– Согласен. Но тогда вместо одного меня будет целых четыре, а то и пять! – нараспев протянул Алан и, крутанувшись на каблуках, отошёл обратно к коробкам. – И мы все будем говорить одновременно.

Схватившись за голову и зарывшись пальцами в волосы, Уильям надрывно простонал и осел на усыпанную соломой землю. Спасения от Алана не было нигде: ни во сне, ни в душе, ни даже в могиле, из которой он тебя непременно достанет при большом желании. Алан Маккензи был вездесущим, и если бога в их мире не было, то Алан успешно справлялся с ролью надоедливого посланника небес, у которого на все была одна и та же отговорка про «неисповедимость» и «профнепригодность».

Которой он и сам любил частенько пользоваться, недоговаривая, обманывая и скрывая от Уильяма слишком многое, чтобы доверять ему по своей воле.

Но почему-то осознание этого накатывало на Уильяма, только когда он переступал границу миров. Реальность окатывала его, как водопад, смывая с кожи липкий туман наваждения Алана и заставляя выпутываться из илистой сети его цепких рук, желаний и капризов.

Сарай кружился вокруг него. Уильям вскинул голову, но единственным, что оставалось неподвижным – был стоящий посреди помещения Алан. Он смотрел на Уилла своими бледными водянистыми глазами, но теперь не разглядывал ни его одежду, ни его лицо – он смотрел сквозь него, как делал это каждый раз, когда рассказывал о ней.

Интересно, он когда-нибудь относился к Уильяму так же, как он относится к Алану?

Он когда-нибудь задумывался, сколько боли причиняет своим безразличием?

Губы Уилла скривились в усмешке: Алан Маккензи был слишком занят делами вселенной, чтобы обращать внимание на столь низменные человеческие проблемы. Весь мир – его игрушка, а Уилл – просто кукла с набитой соломой головой и шарнирными конечностями, выверни некоторые из которых и он уже никогда не сможет подняться.

«Он слишком эгоистичен, чтобы о таком думать…»

Все резко остановилось. Взгляд Алана отстранённый смягчился, и Маккензи шагнул в сторону Уилла, сложив за спиной руки. Он слегка наклонил голову на бок, как заинтересованный чем-то щенок, и, прежде чем сарай потянулся темным туманом пробуждения, до Уильяма донёсся расплывчатый тихий голос Алана:

– Поторопись, Уилл. Все становится действительно слишком серьёзно…

– Проснись и пой, Уильям Белл! Тебя ждёт еще очень много дел. А вот я ждать в отличие от них не люблю.

Кто-то дёрнул штору и в глаза Уиллу ударил яркий солнечный свет. Зажмурившись он перевернулся на другой бок и накрылся одеялом с головой, надеясь хоть таким образом спастись от наглого нарушителя его спокойствия. Но вместо того, чтобы оставить Уильяма и дальше нежиться в кошмарах, чья-то рука бесцеремонно схватила его за одеяло и стянула его вместе с Уиллом на пол, несмотря на недовольное бурчание.

Шарль Делакруа никогда не отличался правилами приличия и завалиться посреди ночи в чужую спальню было для него чем-то настолько же простым, как для Уильяма прооперировать перекатывающееся под руками сердце или наощупь найти в мышцах пулю. Шарль Делакруа хорошо делал в этой жизни только две вещи: руководил вручёнными ему сотрудниками Ордена и занимался сексом. Возможно, между этими двумя фактами была определённая связь, но Уильям не горел желанием проверять на себе.

– Знаешь, я всегда считал вас другими.

Голос Шарля раздался над ухом копошащегося в одеяле Уилла. Кажется, он случайно попал ногой в пододеяльник и теперь не мог выпутаться из этого тканевого монстра.

– О чем ты? – голова Уилла наконец смогла выглянуть из-под безразмерного куска одеяло, и он сонно-рассеянным взглядом слипающихся от влаги глаз попытался сфокусироваться на маячившем перед ним лице Шарля.

Француз улыбнулся и отпрянул, отряхнув с пиджака пылинки. Занятно. Он уже оделся.

– Вы, – он ткнул в Уилла пальцем, – американцы, обычно слишком замкнутые в себе пуритане. По крайней мере все, кого я встречал были именно такими.

– Уверен, если забраться в заброшенную французскую деревушку, тебя примут за дьявола и сожгут тут же на костре.

Уильям попытался снова выбраться из одеяла, но только несколько раз раздражённо взмахнул руками и обессиленно рухнул на пол, сдаваясь на волю этому жестокому миру. Ему давно не было так же спокойно, как сейчас, лёжа на полу посреди прохладной спальни закутанным в глупое одеяло. Без бубнежа Алана над ухом. Без его ехидных комментариев. Уилл даже не чувствовал на себя его пристального вездесущего взгляда. Казалось, Алана Маккензи никогда не было в его жизни, а Уиллу всего лишь двадцать лет и впереди у него еще вся жизнь. Он давно не чувствовал себя так же умиротворённо, пускай ему и снился кошмар, половины из которого он уже не мог вспомнить.

Кроме Алана в жёлтом платье в цветочек.

– Очень… забавно, – цокнул Шарль и, ленивой походкой проплыв к вычурному старинному креслу, рухнул в него, закинув ногу на ногу. Он смотрел на вертящегося на полу Уилла, сцепив перед собой руки в замок, а затем неожиданно спросил: – Кому ты мстишь?

Уильям замер, нахмурился и с недоверием покосился на Шарля, вопросительно выгнув одну бровь и стряхивая с руки пододеяльник.

– Мщу?

– Да. Ты всегда такой… – Шарль замер, обдумывая подходящий эпитет, и его лицо едва не засветилось, когда он подскочил в кресле, подобрав нужное определение, – напряженно-сосредоточенный. Обычно с таким лицом люди кому-то мстят. Ну, – он подался вперёд и насмешливо поманил Уилла к себе жестом, как маленького щенка, – кто заставил тебя ощетиниться? Уверен, у тебя должна быть веская причина. Иначе бы ты не пришёл… ко мне. К слову сказать, я весьма удивлён твоему неожиданному возвращению. И даже не через пять лет.

Впервые за многие годы Уилл действительно почувствовал себя пристыженным и даже опустил взгляд, продолжая свою проигрышную борьбу с одеялом.

– Прости.

– Ни записки, ни сообщения. Даже рапорт не написал, хотя обещался! – обиженно вскинулся Шарль, но тут же обмяк в кресла, махнув на Уилла рукой. – Исчез с радара и теперь всего лишь говоришь «прости»? Чем вы там занимаетесь в американском департаменте? Если ты из него, конечно.

– Что за идиотские вопросы? – раздражённо рявкнул Уилл. – У тебя есть что мне сказать? Тогда говори, а не устраивай театральное представление. Ненавижу, когда со мной играют в загадки.

Уилл наконец смог выбрать из одеяла и теперь пытался рукой нащупать закинутую под кровать одежду. Плохая привычка, за которую ему всегда влетало сначала от нянечек, потому от матери, а в последние годы еще и от Эйлин Маккензи, для которой уборка квартиры превращалась в самый сложный квест в жизни. Ни Уилл, ни Алан никогда не отличались порядком в комнатах, а потому недовольное ворчание младшей по дому всегда сопровождало их воскресный вечер.

В субботу Эйлин никогда из принципа не убиралась, но не по религиозным взглядам, а из-за похмелья. В воскресенье утром же она просто предпочитала валяться в постели или куда-то нестись по своим супер-важным театральным делам. Так что каждый последний вечер недели оказывался для семьи Маккензи-Белл маленьким понедельником.

Штаны наконец были найдены с другой стороны кровати, и Уилл, поднявшись на ноги, несколько раз встряхнул их от налетевшей за ночь пыли. Рубашка оказалась закинута на спинку стула, а носки сюрреалистично распластались на краю старинного камина, напоминая собой знаменитую картину про течение времени. Он даже смог отыскать подтяжки, обмотанные вокруг бюста какой-то дамы. Кидать хмурые, полные гнева взгляды в сторону Шарля у Уильяма не было никакого настроения, но все же он фыркнул в его сторону, как обиженная лошадь, которой единственной не досталась в стойле морковка.

Шарль в ответ на это только улыбнулся и в примирительном жесте вскинул руки.

– Остынь, – мурлыкнул он, – я пошутил. Твоё досье чисто, как мысли Бертрана после ночной смены в лазарете. Даже не к чему придраться. Похвально. Я и то не так безгрешен, как вы, мсье Бельфлёр.

Уловить толстую иронию в голосе Шарля было несложно, и все же Уильям нашёл в себе силы не отвечать. Он уже успел полностью одеться: затягивал потуже свободный узел галстук, поправлял разметавшиеся волосы в аккуратную причёску и скептичным взглядом оценивал отросшую за несколько дней щетину, рефлекторно чеша ее пальцами. Он выглядел слишком неопрятно, чтобы исправить что-то в своём внешнем виде. И это ему даже нравилось. Помятый пиджак, заляпанная кофейными пятнами рубашка и носок, сквозь дыру в котором он то и дело пальцем касался замшевой подложки ботинок. Он чувствовал себя слишком… знакомо и одновременно чуждо, но не сопротивлялся этому, позволяя тонким нитям свободы просачиваться сквозь его кожу.

В последний раз оценив свой «студенческий» вид, Уилл схватил с камина пачку сигарет и, игнорируя прожигающий взгляд Шарля, направился прочь из комнаты, остановившись только когда голос француза раздался у него за спиной.

– Ты куда?

– Я… – Уильям повёл головой, морщась от телевизионного шума в ушах. – Мне нужно работать. Если хочешь поговорить по душам – давай как-нибудь в другой раз. Если я выживу.

Дожидаться тирады Шарля о безумстве согласия на эту авантюру, Уилл не стал, хлопнув дверью и тут же свернув на узкую винтовую лестницу, пробитую прямо в стене. Помещения Ордена пробуждали в Уильяму неведомую доселе клаустрофобию, а отсутствие поручней просило натравить на местное руководство инспекцию по охране труда.

Пальцы скользили по мокрым стенам, ноги едва не съезжали по покрытым мхом и слизью ступеням, а последние Уильям решил просто перепрыгнуть, опасаясь за свою жизнь: края камней стесались настолько, что их едва ли можно было назвать острыми или покатыми. Нет, это был один большой спуск, прокатиться на котором у Уилла не было желания. Он знал, куда идёт. Точнее, он знал, где он должен сейчас оказаться, иначе никогда себе этого не простит. Возможно, у Алана Маккензи было специфичное видение отцовства – губы Уилла исказились в едкой усмешке при мыслях хоть о каком-нибудь видении Алана, – но он все же оставался для Эйлин единственным кровным родственником. Пусть даже к нему она приходила со своими проблемами намного реже, чем к «дяде Уиллу».

– Разрешение?

Пробасив, охранник возник перед Уиллом внезапно, намекая на начало коридора, чьи непосредственные владельцы питали особую слабость к секретности и тайнам. Мужчина был на голову выше Уильяма, что уже было подвигом при росте последнего, а его тёмная мантия смешно доходила лишь до щиколоток, словно он снял ее с какого-то школьника и нацепил на себя.

Закатив глаза, Уилл вытащил из кармана пропуск, тут же ткнув им в лицо охраннику.

– Доступ первого уровня. Поэтому, если не против, – Уилл приподнялся на цыпочках и заглянул за его спину, – я пройду. Мне нужно заполнить документы. Разумеется, в случае если вы не хотите сделать это сами или нести ответственность перед мсье Делакруа за сорванную операцию. Так что лучше отойдите в сторону и не мешайтесь.

Уильям говорил холодно и отстранённо – как это обычно делало с ним его собственное начальство то в больницах, то в армиях, то дома, требуя тройную гавайскую с двойным слоем пепперони. Уилл старался держаться, сжимал бьющиеся мелкой дрожью пальцы в кулаки и слегка толкнул отошедшего в сторону охранника плечом, вскинув гордо подбородок. Шагать так, словно вместо позвоночника у тебя раскалённая кочерга, которая ни в коем случае не должна коснуться органов, было намного проще, чем нажать на дверную ручку палаты и толкнуть кусок пластика внутрь, чтобы наконец увидеть ее.

– Эйлин.