Все делились кейсами, которые ничего не значили, кроме просто проделанной работы, или были полны вранья и искренних заблуждений. Все делились идеями о том, как построить новую жизнь – и большинство создателей этих идей действительно верили, что изобрели новую удаленную профессию, открыли новую нишу, вовремя ее захватили, нашли новые пути импорта или экспорта и вот-вот станут миллионерами. Что покорят тот город, в который они приехали. Даже если морально (по вине зачастую своей) и психологически (адекватно по чужой) находились где-то на его дне.

Они растрачивали бабушкины квартиры, собственные сбережения и автомобили, жили за счет своих родителей-пенсионеров (или пред-пенсионеров) и считали это совершенно нормальным. Вынужденным. А не логичным следствием принятых ими решений. Наглядным показателем качеств их характера.

Семейное состояние, что накапливалось десятилетиями упорного честного труда на заводах, в шахтах и цехах, они отдавали за несколько лет дорогостоящей аренды на морских курортах и на период адаптации к собственной самостоятельности, которая все никак не начиналась. Родители постоянно отсылали им деньги в том возрасте, когда они сами уже должны были помогать родителям. Но если кто-то из старших начинал с ними об этом разговор, они просто бросали трубку.

Они были женаты на студенческих подругах, к которым ничего на самом деле не чувствовали и понятия не имели, что такое настоящие страсть и любовь. Отчасти поэтому они не заводили детей. А еще потому, что были жадными до путешествий и гаджетов, а подгузники считали напрасной тратой денег.

Они никак не могли ощутить настоящей преданности, постоянства, кротости, лояльности любви – считали это фикцией и правда верили в то, что секс и страсть со временем имеют тенденцию без причины ослабевать. Многие в этом поколении в принципе не считали секс чем-то важным, но только потому, что на самом деле никогда не занимались им по любви.

ВЦИОМ провел опрос, который показал, что 87% молодых людей обоих полов в возрасте от 18 до 34 лет уверены в том, что родители обязаны частично оплатить им первую недвижимость. 56% считает, что родители должны оплатить им минимум 50% недвижимости. 31% считает, что достаточно всего лишь первоначального взноса по ипотеке.

И эти же дети, называющие старшее поколение погрязшим в неправильной идеологии, берут колоссальные суммы, чтобы жить в комфорте, паразитируя на былом величии собственного рода, а еще чаще – советской щедрости. И эти же дети считают себя взрослыми. И эти же дети считают, что борются за свободу. Свободу оставаться детьми в 30.

14

Города-убежища, наводненные тысячами мужчин, женщин и их маленьких детей, никогда не могли дать им то, что они навсегда потеряли. Маленькие студии сметались за 12 часов, хостелы, где всегда найдётся тот, кто просит у всех деньги взаймы, были переполнены, а зимняя аренда, воспринимаемая новоприбывшими как годовая, ловила в свои сети, обещая новый коллапс жизни в апреле-мае.

Апарты были оккупированы. Их дети играли прямо в коридорах, на пыльных улицах, в грязи, без возможности выйти во двор или парк, потому что урбанистичная застройка их нового дома отличалась от привычной. Все это было настолько ретро, что даже казалось по-своему нормальным. Но для здешних это было похоже на старый-добрый социально-экономический кризис. И не важно, что на этих детях были Nike, они явно жили неблагополучно. Их выдавала надменность и глаза. Глаза, не доверяющие никому.

Большие и маленькие города сбрасывали неликвидную или слишком дорогую аренду на ничего не подозревающих новичков. Эмигранты обращались к другому государству за убежищем, но мало кто из них считал, что кто-то им в чем-то помог. Каждую победу, заключенный контракт и вид на жительство они принимали на свой счет, а каждое их поражение всегда было виной внешних антигуманных или хаотичных сил.

Были и те, кто был настолько благодарен, насколько благодарна женщина, думающая, что потеряла двоих детей в автокатастрофе, получая в одеяле от спасателей младшего – розовощекого и живого. Открытому сердцу их не было предела. Они благословляли всех и каждого (клерка, адвоката, риелтора и дворника, что указал путь к миграционному офису) как близкого родственника, так как они точно знали, что здесь обретают новую семью. Многие из таких становились верующими. Или, как минимум, начинали по-настоящему, первый раз в жизни верить в человечность.

Море их встречало мягким приливом, горы – дивным сосновым воздухом, столовые манили вкусным жареным мясом с баклажанами и аппетитным гарнирами с подливами, рыночные лотки радовали дешевыми и супер-спелыми фруктами. Они плавали, гуляли, узнавали мир, радовались новому и постоянно чему-то учились. В их сердце не было горечи, они себя не жалели и никого не винили.

Бытовые шероховатости они воспринимали как статичную данность эмигрантской жизни, а само наличие работы считали настоящей удачей. Для таких людей мир, приобретший теперь черты настоящего тропического рая, всегда будет местом для созидания, куда бы они ни пошли дальше. Но именно эти никуда уже и не собирались.

Диаспоры тем временем активизировались, придумывая все новые и новые схемы предоставления услуг, которые многими здешними специалистами делались за куда меньшие деньги. Для тех, кто уповал на говорящих с ними на одном языке старожилов, было предусмотрено много как ловушек, так и приторно сладких угощений. Зависимые от чужих советов и мнений, некоторые останутся с этим на долгие годы.

Солнечные дни сменялись облачными, а Татьяны, Светланы, Галины, Регины – женщины сильные, волевые, знающие свое дело – продавали это и продавали то, советовали и причитали, как матушки, сворачивая весь мир новоприбывших мигрантов в нужное им русло – туда, где, якобы, дешевых квартир уже не осталось и за все нужно платить.

Некоторые из тех, кто жил тут 10 или 20 лет, делали все от чистого сердца, помогая, советуя, тратя время и силы на преодоление чужого кризиса. Но, как правило, потом жалели, получая в ответ совершенно не то добродушное отношение, на которое рассчитывали, и навсегда прекращали новые контакты. Большая часть буквально пугалась аморальности новых друзей, которые говорили о страшных вещах абсолютно будничным тоном. Например, смеясь, изучали подступы к здешним 18-летним девушкам. И ты сразу вспоминал прошлое. И ты сразу понимал, кто они такие на самом деле.

Придумывая оправдания всем сказанным словам, растраченной открытости, расистским высказываниям, шовинизму, пренебрежительному отношению, ты был втянут в пучину того, что никто из нас, находясь в поле их влияния, не мог контролировать – призраков прошлого.

Как правило, только те, что начинали паразитировать на местных, считали, что наличие диаспоры – это однозначно хорошо. На самом же деле она неизбежно утягивала обратно – в места, из которых мы давным-давно выбрались своими собственными когтями.

15

Для местных, уже бывалых, из тех, что в своем уме, все перевернулось тогда, когда они начали слушать разговоры новоприбывших. Как дети обзывали матом родителей, как родители били детей, как на плач жен и младенцев никто не обращал внимания. Кошки, которые не хотели, чтобы их гладили – нарекались предателями и дезертирами, а здешние дети обзывались словами, указывающими на их расовую идентичность.

Эти слова были слышны отовсюду и повергали в шок. В этих семьях не было ни достаточно патриотизма, ни достаточно либерализма, чтобы составить о них четкое мнение и поставить на место. Дома они паразитировали на одной нации, а теперь – пытались на другой, и все это понимали. И ничего с этим поделать было нельзя.

Отовсюду слышалась брань и среди взрослого населения. Но у этих был далеко не только расизм. Был эйджизм, шовинизм, ультра-либерализм, анархизм. Парни хвастались, что они нашли, где купить легкие наркотики. Замужние девушки радовались, как много на них обращают внимание местные мужчины. Мужчины составляли планы покорения, до позиции на коленях, этого нового мира. А женщины успевали найти себе врагов или завистниц, стократно преувеличивая важность их присутствия для других людей.

Они ели свои бургер-кинги, покупали свои пумы и адидасы, пускали слюни на что-то подороже, даже не особо отличая подделки от оригиналов и не думали о крови, ампутациях и пулях, выпущенных за их свободу оставаться просто детьми. Перепуганными, непрактичными, живущими одним днем детьми, которые уже лет 10 как считали себя взрослыми.

Из убитых, ободранных квартирок они переезжали в белые, светлые, просторные апартаменты с видом на море и жаловались, что в них только одна ванная. Пытаясь убедить всех и каждого в том, что так жить они не привыкли. Или что их деньги стоят большего просто по праву происхождения с севера. При этом в их расизме было что-то настолько наивное, что заставляло порой воспринимать его даже несерьезно – настолько нелогичным он был. Но, как знает любой эксперт, именно в глупости и рождается агрессия.

Да, никто не может винить молодого человека за то, что он стремится жить комфортной жизнью. Но это безудержное растрачивание молодости на потакание своим слабостям, блогеропоклонничество, вредные привычки, контролирующие мысли, зомбирование многочасовым поступлением информации, что они начали еще дома и продолжили здесь, этому не было оправдания ни в том мире, ни тем более в этом.

Новое поколение считало, что если они смотрят постоянно концентрирующие тебя на определенной раскрытой правде ролики в онлайн сервисах, они чем-то отличаются от старшего поколения, что так же покорно верит всему, что говорится в других источниках. Как же они ошибались. Какими важными себя считали. Как поразительно точно повторяли судьбу предков.

Для возвращения хотя бы толики привычной рутины, в чатах городов воцарился бартер – курсы йоги меняли на еще более бесполезные курсы SMM, все играли в настольные игры и квесты, рисовали мандалы, вязали и шили, много говорили и никогда не молились. Но всегда, абсолютно всегда, непременно пили и даже не понимали, что собрались именно для этого.

Или того хуже – устраивали встречи для налаживания связей. То, к чему это приводило, иногда было зафиксировано в полицейских сводках с пометками «на депортацию». Но на тех мероприятиях ни один из собирателей типичных пороков не думал о своей семье и о детях, об этике и морали, потому что окружение было похожим и поддерживало их, как в старые добрые. Иногда они нарекали себя великой оппозицией, но ей вообще не являлись.

А тех, кто начинал взрослеть или просто быть хорошим человеком – тому больше не звонили. Или он сам блокировал всех причастных к непринужденным и расслабленным разговорам о сегрегации. Но хуже всех были те, что имели мнение, но не высказывали его, потому что знали, что переходят границы морали. Они лишь сверкали глазами, а иногда проговариваясь как бы невзначай, отнекивались, убеждая, что их не так поняли.

16

Блаженные светловолосые люди, подставив лица более теплому солнцу, ходили по улицам за руки и казались невинными. Но в чатах, в чатах, где нет ни последствий, ни фамилий, они показывали свое истинное лицо. Ненавидели тех, кто уехал; ненавидели тех, кто остался; ненавидели тех, кто приехал позже них; кто за и кто против; ненавидели богатых и ненавидели бедных; ненавидели местно, по национальности; ненавидели умников. Больше всех ненавидели тех, кто разоблачал их побитую этику и блокировал навсегда.

А потом, за чашечкой кофе в кафе с видом на море, называли друг друга друзьями после пары коротких встреч. И правда в это верили. И никто, абсолютно никто, не считал это лицемерием. Кроме взрослых. Но взрослых среди них найти было практически невозможно.