Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы (страница 8)
К нему подсаживается рыжеволосая девица, окутывает его волосами и обнимает. Садится на колени.
Зигфрид:
– Хочу я растворить себя
В неведомой мне легкости земного бытия,
Как в отражении воды, где волны стихли,
Я вижу как несбыточны мечты, как страсть, огонь и пламя приутихли.
Я вижу в отражении далекое ничто,
Как смерть вдали за горизонтом ждет,
Как в страсти и любви уже совсем никто
Не утопает, и хочется вернуть весну из мая.
Мне хочется вернуть ту молодость, тот сеновал, морозную погоду,
Тот запах снега, звезды, млечный путь,
Для этого мне стоит лишь уснуть навечно, все начав с начала.
Ведь время оставляет лишь воспоминанья, и все счастливые мгновенья не удел, их ждут забвение, со временем земное угасанье.
Мне хочется вздохнуть, и все в одно мгновение, вернуть
Начать с начала, жить, любить и умирать.
Мне хочется страдать, и жить, без злобы, злости и обиды,
Чтоб доброта и верность не были забыты.
Распутница:
– Утешься плотью и грехом,
Быть снизу, будь верхом,
Ты жажду утоли, напейся,
А хочешь посмеяться – смейся,
ты слишком много рассуждаешь,
Ты между этим многое теряешь.
Хоть стал ты стар и безутешен,
Но кто и в старости в своей не грешен?
Вкуси разврат и ласки жрицы,
Сгори в пылу огня блудницы.
Тень:
– Открой глаза, горит свеча уж долго,
Налили здесь тебе сполна, теперь довольно.
Давай-ка осмотрись, прекрасно ли лицо твоей девицы?
Но если присмотреться, то копыта у нее, как у ослицы.
Оставь его, еще не время, не на земле сгореть его удел,
Его судьба лишь бремя,
А мы с тобою не у дел.
Зигфрид опускает взгляд и видит копыта, слышит, как они стучат о дощатый пол таверны. Старик пытается высвободиться, но девушка сжимает его шею сильнее и начинает душить, затем перепрыгивает через него и садиться на шею, Зигфрид вскакивает и начинает кружить, падает, проститутка смеется и болтает ногами, погоняет его. Зигфрид видит, что вокруг собрались черти, грубые, черные, сидят за столами, и сверкают белыми белками глаз и желтыми зубами, они смеются над ними, и он чувствует стыд, чувствует себя жалким, в то время, как Тень спокойно сидит и смотрит на вакханалию.
Но тут тень встает и черти с испугом прячутся кто где, кто-то лезет под стол, через окна, вдруг в комнате темнее, темнеет и лицо тени, тень вырастает до потолка и лик его становится ужасно властным и грозным.
Тень:
– Довольно! Не твой перед тобой
Несчастный, и не тебе он уготован,
Слезай и вон отсюда, чернота!
Низвергнись вниз долой, ни то беда
И злобное проклятье жду тебя!
Блудница:
– Твои слова убоги, они как яд текучий сквозь ушные щели
Проползают, отравляя божественные, мирские как дела и цели.
Что знает о страданьях тот, кто не испытывает их
И никогда не будет,
Живет века без них,
Мы вечно жаждем жизни, чувств,
Удар нам по лицу как дар
Господ жестоких, беспощадных,
Готовых нас судить нещадно,
Свой грех и черноту скрывая и окропляя ее святой водой,
За богоугодными делами – им ничего, а нам всю спину раздерут кнутом!
Ты злобный черный и могучий, ты тень всего и ничего,
Закончим разговор, задуй свечу!
Тень:
– Исчезни, мне нет доверия тебе,
Ты врешь, уйди, мне нечего рассматривать во тьме.
(Проститутка исчезает, она стонет и повизгивает, теряет обличие, и тряпки ее рвутся об острые предметы, гвозди, косяки, обо что угодно, словно прилипают к ним, от боли она вскрикивает и видна шерсть из под одежды, с лица ее стекает грим).
Тень:
– Встань, Зигфрид. Негоже ползать на земле, как скот,
Смахни со лба холодный пот,
Чертей смахни по сторонам,
Всё сделай, грубой силой, сам.
Я мрак, я тень,
И страх я нагоняю на чертей,
Его храню в себе,
Как очертания во тьме зверей,
Пока есть время, дорогой,
Храню твоё я тело и покой.
XI
Тень отворачивается. Произносит монолог.
Тень:
– Все разговоры на земле кем завтра быть
Построены на том, как жизнь прожить…
Казалось бы, всё просто, но чувства наши тем омрачены,
Что всё-таки конечны мы.
Не можем мы всего исправить, натворив,
Убив иль оскорбив, кому хватает духу подавить
И стыд другого «я» похоронить в себе навек,
Пока он не истек, хватает сил лишь всё пустить на самотек.
Меняется ли человек, дела творя, затем обдумывая их,
Меняется – уверенно скажу, но всё старье, как лишний груз
Он тащит в гору и концу пути, воспоминанья отпустив,
Изнеможенный, и не всегда счастливый, он ощущает, как сжимает грудь.
Как силы предают (а иногда и сыновья), как все проклятия в итоге искривляют старика.
Ведь молодому не понять, как жизнь проходит вся
И без остатка, как остается до конца
Едва два вздоха.
Как протянуть бы до утра,
Ни век, ни два.
XII
Тень и Зигфрид появляются у края скалы бушующего Моря слёз в аду. Зигфрида хватают призрачные руки и тянут к обрыву.
Тень:
– Пора! Бушует море, гром и молния сверкают,
Солёная вода – все слёзы тех людей,
Которые страдают
По твоей вине,
Обрыв – конец твой, тони же в глубине!
Зигфрид:
– Вешу я на обрыве, помоги,
Куда завёл меня?! Обманщик ты!
Я упаду!
Тень:
– Так падай, Падай!
Зигфрид:
– Тону, спаси!
Тень:
– О нет, едва дотронусь до тебя,
Злодей, ты душу захотел вернуть?
Ищи её в илу!
Зигфрид:
–Тону!
Тень:
– Да, да, идёшь ко дну.
Слезами море ты наполнил сам,
Тираном для других ты стал,
За это счёт особый,
Ты сам судил других, но сам себя приговорил!
Зигфрид тонет в море и идёт на дно.
Тень:
– В слезах лишь тонет тот,
Кто тяжестью своей обрёк
Страдать других,
И до конца убогих дней забыв о них.
Конец.
Август 2023 года.
Поэма вторая. Блакура
Блаку́ра
Поэма о людской сущности, про вечную борьбу добра и зла – одним словом – про всё человеческое.
I
Древо копья разбито в щепки, ударом молнии с божественных небес,
Под гнётом волн и бури громкой,
Огонь принёс вам Геркулес!
Наверх и тьму и водные валы́ со дна толкает буйный бес,
То, всё-таки, когда душа чиста – имеет больший вес.
Пусть гнёт утёс неумолимая волна,
И дует ветер, вздувая горные вершины,
В Валгаллу дух, порой, зовёт война
И О́дин пишет кровью бравые былины.
Миг роковой судьбы – низводит дружбу друг
До низменных и малодушных мук,
Так сильно бренен дух, и даже время тленно,
Великий ум, на суету вокруг,
Да смотрит ленно.
Презрительно взирает мудрость, да отгоняет мух,
От манны пролитой на землю –
Нет! Такой уж участи себе – я не приемлю!
Вовек жилья не сыщет сытый странник,
Голодный не узрит великодушных ваших шаек,
Поистине, лжеца не сыщет плут,
От ваших наглых слов, и баек –
Освободился я от тесных пут.
И нет вам озорных, весёлых балалаек,
Свирель свою закончил беглый Лут1
Сейчас, своей рукой, вам злато раздаёт
Совсем уж дохлый Молох,
Чуть, слышите? И звон стоит,
И тихий шорох?
Мамона шерстью по металлу трёт,
Гефест роняет молот,
Чтоб золота кусок осла привлёк –
Не хватит сил и у богов!
Хотя на блеск его и падок глупый олух.
Хоть и горька́ вам счастья чаша,
Её когда-то осквернил закон,
Да пусть и так – ведь воля ваша,
Украсили дома свои вы хрусталём,
И золотом, и райским пеньем,
Плясуний заманили вы силком,
Врата вы сторожите страстным рденьем,
Но жалкий ваш удел – простой канон!
Во век работой занят весь народ,
Правитель ею занят,
Юродий2– да ведь какой же он урод?
Он лишь судьбою обделён,
Душою он ранимый!
Да только рыжий чёрт везде снуёт,
И омут мутит гривой,
Кипит и сталь – кипит чугун
И дым затмил Аида.
Куда, о, смотришь ты?!
Слепа, иль ты глуха – Фемида?
Да апостол ты, иль остолоп?!
На что взираешь ты с небес высоких?
Иль ты возвысившийся гот3
И райских врат тебе удел убог?
Да – соглашусь – хиреет род,
И пусть! Когда ступеней круть,
По скалам путь пологий –
Когда душа черна, к вершине истины –
Вас не поднимут ноги!
Что вам не плюнь – то вам роса!
Что не скажи – всё вздор,
И даже смерти не страшна коса,
И ангелов –
Сих херувим нравоученья – не укор!
Родителям не хватит слов,
Что на ките – слонов4
Таков же ваш, хулителей, сетей улов!
И всё зовёт навязчиво стезя,
Всё манит, манит!
И мудро старцы говорят,
Горбатого – могила всё исправит –
Сосновый гроб, и правда ведь, ничуть не давит,
Хоть праведник, да есть такой – молитвы в грош не ставит,
А груз и бремя на душу ему всё давит, давит!
Так и смотри, петля невзгод возьмёт, да и удавит!
Кому что дорого – то и растёт,
Кому процент, кому брюшко́ и жаркий пыл,
Кому не хватит и Авги́евых кобыл,
И стойла к ним, да императорских хором,
Кому и мало чарки внеземной5
Слегла обдать бесстыжий пыл,
Как пьяницам не надоест глотать любимый ром,
Так алчность жмёт на шее узелок и ждёт,
Пока каприза славный час придёт,
Чтоб сяк обогатить своё нутро,
Чтоб сладок сон был наутро́.
От страсти кровь кипит,
Гремит безудержно Олимп,
Арес стучит, всё точит копья, да старчески ворчит.
И те́рпок запах вин, да всё кипит за небом винодельня,
Пусть даже льстец получит лести нимб,
То вам уж не уйти, за ваши преступленья!
От кары совести посмертной, на одре мук,
От жизни скук –
От бога проведенья!
О! Что вижу я? Да это что за привиде́нье?!
От духа тёмного, от Мефистофеля,
Что, разве нет спасенья?
А что нам Гёте говорил,
Когда он Фауста пером цедил?
Иль в этом преступленье?
Нам позабыть тропу распутства и безделья?
Тропу насмешек – лицемерья,
Что стоит нам, всем позабыть –
Всем разом!
Людей земных предубежденья,
Да мелочность, беспутство суеверья?!
А коль повинен я,
То в чём моя вина?
Как беса приняла, как в том писании, свинья?
Не принял духа я,
Гнилого смрада, да ядовитых слов,
Жестокие, на смерть всех обрекают!
И, Её, великий благодетель, её – саму любовь!
Из уст своих изрёк их пустослов –
Химеру6 чьи дерзкие сыны, на смех всё поднимают!
О, вы вруны-песцы!
Словесные вы самодуры и блудцы,
О ваш язык я вытер ноги,
На ваши головы проклятья сыпят боги!
Чьи имена хулите вы?
Чьи образа в очах так ста́ры вам, да и убоги?
Но не уйдёте вы, от срамной и худой молвы,
О, добровольный раб,
Смери7 желания свои,
Как низок был ты, как и слаб!
А я безропотно смирю судьбу,
А жизнь смирит судьбина.
Ведь чувство состраданья –
Не дикий волк, не северная льдина!
Сердец печаль – растопит аль,
Сей изобилья рог я принесу,
Ко трону созерцанья,
И так пойду с самим собою на свиданье!