Но пока краснеть Генри Беллу приходилось только от рассказа школьного воспитателя о том, чем его сын занимается вместо молитв и уроков. Если бы только они знали, как Уилл хотел скрыться в книжках от устремлённых на него взглядов и стереть пальцы, исписывая страницу за страницей. Лишь бы не чувствовать липких разговоров за спиной на своей коже и не оглядываться, проходя мимо вчерашних товарищей. Хотя, кажется, щедрое пожертвование в благотворительный фонд одного из знакомых вновь расположило его сына к Уильяму, а следом и его дружков. Жаль, их не было на сегодняшнем вечере – так он не чувствовал бы себя одиноким, стоя посреди кипящего людьми бального зала.

Воротник тугой удавкой обхватил шею, и Уилл просунул за него два пальца, пытаясь оттянуть накрахмаленный воротник. Даниэль сделал последний глоток, потряс флягу, высунув язык, словно на него еще могли упасть несколько капель драгоценной жидкости, а затем разочарованно выдохнул, закрутил крышку и спрятал пустую ёмкость обратно во внутренний карман.

– Ладно, – он хлопнул в ладоши и слишком резво для выпившего подскочил на ноги, – пойдём. А то нас обоих начнут искать. Мне еще невестку развлекать придётся весь вечер, пока мой кузен занят слишком важными и деловыми вещами.

– То есть курит сигары и пьёт бренди?

– Да. Как заправский пассажир первого класса. Будь у меня возможность, купил бы ему билет на «Титаник». По доброте душевной.

Даниэль мягко рассмеялся и помог Уиллу подняться. Он отряхнул его костюм и, жестом предложив пройти обратно к гостям, поспешил открыть дверь на кухню, из-за которой доносился запах еды, сворачивающий желудок в бараний рог. Уилл понял, что не ел с самого утра, а маленькие канапе не могли удовлетворить юношеского голода до сытной пищи.

Зал встретил их выстрелами хлопушек, шумными официантами, разбивающими фужеры об пол благодаря шатающимся гостям, и покрывшимся от злости багровыми пятнами лицом отца Уильяма. Он возник перед щурящимся от яркого света Уильямом слишком внезапно, чтобы можно было увернуться от цепких пальцев, схвативших его за ухо.

– Ты где шлялся, бесстыжий мальчишка? – отец с силой выкрутил хрящ, заставляя Уилла беззвучно закричать от боли – вокруг были люди, и привлекать внимание еще и своим криком означало бы навлечь на себя еще больший гнев отца. Молчание и смирение. – И что у тебя за внешний вид? Посмотри на себя! – Генри Белл наклонился и, продолжая выкручивать ухо, зашипел Уильяму в лицо: – Чтоб завтра же избавился от своей чёлки. И приведи себя в порядок. Не заставляй мать стыдиться. Надеюсь, хоть на это у тебя совести хва…

– Простите, мистер Белл. – Рука отца стала неожиданно еще более тяжёлой чем обычно, и Уилл пригнулся вслед за ней, выворачиваясь и пытаясь рассмотреть, что происходит. – Это я его задержал. Даниэль Куэрво. – Чужая рука пролетела в сантиметре от лица Уилла навстречу отцовскому рукопожатию. – Вы наверняка знакомы с моим братом. К слову, ваш сын просто чудесный собеседник. Давно не встречал таких начитанных школьников.

Генри Белл резко отпустил Уилла. Отскочив от отца, он прижал руку к горящему от боли уху и нервно начал его растирать. Как будто это могло ему сейчас помочь. Даниэль стоял напротив хмурящегося отца, держа руку протянутой, и как-то коротко намёками кивал на неё, мол, было бы неплохо ее уже пожать. Генри Белл же в ответ только сверлил Даниэля взглядом, а затем хмыкнул и, раздражённо поджав губы, бросил взгляд на Уильяма.

– Хм, что ж. Хоть на что-то он сгодился.

Будь у Уилла возможность – он тут же провалился бы под землю. Только бы не краснеть от слов отца и ощущения собственной ненужности. Лучшая частная школа штата, учителя, бегающие вокруг него на цыпочках, и личная гувернантка в детстве, казалось, должны были сделать из Уильяма человека. Как считал его отец. Вместо этого из Уилла вырос своевольный мальчишка, не заботящийся о чести и репутации семьи, для которого личное было важнее общественного, а понятия долга просто не существовало.

Кажется, отец говорил ему что-то еще, но Уильям перестал его слушать ровно в тот момент, как они вместе вышли из кабинета директора, а единственным вопросом, который крутился в голове, был: «Что теперь будет с… со мной?» Слишком эгоистично для человека, который еще неделю назад признавался кому-то другому в любви. Но Уильям давно принял правила этой игры.

Отец дышал тяжело и медленно. Его плечи вздымались вместе с грудью, и он вздрогнул, когда рука Даниэля легла ему на плечо и медленно похлопала.

– Ну будет вам, мистер Белл, так говорить о сыне, – Даниэль расплылся в приторно-вежливой улыбке и выхватил у проходящего лакея бокал шампанского. – Мне кажется это излишним.

– Излишним? А позорить семью своим внешним видом не кажется вам излишним? – отец поперхнулся воздухом от возмущения.

– Вы тоже были молоды, мистер Белл. Кажется, вы примерно ровесники с моим братом. Вспомните, себя в… – Даниэль взмахнул руками с такой силой и энергией, что вино выплеснулось из бокала прямо на полосатый костюм Генри Белла, а затем посмотрел на Уильяма: – сколько тебе лет?

– Семнадцать, – насупившись, буркнул Уилл.

– Вот! – громко выкрикнул Даниэль на ухо отцу Уилла, так что некоторые люди вокруг них обернулись, услышав вопль несмотря на раздающуюся со сцены музыку. – В семнадцать лет! Юность! Прекрасно время, чтобы совершать ошибки и находить свой собственный путь.

– К счастью для него, искать путь не придётся. Уильям готовится поступать в Джорджтаун. Будет лет через десять прокурором Чикаго.

Отец сиял каждый раз, как произносил эти слова перед друзьями, а Уиллу оставалось только усердно делать вид, что ему интересна юриспруденция, по ночам с фонариком зачитывая до дыр учебник по биологии и повторяя идиотские растения, их строение и разницу между покрытосеменными и голосеменными. Хотя не представлял, как это сможет ему пригодиться в дальнейшем.

Даниэль скептично заглянул в бокал, словно там могло что-то плавать на дне – кроме будущего Уильяма в фамильном доме, – и хмыкнул:

– Не рановато ли ему?

– В самый раз. В тридцать у любого уважающего себя мужчины уже есть семья и куча ребятишек. Вот через пару лет женится и порадует своих стариков.

– Что ж, я всегда знал, что мы с Анхелем не слишком уважаем себя. – Даниэль насмешливо хмыкнул. – Ему тридцать три, а он только собрался жениться.

– Вовремя от спохватился. Вот я считаю…

Договорить отцу Уильяма не дали. Высокий девичий смех разнёсся по залу, ударившись о барабанные перепонки, и растворился в пузырьках бокалов. Уилл обернулся: прямо на них мерцая расшитым стеклярусным кружевом бежала миниатюрная блондинка. Она обернулась и не заметила, как врезалась в него – пришлось схватить ее за плечи и чудом сбалансировать, чтобы не повалиться на пол. На радость отцу. Дышала девушка тяжело. Большие оленевидные глаза метались взглядом по сторонам. Маленький вздёрнутый носик смешно раздувал крылья с каждым вдохом, а пухлые губы были приоткрыты. Она была симпатичной. Достаточно симпатичной, чтобы привлечь к себе внимание Уилла.

Даниэль возник рядом с Уильямом неожиданно, едва не наступив на ногу.

– Мария, что?..

– Мы с подружками так… – она осеклась и быстро заморгала ресницами, перебегая взглядом с лица Уильяма на Даниэля и обратно, – так…

– Что вы делали?

– Мы… бегать.

– Бегать?

– Ага. Бегать. Очень много. И быстро.

– Вы очень много и быстро бегали и…

– Твой брат. Я убе… убегала от твоего брата.

Казалось, этот маленький диалог дался девушке с большим трудом: ее лицо напряглось, она медленно дышала и открывала рот, чтобы подобрать слова, а затем разразилась на Даниэля громкой и длинной тирадой на испанском, из которой Уильям – выслушивающий все это прямо в своё лицо – понял только «друг» и «Даниэль». Остальная речь Марии оказалась для него непередаваемой какофонией корриды и фламенко.

Даниэль слушал ее спокойно и кивал через каждое слово. Когда же Мария замолчала, он медленно отпил шампанского из бокала, закатил глаза и, пожав плечами, выдохнул:

– А, ну это все объясняет. Порой мне и самому хочется сбежать от Анхеля. Но он найдёт меня даже на том свете.

Что объясняла речь Марии, Уильям не понял. В отличие от Даниэля, чьё лицо теперь выражало вселенскую скорбь, как и половина лиц жителей Чикаго в ночь принятия Сухого закона. Разве что тогда она через секунду сменилась алкогольным безумием и вечеринками до утра.

Отец недовольно хмыкнул и залпом осушил свой бокал.

– Практически, как тот немец, – он выплюнул последнее слово с такой же силой, как маленький Уилл выплёвывал овсянку с топлёным маслом. – Слыхали какую он недавно резню устроил в еврейском квартале? Опять не поделили бухло. Еще и Нью-Йорк лезет в наши дела. Коллеги поделились, что они ввозят через порты товары несколько другого сорта. Хотя у них есть некоторые… проблемы с Филадельфией. Иногда я радуюсь, что мы от них далеко.

– Это не наше с вами дело, мистер Белл. – Даниэль обворожительно улыбнулся, и неожиданно Уилл почувствовал, как вместе с его носом начали гореть и щеки, и поспешил переключить своё внимание на притихшую перед ним Марию. – И уж тем более не моё. Я врач, вы адвокат. Давайте делать свою работу, а нашпиговку свинцом оставим профессионалам. Помяните моё слово, скоро начнётся резня, на фоне которой все капризы этого немца окажутся детскими играми. К слову, – Даниэль снова взмахнул руками, облив отца Уильяма вином, – кто-нибудь вообще знает, как его зовут?

– Нет. – Генри Белл скупыми движениями отряхнул повисшие на пиджаке капли. – Его даже никто не видел. Некоторые говорят, что он бывший офицер прусской армии. И дезертир. Сбежал и теперь запугивает нас здесь. Я же считаю его обычным сумасшедшим. Кажется, – Уилл услышал едкие насмешливые нотки в голосе отца, – это по вашей области, мистер Куэрво.

– Предпочитаю быть бедным, зато без подобных клиентов.

Даниэль ответил ему той же интонацией и той же манерностью, от которых у Уилла по коже пробежали мурашки. Никто не осмеливался так разговаривать с Генри Беллом в приличном обществе. А в неприличном отец Уильяма появлялся только для юридических консультаций и сокрытия улик, которые могли бы опорочить доброе и честное имя его клиентов.

Уильям было отвернулся, чтобы попросить взглядом помощи у приплясывающего рядом Даниэля, но слабые настойчивые подёргивания за рукав, обратили на себя его внимание. Мария заглядывала ему в глаза, как маленький преданный щенок, и приподнималась на цыпочках, чтобы оказаться поближе к лицу Уильяма, как бы он ни пытался отстраниться.

– А вы… Как вас звать?

Она улыбнулся. Кротко и нежно, чуть засмущавшись и опустив взгляд в сторону.

– Уильям… Белл, – Уилл неловко кашлянул; слова сухим скрежетом пробрались по его горлу, врезались в забитый кровью и кусочками ткани нос – стоило скрыться в туалете и избавиться от них, но Уильям совершенно забыл – и наконец спрыгнули с его губ прямо в распахнутое настежь сердце девушки.

Что было совсем некстати для Уилла.

– Уи-ильям, – Мария протянула его имя, как горячую карамель, но едва ли обожгла об него язык.

– А вы кем будете? Ой, простите мне мои манеры. – Уилл поёжился, и пригнулся, когда рука отца пролетела в миллиметре от его макушки. – Могу я поинтересоваться вашим именем?

– Это, мой друг, – вклинился Даниэль и, приобняв девушку за талию, наконец отцепил ее от Уильяма, – Мария Алехандра Фернандес де Сантьяго. Моя невестка. Будущая жена Анхеля. Если он, конечно, не проспит с похмелья собственную свадьбу.

Даниэль громко и похабно рассмеялся, продолжая придерживать Марию за талию, и Уилл поспешил поклониться, чтобы хоть немного сгладить ворочающуюся в душе неловкость от направленного на него умоляющего взгляда девушки.

– Замечательно. Рад знакомству, Мария.