Александр и сам не знал, чего было в его голосе больше: язвительности на слова детектива или непонятно откуда взявшейся грусти, тянущим чувство отдающей где-то в районе груди. Алан Маккензи никогда не казался окружающим примерным отцом, но сросшаяся левая рука кричала Александру, что вряд ли отец Эйлин был способен причинить ей зло. Скажи Алекс, что Эйлин шлюха – Алан скорее переломал бы ему все кости, а на голову дочери водрузил самолично сделанный нимб. Пусть даже слова Алекса были бы сущей правдой, о которой знали все в окружении.

– Согласно нашим записям, весь последний год мисс Маккензи посещала специалиста и принимала выписанные лекарства. У неё были, – детектив прищурился, вглядываясь в очередной новый лист в руках, – посттравматический синдром, начальная стадия депрессии и… «склонность к суицидальным мыслям». К счастью, это все лечится при должном внимании. И вот что интересно – за два месяца до смерти врач выписал ей удвоенную дозу, хотя до этого количество принимаемых препаратов постепенно снижалось.

– Так бывает. – Алекс беспечно пожал плечами и отвернулся, переведя взгляд на висящую над небольшим камином в углу голову оленя. И кто только додумался поставить камин в комнате, где все вспыхнет за секунду? – Видимо что-то пошло не так.

– Или просто кто-то сделал это намеренно, вступив в преступный сговор.

Элеонор, до этого все время молчавшая, издала победное «Ха!» – Александр так и не понял, чему его мать так восторжествовала, но скорее всего она была одной из немногих, кого смерть Эйлин Маккензи если не обрадовала, так ввела в лёгкое состояние приподнятого настроения. Будучи весьма консервативных взглядов, она никак не могла смириться с тесными отношениями ее дочери и лучшей подруги, которую та в один день привела в гостиную к родителями со словами «Познакомьтесь, это Эйлин. Она моя подруга». Алекс оскалился, вспомнив лица родителей в этот вечер и последовавший за этим скандал – он еще никогда до этого не видел Амелию настолько же уверенной в себе и неуступчивой. Он был даже готов ей поаплодировать, если бы ему глаза не мозолила Эйлин Маккензи.

– Детектив, смерть Эйлин была несчастным случаем. – Отец Алекса звучал хрипло и недовольно, словно ему было физически неприятно произносить имя дочери Алана. – Она оступилась на мостках и упала в озеро. Помочь ей, к сожалению, не успели.

– Да, оступилась. Но согласно опросу свидетелей она выпила не так много, чтобы достичь нужного для потери координации состояния. Мы считаем, что Алан Маккензи намеренно накачивал дочь таблетками, зная, к чему может привести их смешение с алкоголем. Несчастный случай – и крупная сумма уже у него в кармане.

Александр держался долго. Он даже досчитал до десяти, пока детектив и родители еще что-то говорили, но уже через секунду после того, как все смолкли, библиотека взорвалась его истеричным смехом. Александр смахивал выступившие на глазах слезы и прикрывал рот рукой, сотрясаясь в припадочных конвульсиях. Он задыхался от накатившего на него хохота и трясся над столом, хлопая себя по колену, как безумный, пока детектив и родители смотрели на него расширившимися от непонятных эмоций глазами.

Первым не выдержал детектив: он несколько раз снова щёлкнул ручкой и негромко прокашлялся – этот звук потонул в непрекращающемся смехе Алекса, и все же он остановился, подавив в себе последнее конвульсивное вздрагивание.

– Вас что-то рассмешило, мистер Куэрво?

– Александр, – прошипела над ухом мать, снова ущипнув его за руку.

– А-ха-ха, да вы просто послушайте себя. Алан Маккензи, – Алекс задохнулся воздухом и зашёлся низким грудным кашлем, несколько раз с силой вытолкнув воздух из легких в прижатый ко рту кулак, – договаривается с неким психиатром, тот выписывает Эйлин двойную дозу таблеток, и этими лекарствами Алан Маккензи травит ее. Вы… вы где вообще такую фантазию нашли?

– Не волнуйтесь, могу поделиться ею с вами при большом желании. Лучше расскажите мне, мистер Куэрво, не знаете ли вы причины подобного состояния Эйлин Маккензи? Все опрошенные утверждают, что в последний год она очень сильно изменилась. Все опрошенные нами знакомые утверждают, что это чувствовалось в ее поведении. Вам что-нибудь известно об этом? – детектив слегка подался вперёд, заглядывая Александру в глаза. – Что произошло год назад?

Смех мгновенно стих. И в библиотеке, и в голове. Словно его никогда и не происходило. Молча смотреть в глаза собеседнику всегда давалось Александру Куэрво с трудом. Но сейчас ему просто было нечего ответить. Пустота звенела в его голове, а маленькие оранжевые круги проплывали перед глазами, отдаваясь на языке желчным привкусом. Глухой тяжелый удар – висок пронзила резкая боль. Рука тут же вскинулась, и пальцы скользнули по абсолютно гладкой коже, единственным изъяном на которой были несколько жирных капель пота. Тихий вскрик – сердце забилось быстрее. И скрип закрывающейся двери. Кажется, он что-то забыл, что-то, скрывающееся за этими отдалёнными образами. Он хмурился, но думать оказалось физически больно: каждая попытка ухватиться за воспоминание, отдавалась в пальцах рук, в пояснице и между рёбер. Дышать стало больно. Александр пытался сделать вдох, но вместо того, только замирал, пока резкие электрические импульсы разливались под его кожей, вгоняясь иголками во все, до чего могли дотянуться.

Здесь было что-то важное. Что-то, чего он не должен был забывать.

– Вам, – слова хрипом вырвались из горла, раздирая его в кровь, – было бы лучше расспросить об этом мою сестру. Амелия бы с радостью рассказала все подробности личной жизни мисс Маккензи.

– Увы. – Мистер Калверт развёл руками и поспешил поджать губы, как будто ему действительно было жаль из-за произошедшего. – Надеюсь, мисс Куэрво скоро поправится. Это большая трагедия. – Он повернулся к отцу Алекса, коротко кивнув. – Искренне вам сочувствую.

– Врачи делают все, что в их силах. Мы, – Диего протянул руку через стол, беря ладонь жены в свою, – благодарны каждому, кто молится за Амелию.

– Господи, ну что за бред. Ну какой во всем этом смысл?

Три пары глаз разом посмотрели на сжимающего переносицу Алекса. Боль растекалась от носа прямо по лбу, огибала виски и растворялась где-то на затылке, стоило ему только тряхнуть с силой головой. Три пары глаз посмотрели на Александра своими сузившимися от сочившегося сквозь высокие окна в библиотеку струистого света зрачками. Он же мог только громко дышать, скрипеть зубами и продолжать сжимать переносицу, словно это могло хоть как-то облегчить неожиданно свалившееся на него ощущение ватности и подавленности. Словно он пробежал километров десять без разминки, а теперь еще и должен отжаться двести раз на время.

– Просто послушайте себя, – едва скрывая бившую его злость, процедил Алекс, поднимая голову. – Хватит говорить об Амелии так, будто вы ее уважали. Посмотрите на себя. Стайка лицемеров. «Врачи делают все, что в их силах», – писклявым голосом спародировал он отца. На расширившиеся от возмущения глаза Диего он только махнул рукой и продолжил: – Вы наивны или просто притворяетесь, что не понимаете? Вы… За эти недели вы не сказали ни слова об Амелии. Вы начали ремонт в ее комнате. Вы даже ни разу не были у неё в больнице, чтобы узнать, как она и что она все еще каким-то чудом жива. При всей тяжести ее состояния. – Алекс горько усмехнулся и покачал головой, пытаясь оторвать от подлокотника деревянного стула тонкую полосочку отделочного материала. – Зато искренне принимаете сочувствие от окружающих. Лучше бы проявляли его к тем, кому оно действительно было нужно. А вы, детектив, из всего города именно вы взялись за это дело. Именно вы, зная, что…

Алекс осёкся. Язык пересох, прилип к небу и отказывался отрываться от него, чтобы повернуться и сказать то, что застыло на его кончике. Нет, он не должен был говорить всего этого, он не должен был терять над собой контроль и показывать эмоции. Которых у него никогда не было. И все же пальцы мелко дрожали, отчего Алекс нервно сжимал их в кулаки под столом, а тёмный взгляд по очереди перебегал с лица детектива на отцовское и обратно.

– У вас есть дети, детектив?

Детектив замер. Его опешившее выражение лица еще долго будет являться Александру во снах. Он попал в точку и кажется, задел нечто болезненное для мужчины: на секунду на его лице проскользнула ярость, которая в следующее мгновение сменилась растерянность и отстранённостью. Он словно пытался сделать вид, что вопрос был задан не ему. Даже отвернулся, но уже через несколько негромких стуков секундной стрелки, снова посмотрел на Александра.

– Что? – словно не поняв, переспросил Калверт. – Ах. Да. Есть. Две дочери. Младшей пятнадцать. Подросток. Гормоны, бунт и «Папа, я вернусь только к утру».

– А старшей?

И еще одно попадание прямо в точку. Алекс бил наугад, не зная, подтвердит он свои догадки или же опровергнет, вогнав себя в неудобное положение, выбираться из которого впрочем не доставило бы никакого труда. Но, к счастью, теперь плечи детектива приподнялись, он втянул шею, а бледная веснушчатая кожа на лице и руках покрылась неровными красными пятнами.

Он оттянул узел галстука и крякнул:

– Она сбежала из дома. Когда ей стукнуло шестнадцать.

– О, поздравляю, детектив, у вас есть еще год, чтобы закрепить полученный эффект во второй раз.

Александр улыбался. Он наконец смог перетянуть эту небольшую игру на свою сторону и белый флажок каната практически пересёк черту, грозя скорую победу. Он чувствовал на себе взгляды родителей, но продолжал ухмыляться в обернувшееся бесстрастным лицо детектива Калверт. Его левый глаз слегка подрагивал, губы стянулись в тонкую бледную полоску, а под кожей шеи вздулись вены. Он сдерживал себя, но Алекс предпочёл бы иное развитие событий. Превышение полномочий прекрасно вписалось бы в картину уголовного дела против Алана Маккензи. И не в пользу полиции.

Листы негромко зашуршали – детектив смешно собрал их в одну кучу и попытался запихнуть в папку. Вместо этого они смялись по краям. Раздалось подозрительное шуршание разрываемой бумаги, и детектив уронил их обратно на стол, посмотрев на Алекса.

– Как моя личная жизнь относится к этому делу, мистер Куэрво? Я не очень понимаю.

– Уверен, что вы прекрасно понимаете, к чему я клоню, детектив. У вас есть дети. Две дочери. – Александр заёрзал на стуле, не сводя с собеседника взгляда, словно разорви он этот зрительный контакт, все его усилия окажутся напрасными. – И вы наверняка безумно любите их обеих. Пусть и не видели старшую уже… сколько лет?

– Десять, – сухо бросил детектив.

– Десять лет. Так вот, детектив, – Алекс рукой прижал последний лист документов к столу, не давая Калверту забрать его с собой, – Алан Маккензи был лучшим отцом, которого только можно найти в этом мире. Он один воспитывал дочь, давал ей все, чего она захочет, и он очень болезненно воспринял ее утрату. Вы должны понимать, что такой отец, как он, никогда бы не причинил время своему ребёнку. Единственному. И любимому. Кому угодно, но только не ей. И я еще жив только потому, что…

Он замолчал. Он был еще жив только потому, что забыл что-то важное. Висок запульсировал болью, и Алекс рассеянно мазнул по нему. Он моргнул – лицо детектива перед ним исчезло, библиотека погрузилась в полутьму, а копна длинных светлых волос, казалось, светилась в темноте. Вместо карих глаз полицейского на него теперь сквозь толстые стекла очков смотрели мокрые от слез васильковые глаза Эйлин Маккензи. Она сидела напротив него, намного ближе, чем детектив Калверт. Алекс мог рассмотреть и маленький старый шрам через бровь – кажется, она рассказывала о нем Амелии, – и то, как уродливыми краями зажила свежая рана на щеке. Он нахмурился: он не помнил этого шрама, когда они только познакомились.

Эйлин сидела прямо перед ним, глупо моргала своими большими близорукими глазами и то и дело облизывала искусанные до крови губы. Иногда она морщилась, и края раны расходились, позволяя крови проступить сквозь них на светлую кожу. Александр подался впредь и протянул руку, чтобы стереть их со щеки Эйлин…