– Показалось, – парировал Джеймс, поглаживая подушечками большого и указательного пальцам подбородок Эйлин. – Ни один побег не будет удачным, если на него не будет моего разрешения. И теперь нам осталось только решить, что со всем этим делать. Я знаю, куда он отправился – было весьма низко с его стороны бросать тебя посреди улицы, да еще и в таком виде, – и, возможно, я бы мог просто одолжить твоё очаровательное тельце, но… Как я уже сказал, мне моя жизнь еще дорога. Боюсь даже представить, что ждёт меня, окажись я один на один с твоими воспоминаниями о розовой квартире с тройной гавайской пиццей с пепперони.

«Боюсь, нам вдвоём будет несколько тесновато в одной голове…»

– Да иди ты… – она слишком прытко для слепого человека извернулась от прикосновений Джеймса и попыталась шагнуть в сторону.

Но вместо этого запнулась и повалилась на шершавые булыжники. Ладони засаднило, и Эйлин болезненно ойкнула.

– Не груби мне, Эйлин, – он резко схватил ее за плечи, поднял и, развернув, с силой вжал в стену, тряхнув, так что она болезненно ойкнула, когда голова мотнулась и затылок ударился о тёплую стену. – Я могу запросто уничтожить, просто представив, как твоё тело разлетается на маленькие кусочки или вдавив в эту стену, пока она не обрушится на тебя.

– Не сомневаюсь, – Эйлин вцепилась в запястье Джеймса, ощущая, как кончики пальцев похолодели. – Но, боюсь, это не входит в мои планы.

Все звуки затихли. Даже сердце стало биться медленней, словно кто-то сменил его настройки. Рука занемела. Эйлин пыталась разжать пальцы, но безуспешно: они будто врастали в кожу Джеймса, не позволяя разорвать эту связь. Эйлин дёргала рукой – в ответ донеслось только шипение Джеймса и странный кипящий звук. Как будто кто-то кинул кусок натрия в воду. Теперь уже пальцы горели, раскалывались иголочками, а испуганное лицо Джеймса вспыхивало в сознании Эйлин. И на этот раз она была уверена – это не воспоминание, она видит его, она чувствует его страх и застывший в глазах ужас. Она перевела взгляд на их сцепленный руки, где из-под ее пальцев уже расползались длинные черные струи-черви, обматывающиеся вокруг предплечья Джеймса. Кожа его стала серой, лишённой ярких оттенков, словно он был персонажем немого кино, а все цвета тянулись в кончикам пальцев Эйлин, чтобы всосаться в них и исчезнуть.

Маккензи наблюдала за этим, как заворожённая, пока не вскрикнула: выхватив свободной рукой из внутреннего кармана кинжал, Джеймс полоснул им ровно между кончиками пальцев Эйлин и собственной кожей, кажется, срезав небольшой слой с обоих. Эйлин зашипела и, прижав к груди ладонь, отшатнулась. Как и Джеймс. Он смотрел на свое вернувшее цвет запястье, а затем перевёл взгляд на Эйлин.

– Ты… Ты что сделала?

«Браво, мадмуазель Маккензи, вам удалось с небывалой скоростью пробудить внутренних демонов, которые едва не разрушили добрую половину этого города! Однако, на будущее, я бы советовал избегать сильных эмоциональных перегрузок и не браться в эти моменты за конечности существ, если они могут их внезапно лишиться. Впрочем, этому нашему другу, подобное вряд ли бы грозило…»

– Дай свою руку.

Она не успела увернуться: рука Джеймса схватила ее за запястье руки, которой Эйлин несколько мгновений назад держала его собственное, и стиснуло, холодное лезвие вжалось в кожу и с хлюпающим звуком углубилось. Лёгкое шипение донеслось до слуха Эйлин – она опустила голову. На этот раз светлячки не облепили лишь ее руку: они равномерно распределились по земле, пастельным стенам переулка, кожаной куртке Джеймса и истекающему черной кровью запястью, впервые открывая Эйлин полную картину окружающего ее мира. Лезвие кинжала сильнее вжалось в пенящуюся кожу, и Маккензи вскрикнула:

– Что ты делаешь?! Прекрати!

– Нет, этого просто не может быть.

Джеймс отшатнулся, и светлячки практически без задержки последовали за его фигурой, сохраняя образ в голове Эйлин. Он смотрел то на стекающую по ее запястью сквозь стягивающиеся края раны черную жижу, в которую превратилась кровь, то на лицо Эйлин, не выбирая, на ком остановиться чуть дольше. Наконец его глаза расширились от ужаса, и он заглянул в чешущиеся от раздражения глаза Эйлин.

– Что ты такое?

«Всегда любил подобные моменты в фильмах.»

Эйлин разомкнула пересохшие губы:

– Я не знаю.

К ее удивлению, Джеймс удовлетворился этим ответом. Возможно, он действительно ей поверил. Или же он был слишком занят разглядыванием своей восстановившейся руки – Эйлин заметила, что и ее кончики пальцев на ощупь казались прежними, круглыми и мягкими, хоть их немного и сводило от боли, – чтобы думать об этом. Многозначительно хмыкнув, щёлкнул пальцами. Секунду ничего не происходило, светлячки продолжали переливаться золотисто-карамельными оттенками, как вдруг заметались из стороны в сторону. Они вытягивались, расширялись, занимая собой все вокруг Джеймса, меняли свои оттенки и жужжали в голове Эйлин. Она не знала, что происходит, но чувствовала, как мысли суетятся, пытаясь сложиться в связную картинку. Голова, казалось, перегревается, как старенький ноутбук, на котором Эйлин пыталась запустить последние игры AAA-класса³⁶. В одну секунду она видела перед собой Джеймса, но его образ тут же устраивал все огранённые черты, растекался, как блинное тесто по сковороде, и собирался заново.

Все внезапно прекратилось. Джеймс вытянулся над ней на голову выше. Его кожа побледнела, приобретя болезненно серый оттенок со слишком ярким румянцем на щеках. Светлые, почти пшеничные волосы, насыщенные зелёные глаза и ровные, будто только от дантиста, зубы. Теперь он выглядел, как…

…Феликс.

Джеймс поправил увеличившуюся на размер куртку и протянул Эйлин руку.

– Что ж, в любом случае отступать от изначального плана – моветон. Да и плана «Б» я не продумывал, так что, – он вздохнул, настойчиво тряхнув рукой, приглашая Эйлин принять его приглашение. – Идём Эйлин Маккензи. Не только тебе придётся играть чужую роль. И все же… я надеюсь, ты не станешь им рассказывать о маленьком подарке, который принесёшь с собой. В самое сердце Двора чудес. Ведь так?

Нокаутировать кого-нибудь ударом лба в нос и ногой в пах становилось уже плохой привычкой. И все же Эйлин попыталась проделать это снова. Колено тут же подозрительно предательски хрустнуло, болезненно заныло и начало пульсировать распухающими по тканям волнами – пах Джеймса оказался твёрже, чем стена, об которую он приложил Эйлин несколько минут назад.

Джеймс отшатнулся, посмотрев на Эйлин взглядом, будто сомневался в ее адекватности. Он медлил несколько секунд, а затем ринулся вперёд, заламывая Эйлин руки и перехватывая их за спиной. В глазах потемнело – как бы это ни звучало каламбурно в случае Эйлин, – сознание потянулось наползающим молочно-розовым туманом, а невидимая рука тут же зарядила Маккензи невидимую пощёчину, оставляя на коже горящий след.

«Эй! Не вздумай отключаться!..»

Увы, отключаться – стало второй плохой привычкой Эйлин за прошедшие несколько дней, что она прибывала в сознании. Поэтому, покачнувшись, Маккензи потеряла равновесие и, рухнув в объятия блондинистого Джеймса, провалилась в темноту.

***

– С ней все будет в порядке?

– Да. Я сейчас сделаю повязку с настоем. Она должна облегчить боль. Я в принципе удивлена, что она смогла прийти в себя и еще пробежать столько от Капеллы, будучи в сознании. Не представляю, насколько это должно быть больно.

– Возможно… Кхм… Впрочем, неважно. Спасибо за помощь.

– Это всего лишь входит в мои обязанности. Но, если вам нужно что-то еще – всегда можете доплатить. Я достаточно сговорчива. При определённых условиях.

Голоса прорывались сквозь плотную пелену дурманящего обморока. Тихие и приглушенные, они все же были достаточно настырными, чтобы заставить Эйлин прислушаться к себе. Но недостаточно упёртыми, чтобы она полностью пришла в себя и открыла глаза.

«Просыпайся.»

Голос в голове пронёсся по сознанию рёвом гоночного автомобиля, врезался в бетонные ограждения и растворился в полудрёме, одолевающей Эйлин. Она попыталась перевернуться на другой бок, но вместо этого скатилась с металлического края кровати и, ударившись выступающей тазовой костью, повалилась на пол, зашипев от боли.

«Идеал?..» – растерянно-сомневающимся тоном протянул голос.

– Эйлин.

Ее уверенно подхватили, и в нос тут же ударил знакомый запах машинного масла, лаванды и сандалового дерева. Она знала этот аромат, но… столкнуться с ним здесь, в таком знакомом и неправильном мире казалось настолько неожиданным, что Эйлин была готова поверить в существование каких-то высших сил.

Но, безразлично отметила Эйлин, скорее всего, она просто была уже давно мертва, а последние секунды тянулись дольше, чем вся ее жизнь.

Руки не позволили Маккензи валяться на полу и потянули вверх, усаживая на кровать. Пружины скрипнули, и рука мягко погладила Эйлин по голове, заставляя повернуться в свою стороны – вокруг все еще была темнота, и ни один светлячок не спешил Эйлин на помощь.

– Тшш, – руки притянули Эйлин, и знакомый вкрадчивый голос успокаивающе зашипел на неё, – я здесь. Я рядом. Все будет хорошо. Ты в безопасности.

– В безопасности, – голос Феликса был едва ли на него похож, а накатившие волной воспоминания заставили Эйлин вздрогнуть, как от вида старинных медицинских шприцов в доме дяди Уилла, – конечно. Рядом с ней никто не в безопасности.

«О, моя милая прекрасная Джанет. – В голосе неожиданно проскользнула слишком горькая тоска, напрягшая Эйлин. Его владелец был знаком с Ланой? Но… почему он назвал ее другим именем? – Сколько мы не виделись, а она все так же тянет в дом всех сирых и убогих в надежде как-то им помочь. Жаль, на этот раз она во второй раз притащила в дом черную мамбу вместо ужа. Никогда не была сильна в герпетологии…»

Руки Ланы продолжали прижимать Эйлин и поглаживать по голосам. От девушки растекалось тепло, мягкое и убаюкивающе. Лана бормотала ей что-то на французском, но Эйлин не понимала ни слова. Единственное, что она отчётливо осознавала – почему-то от голоса Ланы ей становился спокойно, тело перестаёт болеть, а мысли из шипящего клубка змей превращаются в уложенные ровными рядами линии, послушные и тихие.

– Не нужно быть таким злопамятным. – Незнакомый женский голос раздражённо раздался в нескольких шагах от Эйлин. – Все имеют право на ошибку. К тому же, не будь меня здесь – кто бы помог твоей новой знакомой? Неужели кто-то из верховных жрецов? Или может быть сбегаешь к послушникам? Они мигом облегчат ее страдания. Просто и навсегда. Но нет, в итоге, вы приходите к травнице, потому что знаете, что я лучшая в своём деле и умею хранить секреты.

– И хоронить людей, – согласно вторил ей «Феликс».

«Никогда не был поклонников слишком кардинальных мер решения проблем. Но сейчас я склонен согласиться – подобный подход мог бы с лёгкостью решить очень много навалившихся на нас проблем…»

«Почему мой собственный голос хочет меня убить?»

Вопрос, оставшийся без ответа, но мучивший Эйлин все это время. Голос в ее голове был уверенным и, казалось, вездесущим. Он копошился в мыслях и воспоминаниях Маккензи, вытаскивал самые подходящие и обмусоливал, прежде чем выплюнуть обратно. Эйлин ему не нравилась, но почему в таком случае он просто не мог… уйти?

«Уйти? Это слишком просто, моя дорогая Эйлин. К тому же, я склонен думать, что у нас впереди целая вечность наедине друг с другом. День за днём, год за годом, пока наши собственные “я” не сольются в одно целое, так что ты и сама не сможешь понять, где твои мысли, а где моё желание. Занимательная перспектива, ты так не находишь?»

– Где я?

Эйлин попыталась оглядеться, но только слепо поворачивала голову: вокруг неё все так же была темнота.

– Двор Чудес. Кажется, они зовут его именно так, – безразлично хмыкнула Лана. – Дурацкое название.

– Да. Одни цыгане и воры.

– Глупышка.

В стороне кто-то хлопнул шкатулкой – кажется, по звуку деревянной, – и к Эйлин приблизились чьи-то шаги.

– Сейчас я наложу повязку. – Травница легко отцепила Эйлин от Ланы, укладывая обратно на кровать. – Скорее всего будет достаточно больно. Я с таким не сталкивалась, поэтому только предполагаю, но… Лучше вам ее подержать. Чтобы не дёрнулась. У меня больше нет трав и будет жаль, если настой зря пропадёт.