,

По закромам прошлась лишения погре́ба⁵⁹,

В амбарах ж чуть осталось хле́ба,

И так суровы сло́ва гласного доимки⁶⁰,

Покуда тяжки власти недоимки⁶¹.

Поэзия наполнилась слезами,

А музыка глухими голосами.

Народа вопли носятся безумно,

От Дона до великой Сены,

И как, из века в век, руины Трои

Той скорбят о красоте Елены!

Ошибок вымысла не повернуть уж вспять,

А духи времени давно уж крепко спят.

Вот слово молвит сила страсти:

– Не избежать любви напасти,

И ей не важно – шут, король –

Какую кто играет роль.

И чтоб ковёр не съела моль,

Мораль навета сыпет соль.

А робость силе шлёт привет,

Любовник гол, да не раздет,

Не нарушает скромности завет:

– Скажи, ты любишь, али нет? -

И ждёт, вздыхая тот ответ.

– Люблю сводить с ума и красно девицу и статного плута! –

Была чертовка такова!

Ей вздохи, ахи – стали тошны,

Страницы песен нынче пошлы,

Она мелодией цепляется за нити,

Почём, и чувств и дум хитёр пленитель –

Её интриг осведомитель.

За плату звонкую найдёт ключи в греха дворец,

Натурой разменяв златой черво́нец,

Закроет де́вица ларец.

Да не чужда ему и честь,

Так и расправа по нутру, и месть!

От голода уж зверь ревёт,

От жажды дно сухое лижет -

Чернилами так строки выводя,

Любовные он письма пишет.

Зарёкся притязателю⁶² отмстить,

И доверху бокал вином залить,

Единым залпом оный внутрь опустошить.

– О, искуситель, – молвит дева,

Забыла заповеди Ева.

– От злободневной скуки ты спаситель! –

Но яростный триумф,

И вкус влюбленных сочных губ – её обворожитель!

Но сей порок и скверный рок,

Её под старость лет к себе в берлогу уволок,

Где разорвал её, да в клочья –

Предсмертья седовласый волк.

А Бестия завидев серп из далека,

Вцепилась в горло простака,

Она в крови ведь знает толк,

Пила её – а тот умолк.

Гнилого упыря взяла в наместники,

А генерала главного в изменники,

И потянулись вслед за ней помещики,

Искать наживу и дары,

Их скупость и намеренья – как мир стары.

Помещик дикий два алтына отберёт,

На них же, как собака на скирду, помрёт!

Едва ль на нужды он хотя бы рублик то вернёт,

Скорее шею сам себе свернёт!

Блаку́ра ведает в дарах,

Как и в жестоких злых богах,

Она стихий души и чувств богиня -

Скупая алчная княгиня.

Её державный атрибут –

Покуда черви не пожрут!

Все духи мчатся на поклон,

Вселяясь в тело, в плоть –

Разносят всюду смрад и вонь,

Чуму и зараженье,

Им горе – упоенье!

А устремляясь, машут – вон!

У трона ползает змея,

Хитрит и льстит восточная лиса,

Целуют демонице ноги,

И веселятся – нету мочи!

Цари наряжены в шутов,

И шут танцует – он таков!

И развлекать и тешить

Бестию всегда готов!

В переплетениях,

Интригах сложных,

Порочных связях,

В чувствах ложных –

Замешена царица,

Она губить людей

Большая мастерица!

А ты спеши, друг, жить,

И прекрати тужить

О бедствиях и помутнении рассудка,

О тайнах выданных врагам,

В потоке слов и предрассудков.

Возьми своё, летам не поддавайся!

А в старости уж постарайся

Собой остаться,

С умом своим не распрощаться!

На истины жрецов смешно порой смотреть -

Дают глазеть на то, что сами могут не узреть.

Обманчив вид, изменчив облик,

И заблуждения заманчив блик,

Но не дано понять им и того,

Как образ истины велик.

Им утешение – гордыня знаний,

Она им служит для прикрытия незнаний.

И как сошёл Перикл к обычным рыбакам,

Уж не сойдёт и часть ума к великим дуракам!

И хоть сто раз ты объясняй порядок мужикам -

Они тяжёлым житиём учёны,

Им смысла жизни мёд приносят пчёлы,

И лишь бы целы были чёла.

Напротив ж, знатная особа,

Не любит сок науки выживать,

Да любит не особо много знать,

Из простоты черпать не любит дум,

Для этого её уж не заточен ум.

Замёрзнув – чти огонь, сгорев – чти холод,

Мир заново ты для себя открой – дорог он новых полон,

Изведав новый путь,

Ты не забудь должок богам вернуть,

И так же не забудь о продолжении его,

Так в жизни суждено

К итогу всем прийти, и не упасть на пол пути.

Не рой другому яму,

Не только спьяну

Туда легко попасть.

Такие выдумки отставь -

На трезву голову

Ты месть оставь!

Живи же смолоду

Не мстя, и не коварствуя,

И для души во благо царствуя.

Ни то, из собственных капканов,

Не вызволит тебя, да и пяток болванов.

Порой, теряют люди человечность,

А свинья – свинственность,

И рьяно так храня беспечность,

Нескромно оголяют рыло и воинственность.

И каждому остаться бы на месте,

Но какова овца без шерсти?

Овчина выделки не стоит,

Пока в себе она покоит

Невзгод и бед плешивость.

И этим заслужив никчёмную паршивость,

Как тот баран не помнящий,

Становишься беспомощным,

Всем телом ощутив ретивость