Кровь вдруг отливает от глаз эвола. Тело же его, буквально вывернувшись наизнанку и обнажив перерождающиеся внутренности, пульсирующие сосуды и некий оранжевый гель, стремительно меняет форму и увеличивается в размерах. Эвол превращается в ужасное чудовище: шестилапое, длиннотелое, с тонким хвостом, четырьмя белыми глазами с вертикальными зрачками и тремя парами челюстей, вложенных одна в другую. Все челюсти усеяны сотнями острых зубов. На каждом из четырёх пальцев передних лап – по два длинных когтя, на трёх пальцах средних – по три, на двух пальцах задних – по одному. В гуще гривы эвола вырастают четыре маленьких, но острых рога. Изо рта, горла, груди, живота и конечностей эвола выбрасывается множество извивающихся, покрытых липкой слизью красных щупалец, которые обвивают руки и тело Шамана, а ещё тьма жутких насекомьих ножек.

– Я не проглотон, – тяжело дыша, но не теряя самообладания, сообщает эвол. – Наши эволюционные пути разошлись ещё очень давно. Не стоит нас путать. Однако у нас есть кое-что общее…

– Ты меня шо, поглотишь, да? – перебивает Шаман охрипшим от ужаса голосом.

– Я не собираюсь Вас поглощать. Но вынужден повторить мою просьбу…

– Слышь, погоди, а? У меня, это… дома жена, дети… я… это…

Шаман с трудом хватает воздух ртом. Эвол ослабляет хватку, и его глаза начинают вновь наливаться кровью. У эволов кровеносные сосуды в глазах хорошо заметны как раз тогда, когда они спокойны, а белеют глаза при болезни, сильном испуге или гневе.

– Знаешь, шо? – дрожащим и каким-то заискивающим голосом продолжает Шаман, немного отдышавшись. – Я их… это… не люблю ужасно. Жена, значить, дура набитая, а эти спиногрызы совсем от рук отбилися. Давай я те их приведу, ты их съешь, а меня не тронешь, а?

Глаза эвола вновь белеют. На лице его появляется выражение глубочайшего отвращения.

– Как ты жалок! – восклицает самособирающаяся сущность, в омерзении оттолкнув Шамана и вобрав в себя все щупальца. – Тебя даже поглощать противно! Ты готов предать свою семью, лишь бы… фу!

Эвол отталкивает хремфа ещё сильнее. Шаман от неожиданности падает на спину. Самособирающаяся сущность нависает над ним и полушёпотом произносит:

– Убирайся. Чтобы я тебя больше никогда не видел.

Хремф, скуля, как испуганная собачонка, выползает из разрушенной норы, поднимается и бросается наутёк – настолько быстро, насколько позволяет его тучное тело.

Тем временем, эвол принимает свой обычный облик и заботливо склоняется над ящиком с мюмзиками.

– Все сорок на месте, – комментирует он себе под нос, пересчитав мюмзиков и улыбается: – Досталось вам, бедненькие. Чёртовы двумперцы со своими снарядами…

Взгляд эвола падает на мятежников.

– Вам повезло, друзья. Всё будет хорошо.

Из кармана брюк эвол извлекает пульт дистанционного управления. Вскоре на глацианский снег приземляется небольшой корабль, напоминающий по форме одновременно рыбу и причудливый старинный летательный аппарат.

Эвол отращивает ещё две пары конечностей и бережно переносит в грузовой отсек корабля мятежников и ящик с мюмзиками.

Вдруг самособирающаяся сущность настораживается. Оглядевшись, эвол замечает Шамана и двух йорзе, которые направляются в его сторону. Идут они все так быстро, что эвол понимает: увести корабль он не успеет. Хладнокровия, впрочем, самособирающаяся сущность не утрачивает. Лишь легонько чертыхнувшись, необычное существо в очередной раз меняет форму…

– Ну, чего ты мычишь, старый пень?! Что произошло, почему ты ушёл? – раздражённо допытывается у Шамана один из йорзе.

– Ну, там… это… не надо туда… как его… там оно такое… – еле выдавливает хремф.

– Хрен с тобой моржовый в самом буквальном смысле, – бросает второй йорзе. – Пошли, показывай.

Когда до разрушенной норы остаётся совсем немного, перед Шаманом и киборгами вдруг возникает жуткая инопланетная тварь чёрного цвета с синим отливом, покрытая не то чешуёй, не то шерстью.

– Откуда здесь… паук-марбианин?! – поражается один из йорзе.

Пауком это существо можно назвать с некоторой натяжкой. У марбианина всего четыре ноги, но множество суставов и три чрезвычайно длинных и тонких пальца на каждой из них создают впечатление, что ног гораздо больше. В отличие от настоящего паука, у марбианина есть довольно длинная шея. Наконец, над вполне паучьими хелицерами светятся зелёным не только три маленьких простых глазка, но и два больших фасеточных.

Марбианин по причудливой зигзагообразной траектории приближается к двумперцам и незадачливому местному жителю. Йорзе по привычке тянутся за оружием, но вдруг чувствуют, что не могут и пошевелиться. Марбианин, не сводя с троицы пяти жутких глаз, неожиданно начинает пятиться по тому же пути, по которому направлялся к ней, с невообразимой точностью повторяя каждое движение. Создаётся впечатление, будто само время пошло назад…

…Когда йорзе и Шаман приходят в себя, от паука-марбианина не остаётся и следа. Равно как и от корабля эвола, и от мятежников, и даже от ящика с мюмзиками.

– Что это было? – недоумевает один из йорзе и обращается ко второму. – Не помнишь, зачем мы вообще сюда прилетели? Тут же дубак, блин… ненавижу холод!

– По-моему… по-моему, мы здесь для того, чтобы кого-то поймать… – неуверенно бормочет второй и с притворным добродушием обращается к хремфу: – Друг, не подскажешь, зачем мы здесь?

– Не помню, – разводит руками-ластами Шаман.

Через несколько деминут эффекты марбианского гипноза ослабевают, и вся троица приходит в себя.

– Проклятье! – рявкает один из йорзе, не увидев в остатках норы обездвиженных мятежников. – Ты их упустил, жиртрест!

– Я не… я пытался! – оправдывается Шаман. – Там потом…

– Завали хлебало, – грубо перебивает другой йорзе и внимательно вглядывается в следы на снегу цифровым глазом.

– Сейчас по ДНК посмотрим. Так… все мятежники были тут… а спасать их пришёл…

Выражение гиеньего йорзского лица меняется. Вместо обычной мерзкой насмешки на нём проявляется бессильная злоба и даже отчаяние:

– Ксандер Надведомим. Этот чёртов эвол. Вечно ускользает в самый последний момент. Хитрее него только капитан Фьюмичино и Звёздный Баригальди…

– Значит, мятежники будут в порядке, – делает вывод второй йорзе.

– Паукрабихам мы этого, впрочем, не скажем. Пусть думают, что эти уроды сдохли.

– Ну а Ксандер… пусть выхаживает мятежников на своём любимом Самобыте. Нам же лучше будет.

Йорзе переглядываются и гнусно хихикают.

– А я шо буду делать? – встревает Шаман.

Киборги замолкают и одаривают хремфа презрительными взглядами.

– Снимать штаны и бегать, – отплёвывается один из йорзе и кивает второму: – Валим из этой Создателем забытой дыры.

Когда йорзе уже заходят внутрь своего корабля, один из них прыскает со смеху:

– Этот идиот же… мозговзломом обработанный. Он же и впрямь будет без штанов бегать!

– Пусть побегает. Жиры хоть свои растрясёт.

Пока одурманенный хремф, сбросив штаны, наворачивает круги по глацианскому снегу, корабль Ксандера достигает системы из одиннадцати затейливых астероидов, которая зависла неподалёку от орбиты негостеприимной морозной планеты. Даже издалека видно, что все они представляют собой небольшие миры с совершенно незаметной тоненькой атмосферой – которая, впрочем, укрывает их все единым воздушным покрывалом. Большая часть этих миров явственно облеплена всевозможными формами жизни. А некоторые из них даже сами выглядят как живые существа.

Это и есть тот самый Самобыт.

Глава 12. Все прелести системы Самобыт

– Есть такое твёрдое правило, – сказал мне после Маленький принц. – Встал поутру, умылся, привёл себя в порядок – и сразу же приведи в порядок свою планету.

Антуан де Сент-Экзюпери

«Маленький принц»

– Полиплоидных архей туда надо добавить, я тебе говорю! Которые с актиновым цитоскелетом, помнишь? Вот их обязательно…

– Ксань, ну зачем эукариот-то заново изобретать, какой смысл? Зачем они там вообще?

– Раз бактерии каждый раз всё топят в яде, который получается из соединений их метаболитов с минералами, значит, нужна более мощная защита! Нужен более высокий уровень организации, понимаешь?

– Чем тебя персистенция у бактерий не устраивает?

– Она же там не работает! Вся биоплёнка рушится к чёртовой матери, ты же сама мне об этом говорила!

– Да ещё немножко модификаций – и всё получится! Вот эукариот переизобретать никакого смысла нет!

– Как минимум, появятся новые экологические ниши! Тем более, что это будут немного другие эукариоты, нежели у нас тут…

– Ага, а когда я предлагаю туда заново РНК-бульон залить – нет, ну что ты, этого мы делать не будем, зачем всё по новой городить! Двойные у тебя стандарты, Ксань!

– Най, вечно ты иронизируешь! И не уважаешь меня вообще!

– Это ты меня не уважаешь! Каждый раз, когда я модифицирую бактерий, ты только ржёшь и пальцем показываешь!

– Да потому что глупость ты делаешь! Сколько ты времени на эту чушь потратила? Уже младшенький женился, а ты всё упёрлась в этот бактериальный мир…

– На себя посмотри! По десять лет обдумывает то, что можно за три дня сделать, и это нормально! А как я всего-то ничего…

– Да при чём здесь это, что ты прицепилась? Сколько можно! Чем тебе археи-то не угодили?

– Просто признай, что ничего близкого к эукариотам там не приживётся! Эукариотические белки там просто разваливаются, ты же сам видел! Значит, археям и тем более эукариотам там не место!

– Вот я и предлагаю заново вывести…

– Да не получится ничего!

– Най, ты просто мне перечишь, а ничего толкового взамен не предлагаешь!

– Ой, надоел, Ксаня! Возьму вот и швырну в тебя сейчас чем-нибудь!

– Давай, швыряй, очень умно!

– Вот, на!

(Звон стекла)

– Ну и дура! Своих же, поди, любимцев разбила! Вот я тебе сейчас…

– Э, трихоплаксов моих не трожь!

– А, вот как заговорила! Получай!

(Звон стекла)

– Ах ты козявка! На тебе ещё!

Третий звон стекла заставляет очнуться Стива. Телепатически, а затем уже и глазами осмотревшись, терраформ понимает, где он, в каком состоянии его друзья и кто кидается друг в друга пробирками. Вместе с остальной командой мятежников, которая уже очень скоро должна будет прийти в сознание, терраформ находится в уютной лаборатории под поверхностью одного из самобытских астероидов. Посередине лаборатории установлен внушительный энциклопедический секвенатор. Рядом располагается целый ряд копипринтеров и контейнеров с необходимыми для этих устройств материалами. На полках, которые занимают все без исключения стены, расставлены бесчисленные пробирки, чашки, бутыли с культурами микроорганизмов и колбы с образцами целых растений, грибов, слизевиков и животных, а таже их органов и тканей. Особое место занимает двоюродный родственник эволов – проглотон, с которым их часто путают. В этой массе отростков, конечностей, голов, хвостов и глаз, а также иных выростов, одновременно можно узнать многих существ и не распознать никого. В углу лаборатории стоит просторный вольер с теми самыми экспериментальными мюмзиками, которые оказались вместе с мятежниками на Глации. Этот вольер разделён на отсеки с разными условиями. В одном царят жара, сухость и песок, в другом находятся только камни, в третьем не видно света за хитросплетениями ветвей деревьев, а четвёртый почти полностью заполнен водой. Ещё четыре отдела, на первый взгляд, ничем не отличаются от первых четырёх. Но есть одна важная деталь: в первых четырёх отсеках мюмзики – единственные животные. В этих же отсеках мюмзики живут вместе с множеством других существ. Ещё один отдел – контрольный: в нём воспроизведены условия родной планеты эволов – Муту’Имира. В этом отсеке слабое освещение, которое будто бы с трудом добирается сюда от далёкой звезды, а с помощью специальных установок в буроватую почву бактериального происхождения то и дело врезаются самые настоящие метеороиды. Немногие формы жизни здесь осмеливаются жить на поверхности, а вот в толще почвы всевозможных существ так же много, как в самом пышном тропическом лесу.